Нерушимые обеты (СИ) - Акулова Мария. Страница 16

Почему – вопрос страшный. А честные ответ – пиздец какой опасный.

Потому что из безысходности он еще найдет выход, а из выбора – никак.

Они молчат всю дорогу, отделяющую прошлое помещение от следующего.

Гаврила паркуется, выходит из машины первым.

На улице уже темнеет. Он был занят весь день, смог выкроить Полине только поздний вечер. Был вариант в принципе перенести на когда-то попозже, но Гаврила решил, что сегодня.

Собрал ключи. Предупредил хозяев.

Не хотел, чтобы на Полину давили посторонние. Хотел, чтобы она сама всё спокойно посмотрела. Записала вопросы, озвучила, когда приедут смотреть уже с собственником.

Понятия не имел, осознала ли она суть задумки, но сегодня звучала ещё тише. Смотрела ещё спокойней.

Она как угасает. А он ни зажечь опять не может, ни захлопнуть колпаком, чтобы совсем на нет сошла без воздуха.

Обойдя машину, сам открывает дверь и подает Полине руку.

На сей раз уже не смотрит на всё такие же красивые ноги. Нельзя.

Да и она одета куда скромнее. Юбка у нее длиннее, блузка застегнута почти под горло. Прошло то время, когда из-под майки призывно торчали соски. Сейчас видны только щиколотки. Но и их же, сука, хватает, чтобы скулы сводило.

Гаврила чуть забывается, не отпускает руку, а тянет за неё.

Осознав, оглядывается и ловит настороженный взгляд.

Медленно отпускает её пальцы. Разворачивается и идет в сторону стеклянной двери. В отражении видит, как Полина складывает руки на груди, идя за ним с отставанием.

Губы сами собой улыбаются. Не потому, что весело. Грустно это всё…

Пиздец как грустно.

– Проходи, Поль… Как дома себя чувствуй…

Гаврила не ёрничает сейчас. Просто пускает Полину первой, а сам следует.

Она начинает оглядываться ещё до того, как Гаврила включает свет.

Сделав это, мужчина бродит глазами по ней, а сама Полина – по помещению.

Гаврила наперед знает, что и какими словами она скажет. Больно, но он до сих пор каждое её слово помнит. Каждое её слово знает. Не понимает только, как она может быть настолько такой же, как он помнит, и одновременно хладнокровно их будущее растоптавшей.

– Это лучше, – Полина лаконична. Гавриле только кивнуть остается. Именно так. Это лучше. Следующее – лучше вдвойне.

– Здесь есть терраса – это плюс. Парковочных мест много на подземном паркинге ТЦ напротив. Владелец – Гордеевский должник. Удобненько…

Реагируя на его замечания, Полина кивает. Услышав последнее слово, улыбается еле-заметно и бросает быстрый взгляд через плечо.

В нем будто лучик света. Чуть-чуть тепла. Но ракушка захлопывается очень быстро – она отворачивается.

У Гаврилы в голове дурная мысль: а как она отреагирует, если узнает, что с момента их первой встречи он ни с кем не был? Не может просто. Не хочет.

Ей всё равно, наверное. А ему заново жить учиться.

– Я могу на кухню зайти? – не подозревая о мыслях, которые бродят в голове у провожатого, Полина снова оглядывается и спрашивает о важном.

– Конечно, можешь. Для этого и приехали.

Получив от него одобрение, идет в сторону ведущего из зала вглубь коридора. Там много дверей. Она заглядывает в каждую. Комната для персонала. Уборные. Подсобка. Кухня – последняя.

В ней тоже темно, но выключатель находит сама Полина.

Ступает внутрь, уже включив.

Тоже осторожно и неспешно. Тоже внимательно оглядываясь.

Она не строит из себя знатока. Ведет себя четко как девочка, которая просто хочет исполнения мечты.

Пусть смотрит на вытяжки, мойки и плиты больше, чем на Гаврилу, но он читает по глазам немного жадности и счастья.

Подмывает сказать: «ты подожди, малыш, третья будет ещё лучше», но это неуместно.

Гаврила остается в дверях, прислонившись к стене спиной.

Полина ходит по комнате.

Куда-то заглядывает, где-то ведет пальцами по поверхности.

Несколько раз останавливается и просто крутит головой…

– Здесь хорошо, Гаврила… – В очередной раз оглянувшись, говорит серьезно. – Очень хорошо.

