Поэты 1790–1810-х годов - Воейков Александр Федорович. Страница 122
ГЛАВА 2
Читатель, может быть, дивится,
Что я так сведущ и учен;
Но я всегда любил учиться,
И мой полковник, граф Валтрон,
Саксонец, Гете обожатель,
Был мой наставник и приятель;
Он колдунов, чертей любил,
И, признаюсь, ему в угоду,
Я принял новую методу;
Расина-трагика бранил,
Не смел Вольтера звать поэтом,
А восхищался я «Гамлетом»
И «Фауста» переводил.
Мне нужно было отступление:
Читателю я доказал,
Что службы долг мне не мешал
Любить и книги и ученье.
Теперь к Наташе я своей
В восторге сердца обращаюсь.
Вот месяц, как в деревне с ней
Живу и жизнью наслаждаюсь.
Хоть снег порхает по полям,
Мы с нею ре́звимся, гуляем,
При матушке, по вечерам,
Романы, повести читаем;
Старушка дремлет, и для нас
Тем лучше: тысячу я раз
У милой руку поцелую;
Она в невинности своей
Твердит, что я любезен ей;
Я весел, счастлив, торжествую!
Ах, без любви пустыня свет!
Однажды утром мне пакет
Приносят с почты; я читаю:
«Мой друг. Тебя уведомляю,
Что старика ты не убил:
Ему ты руку раздробил;
Он ранен, но в живых остался;
Во многом, к счастию, признался,
И я в Саратов буду с ним.
С тобой, товарищем моим,
Увижусь к радости сердечной.
Твой друг нелицемерный, вечный
Валентин».
Я доброй матери моей
Прочел приятеля посланье.
«Исполни бог мое желанье! —
Она сказала. — Может, ей
Он и жених! Не правда ль, милый?
Стараться будем всею силой,
Чтоб он Наташу полюбил!
Он не богат, я это знаю,
Но честен, говорят, и мил;
А честность я предпочитаю
Богатству и чинам большим».
Я был в смущеньи, недвижим
И не сказал в ответ ни слова,
А милая была готова
Заплакать от таких речей.
Но, к счастью, капитан-исправник,
Великий краснобай, забавник,
На двор катит с женой своей,
Большой охотницей до чтенья,
Питомицей мадам Жарни.
«Скорее чаю и варенья, —
Кричит старушка, — вот они.
А, Петр Фомич, прошу садиться!
Аксинья Павловна, ко мне,
Поближе, только не чиниться.
Давно мы в здешней стороне
Гостей любезных не видали.
Прошу Парфена полюбить;
Надеюсь, вы о нем слыхали:
Он отпущен со мной пожить;
Господь старуху утешает».
И Петр Фомич меня тотчас
С восторгом к сердцу прижимает,
Жена учтиво приседает:
«Monsieur Храбров, мы ждали вас
С большим, поверьте, нетерпеньем!
Я слышала, что вы поэт!
Скажите, правда или нет?
Я очень занимаюсь чтеньем,
И романтизм меня пленил.
Недавно Ларина Татьяна
Мне подарила Калибана:
Ах, как он интересен, мил!
Заиры, Федры, Андромахи
Не в моде более у нас;
О них и наши альманахи
С презреньем говорят подчас».
— «Что, каково, — Фомич вскричал,—
Умом хозяйка щеголяет?
Неделю каждую журнал
Она недаром получает;
Язык французский ей знаком,
И розовый ее альбом
Наполнен разными стихами,
Рисунками и вензелями».
Но вот Наташа за столом
Чай ароматный разливает.
Франтиха с головы снимает
Московский щегольской берет;
«Подобного в уезде нет, —
Она с улыбкою сказала, —
Мадам Ле-Бур шлет всякий год
Мне кучу иностранных мод;
Но дорога несносно стала,
А с ней расстаться не могу,
В большом я живучи кругу».
Чай отпили, и ночевать
Остались гости дорогие;
Их должно было удержать:
Проезды осенью дурные,
И Петр Фомич, исправник наш,
Хоть должностью давненько правил,
Мостов же вовсе не исправил,
Свой наблюдая авантаж,
Иль прибыль, говоря по-русски;
Чтоб мне от рифмы не отстать,
Одно словечко написать
Осмелился я по-французски.
