Труды дня - Киплинг Редьярд Джозеф. Страница 11

— Букта! — вскрикнул он и сразу прибавил: — Вы обещали, что со мной ничего не случится. Так это вы, Букта?

Старик снова бросился к его ногам.

— Он не забыл! Он помнит свой народ, как помнит отец! Теперь я могу умереть. Но сначала я хочу жить и показать сахибу, как надо убивать тигров. Вот это мой племянник. Если он будет нехорошо служить вам, бейте его и отсылайте ко мне, и я наверно убью его, потому что сахиб теперь здесь у своего народа. Ай, Джан баба — Джан баба! Мой Джан баба! Я останусь здесь и буду присматривать, чтобы этот малый хорошо исполнял своё дело. Сними с него сапоги, дурак! Сядьте на кровать, сахиб, и дайте мне посмотреть на вас. Это действительно Джан баба.

Он выдвинул рукоятку своей сабли в знак готовности служить; это почесть, оказываемая только вице-королям, губернаторам, генералам и маленьким, горячо любимым детям. Чинн машинально дотронулся до рукоятки, бормоча сам не зная что. Это оказалось тем именно ответом, который он давал в детстве Букте, когда тот шутя называл его генералом-сахибом.

Квартира майора была напротив квартиры Чинна. Когда майор увидел, что его слуга чуть не задохнулся от удивления, он заглянул в комнату Чинна. Потом он сел на кровать и присвистнул, потому что зрелище, которое представлял старший туземный офицер полка, чистокровный бхиль, кавалер ордена Британской Индии, тридцать пять лет беспорочно прослуживший в армии, занимающий среди своих положение более высокое, чем занимают многие бенгальские князьки, предстающий в роли лакея только что вступившего в полк субалтерн-офицера, сильно подействовало на его нервы.

Громкие трубы проиграли сигнал к обеду, призыв, о котором существует длинная легенда. Сначала несколько пронзительных нот вроде криков охотников, загоняющих зверя в берлогу, затем раздался громкий, звучный призыв дикой песни: «И-о-о-о!!! зелены склоны Мундора-Мундора».

— Все маленькие дети бывают уже в кроватях, когда сахиб в последний раз слышал этот призыв, — сказал Букта, подавая Чинну чистый носовой платок. Звук призыва вызвал в молодом человеке воспоминание о его постели под сетью от москитов, о поцелуе матери и о звуке удаляющихся шагов, когда он засыпал среди своих людей. Он застегнул тёмный воротник своей новой обеденной куртки и пошёл обедать, словно принц, только что наследовавший корону своего отца.

Старик Букта вошёл, раскачиваясь и покручивая усы. Он знал себе цену, и никакие деньги, никакое положение, которое могло бы дать ему правительство, не могли бы заставить его вдевать запонки в рубашки молодого офицера или подавать ему чистые галстуки. Но когда он снял вечером свой мундир и присел на корточки среди своих, чтобы спокойно покурить, он рассказал им, что сделал, и они сказали, что он вполне прав. Тут Букта выдвинул теорию, которая показалась бы полным безумием для души белого человека; но перешептывавшиеся плоскоголовые маленькие военные люди рассмотрели её со всех сторон и решили, что она может иметь большое значение.

За обедом, при свете масляных ламп, разговор обратился к неистощимой теме — «шикару», т. е. охоте на крупную дичь всякого рода и при различных условиях. Молодой Чинн вытаращил глаза, когда убедился, что каждый из его собеседников убил по нескольку тигров способом вуддарсов — т. е. охотясь пешком. Все они говорили так, как будто дело шло не о тиграх, а просто о собаке.

— В девяти случаях из десяти, — сказал майор, — тигр почти так же мало опасен, как и дикобраз. Но в десятом вы являетесь домой ногами вперёд.

Тут заговорили все, и задолго до полуночи у Чинна голова пошла кругом от историй о тиграх — пожирателях людей и убийцах скота, которые делают своё дело так же методично, как клерки в конторе, о новых тиграх, недавно появившихся в таких-то участках, и о старых, знакомых зверях, больших хитрецах, известных под разными прозвищами среди офицеров, — например, о ленивом «Погги» с большими лапами, и о «Миссис Малопроп», появлявшейся, когда её никак не ожидали, и издававшей особые крики, свойственные самкам. Потом заговорили о предрассудках бхилей — обширный живописный сюжет для рассказов, и молодой Чинн сказал наконец, что они, вероятно, просто смеются над ним.

