Русская басня - Степанов Николай Леонидович. Страница 76

СКОТСКОЕ ПРАВОСУДИЕ

              Не бойся, говорят, суда,
       А бойся вот судьи. И то беда:
                    Как секретарь доложит,
              Так и судья плохой положит.
              Напорют целую тетрадь,
              Пропишут, спутают, завяжут,
              И грамотному не понять,
А настоящего и главного не скажут.
Лев сделал приставом Собаку при Овцах;
                    Волкам Собака страх.
Один из них хотел Ягненком поживиться,
              Схватил его и в лес понес;
              Но нагнал вора верный пес,
      И должен был Волк ужина лишиться
              Да клоком шерсти поплатиться.
              Волк с жалобою в суд идет —
Осел там был судья, а секретарь Лисица,
      Докладывать большая мастерица,—
Гусенка на поклон секретарю несет.
              Доклад Лисица подает:
От слова до слова прошенье прописала,
                    Законы подвела,
              Но об Ягненке не сказала,
И как сказать? Она при деле не была.
                    И вот, без всяких справок
              И без очных, как должно, ставок,
      Последовал журнал, что «в силу скотских прав
                    За оскорбленье Волчьей чести
                    И вырванье с азартом шерсти
                    Взыскать с Собаки должно штраф,
                          Бесчестье и увечье;
                      А стадо всё овечье
Просителю на время поручить.
      Собаку же от места удалить,
              Для соблюденья пользы Львиной».
Что делает доклад Лисы и суд Ослиный,
              Особенно в дали, в глуши!
              По дудке их там и пляши.

ОБМАНЧИВАЯ НАРУЖНОСТЬ

Приятель у меня старик проказник был;
Богатый человек, почти и не служил —
Отставлен с крестиком. В Москве он мало жил,
А более в своей любимой подмосковной;
                      Имел там дом огромный,
                      Большой фруктовый сад,
И английский еще, иль парк-оранжереи,
      В которых рос отличный виноград,
Зверинец, свой оркестр и разные затеи:
             Имел актеров крепостных,
             Актрис, певиц, танцовщиц ловких,
             Наемных трех французов бойких
Да сотни две собак и гончих и борзых.
Пять тысяч душ ему досталося в наследство,
             Да долгу нажил миллион;
             Так деньгами сорить мог он.
             Его любило всё соседство.
                   И как же не любить?
                   Где всласть поесть, попить,
                         Повеселиться?
      У Дурнева. А денег где занять,
                   Когда нужда случится?
      У Дурнева ж. Расписку только дать.
Какую вздумает он сам продиктовать,
И на условия все тотчас согласиться.
Случалось, иногда брал туфли он в заклад,
Халат, кушак иль шапку, или миску;
А деньги возвратишь — отдаст тебе расписку,
             Залог и сумму всю назад.
К своим собакам звал соседских по билетам;
Рожденье праздновал любимых лошадей;
Дурачился, сказать уж правду, не по летам;
Но, впрочем, не был он в числе дурных людей
             И делал иногда, что должно.
             Проказничать богатым можно.
В деревне Дурнева когда я навестил,
             Меня он славно угостил;
             Музыка за столом гремела,
             И первая певица пела.
Вот отобедали. «Что, не угодно ль в сад?»
                                   — «О, рад!»
      Пошли. Какой чудесный там каскад!
Какие мостики, беседки и руины!
             Куда ни взглянешь, всё картины.
                    «А это что за храм? —
                    Вскричал я в изумленье,
Увидя с куполом, с колоннами строенье;
Уж подлинно сказать, что было загляденье! —
                                 Что там?
Какое божество сей храм в себе скрывает?»
— «Наружность иногда обманчива бывает [27],
И это, господин поэт, вам не во гнев,
                           Не храм, а хлев!»
                           — «Как хлев?» — «Войдите
                           И поглядите».
                    Толкаю дверь, вхожу.
И с поросятами свиней тут нахожу.
             «Ну, видишь ли мои затеи?
Не все еще; в другом покое есть и змеи.
Войди, увидишь сам, что правду говорю».
             — «Покорнейше благодарю...
                    Повеса ты, повеса!
Ну стоит ли, скажи, потратить столько леса,
                    Искусства и труда
Для змей и для свиней? Ужели нет стыда
Тебе дурачиться в твои почтенны леты?»
             — «А ваша братья-то, поэты,
      Что делают? Не то ли ж, что и я?
На что дар многие из вас употребляют!
Цветы поэзии фигурно рассыпают,
А под цветами глядь — или в грязи свинья,
         Иль ядовитая змея.
Но свиньи у меня других хоть не марают,
                    А змеи не кусают.
Желаю знать, что б ты на это отвечал?»
                    Я... промолчал.

ЧИЖ И СТРИЖ

            Гулял с женою муж в саду,
                         И на беду
            Пред ними птичка пролетела
                  И на рябину села.
            «Смотри, смотри, жена: вон Чиж!»
                  — «Не Чиж, Иваныч, Стриж».
            — «О, вздор, ты, дура, говоришь,
Уж я сказал, что Чиж, так ты должна мне верить».
      — «Вот хорошо! Не верь своим очам,
                  А верь твоим речам».
            — «Я знаю, чем тебя уверить:
            За палкой не заставь сходить».
            — «Стриж — стану всё я говорить.
                Чижи зеленоваты,
                  Стрижи же черноваты
                        И длинноваты.
            Слепой увидит: это стриж».
                                — «Молчи ж!» —
                  И хлоп жену по уху.
            — «Разбойник! только пить сивуху
      И бить жену. Пей, варвар, кровь мою,
            А я за правду постою.
      Стриж, а не Чиж!» Иваныч за сивуху
                               Еще дал плюху:
                  «Молчи».— «Не замолчу,
            Не покорюся палачу.
Стриж, а не Чиж!» — И битва закипела,
Михевна уступить тирану не хотела,
      Язвит его,— чем в силах,— языком,
                    А он так кулаком.
             Кокошник на гряду свалился,
             Иваныч мой остервенился,
             Михевну за косу схватил
И сильною рукой в крапиву потащил.
             На крик несчастной прибежали,
Но без десятских двух никак бы не отняли.
             Калганиху-лекарку взяли!
Но знание ее, увы, не помогло!
             Просили знахаря Вавилу —
             Ничто Михевну не спасло:
От скверного стрижа пошла она в могилу.
                    Не спорь из пустяков
             И не беси злых дураков;
             Как язвы, ссоры удаляйся;
Но где потребует долг, совесть — не молчи
             И говори, а не кричи,
             Без сердца убедить старайся.