Это, наверное, похвала. Мужчина принимает ее, кивая.

– Как назовешь, знаешь уже? – задает совсем не обязательный вопрос, который заставляет Полину отвести взгляд.

Она делает шаг к столешнице большого разделочного стола.

Кладет на него ладони, проезжается ими в разные сторона с характерным звуком. После чего замирает с опущенной головой.

– Что-то нейтральное…

Отвечает, хотя Гавриле казалось, уже не сделает этого.

– «Сильно люби» же хотела…

Он недавно вспомнил. Когда сам ездил по помещениям. Он ещё тогда ей говорил – шикарное название. Ей очень подходит. Полина смущалась. Теперь же ёжится. Молчит долго. Не оглядывается. Собирает пальцы в кулаки сначала, потом снова себя обнимает.

– Больше не хочу.

И пусть они и до этого не больно-то разговаривали, но после – тишина повисает откровенно давящая.

– Любить или называть? – Гаврила и сам не до конца уверен, что задает вопрос вслух. Полина и подавно, кажется, но он бьется о стены и проникает под кожу.

Полина озирается и смотрит с опаской. Одними губами шепчет:

– Не надо…

Что именно – не уточняет. Давить, наверное. Ковырять. Вот эти вот все вещи.

Её взгляд постепенно опускается. От глаз на мужское плечо. По нему до руки. Гаврила тоже пальцы в кулак собирает, а она скользит дальше – на пол.

Жмурится и отворачивается.

– Ещё один, правильно? – вроде как тему переводит. И вроде как нужно принять подачу. Ответить: «правильно», но Гаврила отталкивается от стены и ступает.

Раз. Второй. Третий.

Его руки ложатся на женские бедра. В её поясницу вжимается пах.

Он чем угодно поклясться готов – из тысячи именно её узнал бы. Не потому, что не изменилась, а потом, что его. Личная. Главная. Единственная, блять.

По женскому телу прокатывается дрожь. Он её чувствует.

Полина издает звук, выдающий волнение.

Она, наверное, хотела бы, чтобы показалось, но нет.

Руки Гаврилы едут по её телу. Оглаживают бедра, сжимают талию, движутся вверх.

Мужские губы сами тянутся к женской щеке.

Он вжимается носом в кожу, которую тоже ни с кем другим не спутает.

Нежность его. Любимая.

Скользит, упиваясь…

Полина напряжена. Она чуть движется. Кажется, еще секунда и оттолкнет. Но Гаврила не готов.

Он открывает рот и царапает скулу зубами, слышит, как Полино дыхание учащается. У самого вся кровь стремится к паху…

– Тих, не дергайся, – он просит, целуя в щеку, подбородок, открывшуюся ему шею.

Чувствует, что Полина деревенеет. Волнуется. Сомневается. Может оттолкнуть. Может.

– Дай надышаться…

Но вместо этого выдыхает долго, поворачивает голову.

Полина волновалась с самого утра. Чувствовала себя так, будто сегодня – день её первого свидания. Одевалась так же. Собиралась. Спускалась к машине Гаврилы, пытаясь успокоить разогнавшееся сердце.

Они просто ехали помещения смотреть. С высокой вероятностью её могло ни одно не устроить, но внутри – бесконечные кульбиты.

Почему – Полина не понимала, пока не случилось то, что случилось.

Он всё это время держал дистанцию. Все это время ограждался от неё плотиной. А тут прорвало.

Полина спиной чувствовала его приближение. Чуть не задохнулась, когда прижался сзади.

Не могла справиться с мощными выплесками адреналина в кровь из-за его касаний.

Пусть между его ладонями и её телом – ткань, чувство такое, будто голым по голому.

Её крупной дрожью бьет от его близости.

Часто снилось, что они снова друг к другу прикасаются, но ни один сон не сравнится с ощущениями, которые дарит реальность.

Его хриплое:

– Тих, не дергайся, – топит в желании. Оно бьет пульсацией в промежности и разносится кровью по решившему жить быстрее организму.

Полина знает, что у нее есть секунда, чтобы отказать. Просто оттолкнуть надо. Запретить. Еще она знает, что это было бы правильно. А о неправильности скорее всего пожалеет, но услышав просьбу про надышаться, поворачивает голову, ловит его жадный взгляд, закрывает глаза и подается навстречу.