Собрание сочинений в 2-х томах. Том 2 - Фонвизин Денис Иванович. Страница 39

Когда коммерция во Франции являет таковые чрезвычайные происшествия, то о чем французскому дворянству сомневаться и оному себя не посвящать? Хотя прилежность Кадоца и Ванробеса увенчанна преимуществами, доходами и грамотами, кои они заслужили действительно, будучи первыми учредителями вечного училища полезных государству рукомесленников, но сего одного примера не довольно; впрочем, мнение, что купечество унижает дворянство, истребляет память сего награждения. Сколь долго старое дворянство само собою не придет в упадок, столь долго новое, коммерциями приобретаемое, не в великом будет почтении. Я не приведу здесь никакого сравнения, которое могло бы оскорбить некоторое упражнение, дозволенное грамотами дворянскими. Они опасаются еще, чтоб я их не назвал. Довольствуюся теперь, говоря им: испытайте себя сами и смотрите, столько ль вы полезны государству, сколько купец. Можно ль написать то над вашими дверьми, что над его написать можно: он богат и тем служит государству.

Все состояния государства подают повод к честолюбию. Юрист может достигнуть до вышнего слога в судебном месте, воин до чинов воинских, церковный служитель до священства. Один купец не имеет никакого сияния в своих пределах и обязан оставить купечество, если, как французы говорят, хочет он быть чем. Сии худо понятые слова великий причиняют вред. Чтоб быть чем, остается дворянство по большей части ничем.

Должно ль отвечать тем дворянам, кои, полагаясь на обыкновение, говорят: наши отцы не торговали.

Если говорить с жителями острова Минорки о прививках, то будут они ответствовать, что отцы их не прививали и что бог ведает лучше, как рости дереву. Сделали на острову их хорошие улицы, но они лучше хотят жить в грязи, ибо и отцы их в грязи живали. Все дети не обязаны к толь великому почтению: ирланды тянут лошадей своих поперсью, хотя деды их того не делывали. Мы начинаем прививание воспы, и дчя нас будет то несчастие, если мы от того отстанем затем, что отцы наши ожидали ее от натуры на счет своих потомков.

Ваши отцы не торговали... Но вы имеете пороки, которых они не имели; для чего же не хотите вы иметь и тех добродетелей, кои вам недостают?.. Они не торговали, и сие-то самое есть причиною, что дети их столь бедны и столь бесполезны отечеству.

Я говорю о пользе. Есть мыслящие люди, которые уверяют, что тамо никогда дворяне купцами не будут, где предпринимают дела не для того, что они полезны, но для того, что они в моде. Что же до меня надлежит, то почитаю я добрым знаком в правлении то, когда мода нами владеет. Первый благородный человек, который купеческий флаг с дозволением государя поставит по сторону своей поколенной росписи, чему действительно многие подражать будут, заслуживает то, чтобы отечество, если оно благодарно, почитало его своим благодетелем. Графы Варвис и Лейцестер были главными в первой компании, учрежденной для африканского купечества под владением бессмертной славы достойный Елисаветы. Но кто во Франции будет делать сему начало? Сей вопрос весьма приличен французам. Лучший гражданин; и если предрассуждение столь страшно, как ликейская химера, то победитель ее будет другой Беллерофон. Я знаю, что народу нужно предрассуждение, но ежели оно полезно. Предсказание по пению птиц столь великую имело веру, что священники худо бы сделали, если б хотели обращать Рим от мнения, что будет он царем всего света; к сему влекло их предрассуждение. Но к чему служит нам наше предрассуждение? Не к умножению ли людей несчастных? При таком обстоятельстве должно стараться уничтожить сие предрассуждение, и первое начало оному не постыдно, но славно сделать всякому благородному человеку.

Великие примеры имеют особливое действие привлекать к себе пылкие разумы. Карл II, о котором я уже упомянул и который некогда забыл свои удовольствия, чтоб думать о полезном, по возвращении своем на трон старался всевозможно приводить дворян к морской службе; он послал сына своего во флот служить простым матросом. Учися, дворянство, быть благородным, и вы, о цари, если хотите быть великими, то подражайте Петру Великому. Он сам служил в новом своем флоте с самого малого чина, желая основать коммерции и силу российскую. Главный в республике должен принять на себя все виды, дабы произвести благополучие, и тогда все подвергается точнейшему порядку, все имеет участие в славе: художество, науки, земледелие и коммерции.

