Стану смелой для тебя (СИ) - Акулова Мария. Страница 49
Должна была сиять Лена, а сияла – эта. В невероятном платье. С невероятной сучьей улыбкой. С самомнением выше гор и чувством превосходства над всеми.
С тем же взглядом, которым она проходится по Санте, усмехаясь…
И единственное, чего хочется Щетинской – это чтобы хотя бы с этой они мирно разошлись. Но Примерова то ли не чувствует, то ли наоборот…
Смотрит на Санту неотрывно, улыбается с каждой приближающей их друг к другу секундой всё ярче, не думая о том, что заставляет злиться сильнее…
Они могли бы спокойно разминуться, но Альбина придерживает Санту за локоть, заставляя затормозить. Смотрит, ждет, когда свой взгляд от длинных пальцев с острым маникюром, оторвет Щетинская…
Скалится…
– Не трогайте меня сегодня.
Слышит тихую то ли просьбу, то ли предупреждение… Иронично поднимает брови.
– Голос прорезался?
Спрашивает, явно выражая сарказм, и абсолютно не реагируя, продолжает держать.
– Не ваше дело.
За что получает честный ответ и такой же прямой взгляд. Без скидки на подчиненную позицию. Без осознания своей зависимости от человека, чешущего свое уязвленное кем-то чсв за твой счет.
– Руки уберите и идите, куда шли. Вам Чернов запретил меня доставать. В принципе приближаться ко мне запретил. Ну так смиритесь. Делом займитесь…
Санта говорила без надрыва, но понимала: долго сдерживаться не сможет.
– Совсем страх потеряла, малолетка…
Альбина сказала, будто с восторгом, Санту только сильнее затрясло.
– Ты – стажер. Я – советник. Если я тебя останавливаю, ты спрашиваешь, что должна сделать или что сделала не так. Услышала меня, Щетинская?
Голос Альбины отдавал сталью, взгляд – подавляющим спокойствием. «Щетинская» было произнесено с особенной интонацией. И как-то вдруг стало понятно: Альбине приятно чувствовать себя выше человека, носящего эту фамилию.
Это мерзко. Гадко. Низко. Вполне в стиле Примеровой. И не Примеровой тоже…
– А вы щенков при случае ногами не пинаете? Котят не мучаете? Откуда в вас столько говна?
Санта задавала вопросы, даже с легким удовольствием отмечая еле-заметное неверие в глазах женщины напротив. Конечно, она не ожидала. Конечно, Санта в жизни бы себе такого не позволила. Но сейчас останавливать себя незачем.
– Думаешь, дала разок-другой Чернову – уже звезда? Он может трахать тебя, сколько вздумается, моя бесстрашная девочка, но это не сделает из тебя стоящего юриста…
– А из вас что стоящего сделает? Я так понимаю, сколько ни трахай – не помогает…
К щекам Санты прилил жар, губы Альбины сжались.
На сей раз и первая, и вторая чувствовали себя одинаково. Быстро взвелись. Были на равных. Так же смотрели друг на друга.
Санта – чуть снизу, потому что Альбина выше, но это как бы компенсировало её отчаянье. И то, что так долго копилось.
Она не терпила, она просто не видела смысла оскорблять человека. Отец учил её жить иначе. В отличие от других, она правильно поняла его науку…
– Ты кем себя возомнила, Санта Петровна?
– Человеком. Представляете? Я себя возомнила человеком, а вы почему-то считаете, что вокруг вас – дерьмо ходячее, и только вы – царица. Так вот я вас разочарую. Вокруг вас – тоже люди. Ничем не хуже. А свое говно – в себе держите, не расплескивайте…
Санта говорила тихо, но это не делало слова менее значимыми. Ни для нее, ни для Альбины.
Которая просто не умеет реагировать адекватно. У которой на самом деле явные проблемы с самооценкой. Которая вот так самоутверждается, потому что ей это нужно. Которая себе же доказывает свою ценность за чужой счет. Её губы дрожат, в глазах зажигается притворное озорство. Она уязвлена, но не готова это признать. Она хочет обесценить слова Санты – их же высмеяв, но последней ведь понятно – она попала не хуже, чем всё это время била Примерова. Альбине плохо живется со своим же говном. Оно льется само. Она это понимает.
