Нерушимые обеты (СИ) - Акулова Мария. Страница 40
Когда на её локоть ложатся пальцы, Полину прошивает разрядом тока. Она сжимает зубы и поворачивает голову.
Хочется орать, но спокойно следит, как отец склоняется к её лицу, продолжая улыбаться.
– Без глупостей, доченька… Помнишь же, да? – он почти сразу выпрямляется и снова смотрит на Гаврилу, а вот Полина уже не рискует.
Ненавидит до желания задушить. Ненавидит и молчит.
Хочет сдохнуть, как никогда. Только и его с собой забрать – свое личное чудовище.
К матери она испытывает только гадливость и обиду. К отцу… Это не описать словами.
В их небольшом импровизированном кругу с притворной легкостью и сводящими скулы улыбками о чем-то разговаривают. Всё это – игра на камеру и для общества. Не только ведь жену Гордеева всем щелкать.
Но Полина в разговоре не участвует.
Пялится в пол, отсчитывая раз за разом секунды от десяти до единицы. В ней вспышками ярости отражаются обрывки некоторых фраз...
– Дети-дети, где мы еще вас увидим? – Она глотает правдивое "в могиле"... – Затянулся ваш медовый месяц что-то... Никак друг от друга не отлипнуть, да? – О, да. – Хотя бы в воскресенье к нам бы... – Непременно... – Ты не обижаешь Полину, сыночек? – Да вы что, какие обиды... – А Полина тебя? Вона у нас своенравная...
Мерзко находиться в центре сценки, разыгрываемой на глазах у Гаврилы. Мерзко позволять Никите приобнимать, а окружающим посмеиваться. Мерзко находиться в компании тех, кто может поставить подписи под сценарием их с Гаврюшей трагедии…
– Душновато, – не выдержав на одном из отсчетов, Полина с силой давит на руку мужа, снимая с себя.
От его актерской игры прямо-таки блевать охота. От того, как склоняется, складывает бровки домиком и излучает взволнованность…
– Тебя проводить? – спрашивает так, будто не лупил с размаху по лицу чуть меньше недели назад, матеря последними словами.
– Нет. Меня отпустить, – Полину грубость слышит только Никита, но его всё равно задевает. В чуть пьяненьком взгляде вспыхивает и гаснет злость. Придет время – за это она тоже получит.
А пока он ее правда отпускает.
Полина поворачивается спиной к отцу и шагает в центр круга.
Касаться его хочется меньше всего, пусть и так куда ближе к холлу, а оттуда уже к уборным.
Полина просто хочет уйти под сомнительным предлогом, но тормозит перед преградившим путь отцом Никиты.
– Всё хорошо, Полина? Ты бледная…
Лично он не сделал ей никакого зла, но и на поддержку или помощь от него Поля не надеется.
Поднимает взгляд и мотает головой.
– Подышать хочу, воздух стоит…
Её просто надо выпустить, но свекр долго смотрит, а потом улыбается.
– Воздух не воздух, а внуком нас, кажется, скоро порадуют…
Это предположение крайне смешно, но смех в кругу абсолютно не из-за этого. Полине физически больно слышать, как заливаются её отец с матерью.
– Колитесь, молодежь… Свои же все…
Отец Никиты требует, переводя взгляд на сына.
Полина снова смотрит в пол. Она не собирается колоться. Да и не в чем. Она уверена, что не беременна от Гаврилы, а у них с Никитой секса так и не было.
Ему сейчас, наверное, сложно, нужно как-то выкручиваться,но Полине мужа абсолютно не жалко.
В их кругу – пауза, Никита мнется, в Полине понемногу вскипает…
– Мы подозреваем, что да…
Стоит младшему Доронину ляпнуть, как снова волной поднимается смех. Полина даже хлопки в ладоши слышит.
Господи, какая мерзость…
– Прекрасные новости! Прекрасные просто! Отлично, что не тянете! Нам для счастья-то не так и много надо – видеть свое продолжение… Заждались уже! Очень заждались!
Реагируя на высокопарные слова отца, Полина оглядывается. Во рту горько, она прекрасно осознает, что в её взгляде отец сейчас читает презрение, но это его не беспокоит.
Он продолжает что-то говорить о важности и радости. А у Полины в ушах гудит кровь.