Великое для коммерции несчастие то, что не рачат о ней те, кои в народных мыслях решительные голоса имеют. Мы оставляем марсельское и бурдоское купечество судиться у купцов с улицы святого Дениса, и сия столица, будучи столь легкомысленна в намерениях, сколь чрезвычайна во вкусе, распространяет свои предрассуждения во всем королевстве. Когда бы Париж вместо привезения в себя амбры, или когда бы мы в той гавани, куда пристают чужие народы, вооружали корабли, отправляли флоты, на север и юг повеления посылали, чтоб рукоделиям и мануфактурам своим доставлять продажу, равно как и привоз сырых материалов, в коих мы имеем недостаток; когда бы почитали мы весь свет полем наших предприятий и налагали дани на народы, — тогда бы, тогда-то имели бы мы совсем другое понятие о купцах и о купечестве. Мы бы рассуждали о том так, как рассуждали египтяне, когда цари их обитали в Александрии. Свет удивлялся силе сего торгующего города, и Рим ему поревновал. Император Петр Великий, которого я всегда затем приводить буду, что предпочитал он всегда существенное добро мысленной чести завоевания, благоразумно сделал он, преселя на море столицу свою. Хотел он, чтоб преемники его непрестанно на важность и силу купечества взирали, хотел он, чтоб все знатные и министры имели о том понятие и сами бы в том упражнялись. Он видел преимущества Стокгольма, Копенгагена, Амстердама и Лондона. Он не почитал ни на что Россию до тех пор, как стала она иметь купечество: сила, которою теперь славится Россия, оправдала его мнение.

Французское дворянство, которым счастие играет, на счастие тебя произвела природа. Или хочешь ты всегда подобиться Танталу? Он бы кончил свои страдания, если б так, как ты, мог получить плоды. Не находишь ты сих плодов в своих родословных. Жены ваши требуют от вас содержания, а дети воспитания и помощи. Не думаете ль вы найти в прахе предков ваших нужные вам сокровища? Отечество ожидает услуг ваших. Уже вы более не те, которые были, когда в собраниях народных могли вы подавать советы и когда все зависело от вас. Ныне не помышляют и о том, есть ли у вас голоса. Вы имеете храбрые руки, вы представляете мечи, но есть мечи другие, со златыми рукоятками. Итак, ищите в другом месте приобретать славу. Постановите единое добро, которое можете вы привезти в состояние. Оно довольно велико, когда имеете вы бодрости довольно; я разумею бодрость духа, которая гораздо реже бодрости сердечной. Будьте чрез купечество защитниками жен и детей своих, питатели своему отечеству, будьте жизнию наук, причиною многолюдства, столпами нашего флота, душой наших селений, славою государства и причиною общего благополучия! Время уже скучить вам своею бедностию и беспечностию. Или готское мнение навеки вами овладело? Вы опасаетесь презрения, и в нищете остаетесь! Вы любите знатность, и ничего не значите! Вечная жертва предрассуждения, вас умертвляющего! Правление Людовика XIV было временем завоеваний и остроты разума. О, если б правление Людовика многолюбезного было временем философии, коммерции и прямого благополучия!

СЛОВО НА ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЫСОЧЕСТВА ГОСУДАРЯ ЦЕСАРЕВИЧА И ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ПАВЛА ПЕТРОВИЧА В 1771 ГОДЕ {*}

Настал конец страданию нашему, о россияне! Исчез страх, и восхищается дух веселием. Се Павел, отечества надежда, драгоценный и единый залог нашего спокойства, является очам нашим, исшедши из опасности жизни своея, ко оживлению нашему. Боже сердцевидец! зри слезы, извлеченные благодарностию за твое к нам милосердие; а ты, великий князь, зри слезы радости, из очей наших лиющиеся. Любезные сограждане! кого мы паки зрим!.. Какая грозная туча отвлечена от нас десницею всевышнего! Единое о ней воображение вселяет в сердца ужас, ни с чем несравненный, разве с радостию, коею ныне объемлется дух наш!