Ты смелость не почти виной,
Читатель благосклонный мой!
ГЛАВА 3
Питомица мадам Жарни,
Супруг ее и bon ami [285]
У нас довольно погостили,
И только чрез четыре дни
Мы их в Саратов отпустили.
Ах, сколько мы прочли стихов,
На сцену вызвав колдунов
Немецких, английских, шотландских,
Норвежских, шведских и лапландских.
И, в чертовщину углубясь,
С восторгом мы о ней читали;
Вкус тонкий и в твореньях связь
Мы сущим вздором почитали.
Еленой [286] Фаустовой быть
Аксинья Павловна желала,
Чего-то тайного искала
И не хотела говорить
О классиках она ни слова;
Но всей душой была готова
С рогами черта полюбить
И всю вселенну удивить
Рождением Эвфориона.
Исправник был другого тона:
Он слушал нас и всё зевал;
С старушкою в пикет играл,
И пунш ему был утешеньем.
Романсов русских нежным пеньем
Наташа забавляла нас.
«Ах, милая, как жаль, что вас
Мадам Тегиль петь не учила, —
Вздохнув, франтиха говорила, —
В Москве я пела и сама,
Но, к огорченью, всё забыла.
В провинции сойти с ума
Не мудрено от страшной скуки;
Я здесь четвертый год живу,
Всё как во сне, не наяву,
И не беру гитары в руки».
Вот как мы быстрые часы
С гостьми своими провождали;
Соседей клали на весы
И всех почти критиковали;
Так водится: людей хвалить
Трудней гораздо, чем бранить.
На святках предводитель Хватов
Дает огромный маскерад
И приглашает нас в Саратов.
Я приглашенью очень рад;
Но тамо милая со мною
Мазурку будет танцевать
И легкостью, и красотою
Всем нравиться и всех пленять.
Мы съехались, и полковая
На хорах музыка гремит;
Приличность и порядок зная,
Наш предводитель Неофит
Иванович, одетый греком,
Княгиню Милову ведет;
Танцуя польский, руку жмет;
Он самым модным человеком
У нас в губернии слывет
И, душ две тысячи имея,
Жать руки может не робея.
Аксинья Павловна со мной
Идет, жеманясь, в сарафане;
Супруг ее, в ямском кафтане,
С предлинной черной бородой,
Наташу подхватив, тащится
За маскарадною толпой;
Вбегает в залу и кружится
Кадриль пастушек, пастухов;
Губернский стряпчий Батраков
Является в усах гусаром;
Разносчик с ленточным товаром
Смешные делает прыжки
И дамам подает стишки.
Армяне, арлекины, турки
Теснятся, бегают кругом.
Какой шум, крик, какой содом!
Но полночь бьет, и вмиг мазурки,
К отраде многих, начались.
Я взял Наташу. Понеслись
Мы с нею вихрем по паркету.
Часа три посвятив пикету,
Старушка мать явилась к нам.
Мазурки кончились, мы сели.
Разносят виноград гостям,
И яблоки, и карамели,
Оршад, и мед, и лимонад,
И пунш охотникам до рома.
Почтеннейший хозяин дома
Всех угощать душевно рад.
Но что я вижу? В парике
И упираясь на клюке,
Подходит маска с длинным носом
И тотчас к матушке с вопросом:
«Давно ль сынок приехал твой,
И долго ль поживет он с нами?
Какой же молодец собой!
Подай мне руку, милый мой!
Мы были в старину друзьями»,
И вдруг мне на ухо шепнул:
«Я Валентин!» — и ускользнул.
Здесь Валентин, и в маскераде
В дурацком резвится наряде,
Подумал я, он шут большой
И до проказ охотник вечно.
Ко мне он будет? Рад сердечно:
Он добрый сослуживец мой.
В Наташу влюбится? Так что же?
Я в ней уверен, для нее
Я всех милее и дороже,
Открыто сердце мне ее.
Но вот уж солнца на восходе,
Московской повинуясь моде,
Пустились гости по домам;
По нашим вороным коням
Ямщик брадастый вмиг ударил
И скоро нас в село доставил.