– Попытка засчитана, Санта Петровна… – создает видимость, что ситуация – у нее под контролем, пытается включить холодную высокомерность. Думает, как бы ударить сильней в привычную боль, чтобы наповал. Не учитывает одного: сейчас Санте болит другое. И это же придает уверенности. – Но ты недостаточно хороша, уж прости…
В любой другой день эти слова сделали бы Санте больно. Но сегодня – ни холодно, ни жарко.
Альбина сказала, что хотела, дальше – наблюдала.
Думала, за тем, как Санта сдувается. На самом же деле…
– Так может всё дело в том, что ты – недостаточно хороша? Только для кого, Альбина? Кому ты бесконечно что-то доказываешь? Не мне же… А кому? Даниле, который тебя из жалости подбирает? Потому что просто отделаться не может? Ему тебя жалко, а ты, как болонка, за ногу вцепилась и штанину рвешь? Или не для Данилы?
Санта видела, что происходит с лицом Примеровой. Понимала, что пора тормозить. Понимала, а не тормозила.
Сделала то же, что вызывало в ней гадливость раньше, сегодня же как облегчение дарило. Альбина была не виновата в слезах её мамы. Но Альбина сама подошла… И слишком блистала в тот вечер. Слишком зачем-то хотела разговора сейчас.
– А для кого тогда? Для моего отца? Думаешь, только ты «что-то знаешь о моей семье»? Думаешь, о тебе я ничего знать не могу? Например, что без просьб Чернова тебя в жизни в Лексу не взяли бы? Не взяли и не терпели. Кому ты нужна такая, Альбина? Для кого ты «достаточно хороша»? Для Данилы – нет. Для папы – нет. Может, для Игната?
– Заткнись…
Предупреждение Альбины прозвучало сухо. Это явно было последнее китайское. Но для Санты таких больше не существует. Она попросила себя не трогать. Она предупредила.
– Так вот, в чём беда, да? Ты недостаточно хороша даже для Игната? Даже он от тебя отделался, даже ему ты надоела?
Санта видела, что с каждым ее словом лицо Альбины становится всё более бледным, а взгляд – убийственным.
Знала, что останавливать себя Примерова не умеет. И что рукоприкладство для неё – не запретная тема, тоже было понятно. Но сейчас Санту не останавливала даже природная ненависть к публичным склокам.
Та рука, которая с силой сжимала локоть Санты, взметнулась.
Младшая Щетинская успела подумать, что через секунду в её жизни случится первая пощечина. Это не испугало. Даже хорошо, наверное.
Потому что это сделает плохо Чернову. Стыдно, когда тебя ассоциируют с женщиной, которая так откровенно проявляет свою неадекватность.
А Санте хотелось сделать ему плохо до бесконечности.
Ему. Альбине. Игнату. Макару. Их матери. Всем тем, кто сделал плохо её маме.
– Альбина.
Рука взметнулась и повисла в воздухе.
По спине Санты прошелся холод, но она не обернулась. А вот Примерова отреагировала четко, как Санта её охарактеризовала: рефлекторно повернула голову, замерев, глядя на «хозяина».
И пусть можно было бы поблагодарить Чернова, но Санта только с силой сжала челюсти и кулаки.
Знала, что Чернов оценивает «картину маслом». Смотрит на застывшую Примерову. Проходится по профилю самой Санты…
Его взгляд будто плотный. Санта ощущает – от мужчины исходят волны гнева. Но она их не боится.
Рука Альбины падает вдоль туловища, она дышит тяжело…
– Дань… – обращается и осекается на полуслове.
И Санте тоже бы бояться, стыдиться там, краснеть… Но по душе будто медом разливается собственный гнев… И его гнев тоже.
Санта поворачивает голову, встречается взглядом с Черновым. Он зол до бесконечности. Лицо, как закаменело…
Он смотрит на неё. Долго и молча. После чего разрезает воздух отрывистым:
– Альбина, заявление. Санта, в кабинет.
Глава 24
Глава 24
Данила шел быстрее, не оглядываясь, Санта – за ним, злясь ещё и поэтому.
Сверля дыры в широкой спине, желая, чтобы споткнулся. На ровном месте, как часто бывает, что вызывает всеобщий смех и чувство неловкости у самого человека.