— Право, нет, — сказал офицер, сидевший слева от него. — Мы знаем о вас все. Вы — Чинн и вы имеете здесь права известного рода; но если вы не верите тому, что мы рассказываем, что будете вы делать, когда старый Букта начнёт свои истории? Он знает о тиграх-привидениях и тиграх, которые отправляются в их собственный ад, и о тиграх, ходящих на задних лапах, а также и о верховом тигре вашего дедушки. Странно, что он ещё не говорил с вами об этом.

— Вы знаете, что один из ваших предков похоронен близ Сатпурской дороги? — сказал майор, когда Чинн нерешительно улыбнулся.

— Конечно, знаю, — ответил Чинн, который знал наизусть хронику Чиннов. Хроника эта лежит в старой, потрёпанной счётной книге на китайском лакированном стуле, за роялем, в девонширском доме, и детям позволяют по воскресеньям просматривать её.

— Ну а я не знал. По словам бхилей, ваш уважаемый предок, мой мальчик, имеет своего собственного тигра — осёдланного тигра, на котором он объезжает страну, когда ему захочется. Я лично не считаю это приличным со стороны призрака бывшего сборщика податей, но южные бхили верят в это. Даже наши люди, которых можно назвать довольно хладнокровными, не любят выходить из дома, когда слышат, что Джан Чинн разъезжает на своём тигре. Считают, что этот тигр не полосатый, а пятнистый, как пантера. Это ужасный зверь и верный предвестник войны, мора или… или ещё чего-нибудь. Славная фамильная легенда для вас!

— Как вы предполагаете, каково её происхождение? — сказал Чинн.

— Спросите сатпурских бхилей. Старик Джан Чинн был великий ловец перед Господом. Может быть, это месть тигров, а может быть, он до сих пор охотится на них. Вам нужно как-нибудь съездить на его могилу и порасспросить там. Букта, вероятно, устроит это. Ещё до вашего приезда он расспрашивал меня, не узнали ли вы по какому-нибудь несчастному случаю эту историю с тигром. Если нет, то он возьмёт вас под своё крылышко. Для вас, конечно, это более необходимо, чем для кого бы то ни было. Вы славно проведёте время с Буктой.

Майор не ошибался. Во время ученья Букта с тревогой смотрел на молодого Чинна; замечательно, что, когда новый офицер в первый раз повысил голос, отдавая приказание, весь строй дрогнул. Даже полковник смутился: казалось, что вернулся из Девоншира Лайонель Чинн, возродившийся к жизни. Букта продолжал развивать свою особую теорию среди близких друзей, и солдаты принимали её на веру, так как каждое слово, каждый жест молодого Чинна подтверждали эту теорию.

Старик вскоре устроил так, что его любимца не могли больше упрекнуть в том, что он никогда не убивал тигра; но он не удовольствовался бы, если бы этот тигр был первым попавшимся. В своих селениях он олицетворял собой высшую, среднюю и низшую инстанции суда, и когда его соплеменники — голые и дрожащие — пришли сообщить ему о замеченном ими тигре, он приказал им разослать разведчиков ко всем ручьям и водопоям, чтобы убедиться, соответствует ли добыча достоинству такого человека.

Раза три-четыре разведчики возвращались и откровенно говорили, что выслеженный ими тигр чесоточный, малорослый. Иногда то была тигрица, истощённая кормлением, иногда беззубый старый самец — и Букта сдерживал нетерпение молодого Чинна.

Наконец, заметили благородного зверя — десятифутового убийцу скота, с громадной висящей складкой кожи вдоль живота, с блестящей, густой шерстью, с длинными усами, живого и молодого. Говорили, что он убил человека просто ради спортивного интереса.

— Покормите его, — сказал Букта, и поселяне послушно погнали коров, чтобы позабавить зверя и заставить залечь вблизи.

Государи и влиятельные лица приезжали из-за моря в Индию и тратили большие деньги только ради того, чтобы взглянуть на животных, наполовину не таких красивых, как тигр Букты.

— Нехорошо, — сказал он полковнику, прося у него отпуск на охоту, — чтобы сын моего полковника, который, может быть… чтобы сын моего полковника свершил свой первый охотничий подвиг на каком-нибудь зверьке джунглей! Я долго дожидался настоящего тигра. Он пришёл из страны маиров. Через неделю мы вернёмся с его шкурой.