– Ничего мы не подозреваем. Что ты бредишь…
Не сдержавшись, она выплевывает, смотря на отца. Потом только мельком на Никиту. Он краснеет, злится... Она его подставила. Вечером будет скандал.
Но ей давно не страшно.
– Пустите, – она ступает дальше, отодвигая свекра рукой.
Движется по залу, с силой прижимая кулак к грудной клетке.
Дурацкая старая привычка, от которой давным-давно пора избавиться. Но сейчас ей по-особенному жалко, что на шее нет того крестика. Где он? Кто его подобрал? Сдал в ломбард или носит? Или кто-то другой носит?
Вот бы найти… Только зачем?
Полина стучит каблуками сначала к широкой арке, а потом по лобби отеля.
Заворачивает в один из коридоров и действительно ищет туалет. Понятия не имеет, как будет возвращаться. Может даже уедет, оставив Никиту одного.
Кажется, выходя из зала, слышала громкие оклики в спину. Это, наверное, была Саба. Это ужасно некрасиво, но Полине очень нужно побыть с собой наедине. Уборная – это компромисс с обстоятельствами, потому что по идее... На крышу бы и оттуда...
Полина жмурится, а потом несколько раз моргает. Ускоряется, делает шаг в сторону и ведет рукой по стене. Даже голова закружилась, её чуть-чуть качает. Получается, не такая уж она и лгунья...
Идет мимо закрытых номеров, жалея, что в руке нет магнитного ключа. Шаги сзади слышит слишком поздно. Не успевает развернуться. Только оглядывается и охает, почувствовав на теле руки, спиной – тепло.
Страх, что это Никита, сменяется худшим – потому что Гаврила.
Он с силой сжимает на её теле пальцы и задает направление – от стены к одной из дверей.
Полину хватает на одно единственное:
– Нельзя.
Но Гаврилу запрет не останавливает. Он прикладывает к датчику магнитную карточку.
Полина шагает в темный номер. Вздрагивает, слыша хлопок двери за спиной.
Дальше – шаг к ней. Разворот. И губы в губы:
– Да помню, блять.
Глава 24
Голые плечи и лопатки Полины царапает слегка шершавая стена. Девушка чувствует губы Гаврилы на своих, но это не поцелуй.
Реанимация. Дыхание рот в рот. Только технология другая.
Он вдыхает в неё жизнь, а она выталкивает, напрягая легкие.
Плохо, что его руки лежат на ее теле. Хорошо, что он не тянется к включателю света.
Полине страшно от мысли, что будет слишком пристально разглядывать. Она до сих пор хочет верить, что ничего не заметил.
Гаврила немного сдвигается. Его губы перемещаются на Полин висок.
Она прислушивается к его глубокому размеренному дыханию, боясь пошевелиться. Оттолкнуть не может. Чувствует, что нужна.
Чувствует, будто их сожрало темнотой.
Когда-то давным-давно они точно так же, издевательски, глумясь над её отцом, трахались в её комнате, когда внизу Михаил Павловский отмечал с дорогими друзьями свой юбилей.
Теперь повод другой, но декорации, считай, те же.
Толпа уважаемых людей, который они с Гаврилой совершенно не уважают.
И ошибки совершены могут быть те же.
Тогда всё кончилось очень плохо. Сейчас и начаться не должно.
– Обними, Поль…
Но Гаврила просит, а у Полины в пятки уходит сердце. Руки сжимаются в кулаки. До боли же сжимаются челюсти. Их нужно разомкнуть, чтобы произнести твердое «нет», но она скорее язык себе откусит.
Жмурится и дрожит, чувствуя нежный поцелуй на виске. Трогательный до в очередной раз разбитого вдребезги сердца.
Вслед за ним еще один – на скуле. Гаврила мажет губами ниже, прижимается к уголку ее рта…
– Не надо… – Полина просит и чуть отворачивается.
– Не могу смотреть, как ты там… – Гаврила не договаривает. Его злость ощущается кожей. Она покрывается мурашками и даже болит.
Поля знает, что он не может смотреть. Она не затем, чтобы мучить…
– Прости, – девушка шепчет, её разжавшиеся пальцы едут по ткани пиджака вверх. Хочется по коже. Или хотя бы по рубашке, чтобы чувствовать его тепло, но не попросит.
Обнимает и вжимается лбом в плечо. Вроде бы обезопашивает себя от запретных поцелуев, а на самом деле находит в нем свою точку опоры. Только землю даже так не перевернет.