Вторая книга джунглей - Киплинг Редьярд Джозеф. Страница 11

Маугли встряхнулся, скользнул обратно к хижине и, подбежав к её окну, почувствовал, что кто-то прикоснулся к его ноге.

— Матушка, — сказал Маугли, так как мгновенно узнал прикосновение лизнувшего его языка. — Что ты-то делаешь здесь?

— Я слышала, как мои дети пели в лесу, и побежала за самым любимым сыночком. Лягушечка, мне хочется взглянуть на женщину, которая дала тебе молока, — сказала волчица, вся покрытая росой.

— Они её связали и хотят убить. Я перерезал ремни, и она со своим мужем пойдёт через джунгли.

— Я побегу за ними. Я стара, но ещё не беззубая. — Волчица Мать стала на задние лапы и через окно заглянула в тёмную глубину хижины. Через минуту она бесшумно упала на все четыре лапы и сказала только: — Я дала тебе первое молоко, но правду говорит Багира: в конце концов человек уходит к человеку.

— Может быть, — ответил Маугли, и на его лицо легло очень неприятное выражение. — Но сегодня я далёк от пути к людям. Жди здесь, только не показывайся ей.

— Ты никогда меня не боялся, Лягушечка, — заметила волчица, отступая в высокую траву и скрываясь в ней так хорошо, как умела скрываться только она.

— Теперь, — весело сказал Маугли, снова вскочив в дом, — они сидят около Бульдео, который рассказывает то, чего никогда не было. Позже они, по его словам, придут сюда с Красным… с огнём и сожгут вас обоих. Ну, что же вы решили?

— Я поговорила с моим мужем, — ответила Мессуа, — Кханивара в тридцати милях отсюда; там мы можем пойти к англичанам…

— А что это за племя? — спросил Маугли.

— Не знаю. Они белые; говорят, будто они управляют всей страной и не терпят, чтобы люди жгли или били друг друга без свидетелей. Если мы в эту ночь доберёмся до Кханивары, то останемся живы. Нет — умрём.

— Так живите же! Сегодня вечером ни один человек не выйдет из ворот. Но что это он делает?

Муж Мессуа, стоя на четвереньках, копал в одном углу хижины земляной пол.

— Там спрятано немного денег, — ответила Мессуа. — Ничего больше мы не можем с собой взять.

— Ах, да. Деньги… вещи, которые переходят из рук в руки и не становятся теплее. А в этом новом месте тоже нужны такие же штучки? — спросил Маугли.

Муж Мессуа сердито посмотрел на мальчика.

— Это дурак, а совсем не дьявол, — пробормотал он. — На деньги я могу купить лошадь. Мы так избиты, что недалеко уйдём пешком, и через час нас нагонят жители деревни.

— Повторяю, они не выйдут, пока я им не позволю; но лошадь — дело хорошее, потому что Мессуа устала.

Муж Мессуа поднялся на ноги и завязал в свой пояс последние рупии. Маугли помог Мессуа выбраться через окошко, и свежий ночной воздух оживил её, но при свете звёзд джунгли казались такими тёмными, такими страшными.

— Вы знаете тропинку к Кханиваре? — шёпотом спросил Маугли.

Они утвердительно кивнули головами.

— Хорошо. Помните же, не бойтесь. И незачем идти быстро. Только… только, может быть, вы услышите в джунглях пение.

— Неужели ты думаешь, что мы решились бы ночью идти через джунгли, если бы не боялись, что нас сожгут? Лучше погибнуть от зверей, чем от рук людей, — заметил муж Мессуа; она же посмотрела на Маугли и улыбнулась.

— Я вам говорю, — продолжал Маугли таким тоном, точно он был Балу и в сотый раз повторял какую-либо часть старинного Закона Джунглей глупому детёнышу: — говорю, что ни один зуб в джунглях не обнажится сегодня против вас; ни одна лапа в джунглях не поднимется на вас. Ни человек, ни зверь не преградит вам путь, пока вы не увидите Кханивару. Вас будут охранять. — Он быстро повернулся к Мессуа. — Он не верит, но ты-то поверишь?

— О, да, мой сын. Человек ты, дух или волк из джунглей, я верю тебе.

— Он испугается, услышав пение моего племени. Ты же узнаешь и поймёшь. Иди и не торопись. Торопиться незачем. Ворота заперты.

Мессуа, рыдая, упала к ногам Маугли, но он быстро поднял её и весь задрожал. Тогда она кинулась ему на шею, призвала на него все благословения, которые только могла вспомнить. Её муж окинул завистливым взглядом свои поля и сказал:

— Если мы дойдём до Кханивары и англичане выслушают меня, я подам такую жалобу на брамина, на старого Бульдео и на других, что моя тяжба с ними обглодает весь посёлок до самых костей. Они заплатят мне двойную цену за мои невозделанные поля, за моих изголодавшихся буйволов.

Маугли засмеялся:

— Я не знаю, что такое справедливость, но вернись сюда к будущим дождям и посмотри, что здесь останется.

Они направились к джунглям; Волчица Мать выскочила из своего тайника и побежала за ними.

— Иди за ними, — сказал ей Маугли: — и дай знать джунглям, что этих двоих не следует трогать. Поговори немного, я хочу призвать Багиру.

Послышался продолжительный низкий вой, усилился, замер, и Маугли увидел, что муж Мессуа вздрогнул, повернулся, почти готовый бежать обратно в свой дом.

— Иди дальше, — весело сказал ему Маугли. — Я говорил, что, может быть, послышится пение. Такие голоса будут звучать до Кханивары. Это голос милости джунглей.

Мессуа уговорила своего мужа идти дальше, и тьма сомкнулась над ними и над Волчицей. В то же мгновение почти из-под самых ног Маугли поднялась Багира; она дрожала от восхищения, которое ночью наполняет безумием зверей джунглей.

— Я стыжусь твоих братьев, — промурлыкала пантера.

— Что? Разве они недостаточно сладко пели для старого Бульдео? — спросил Маугли.

— Пели слишком хорошо! Слишком хорошо! Они заставили даже меня позабыть свою гордость и, клянусь освободившим меня сломанным замком, я пробежала с пением через все джунгли, точно полная весенних радостей. Разве ты не слышал нас?

— У меня было другое дело. Спроси Бульдео, понравились ли ему ваши песни. Но где же четверо? Я не желаю, чтобы сегодня из этих ворот вышел хоть один человек.

— Зачем же в таком случае тебе четыре брата? — спросила Багира, переступая с лапы на лапу, с горящими глазами и мурлыкая громче обыкновенного. — Я могу удержать их, Маленький Брат. Можно ли, наконец, убивать? Звуки песен и вид людей, карабкающихся на деревья, вселили в меня желание охотиться. Что такое человек, чтобы мы заботились о нем? Безволосый, коричневый землепашец, бесшёрстый и беззубый поедатель земли. Я целый день кралась за ними, даже в полдень, среди белого солнечного света. Я гнала их, как волки гонят оленей. Я — Багира! Багира! Багира! Как я танцую с собственной тенью, так я плясала с этими людьми. Смотри! — Большая пантера подскочила, как котёнок прыгает за сухим листом, кружащимся над его головой, и стала вправо и влево бить лапами воздух, который свистел от этих ударов; она бесшумно опускалась на землю, подскакивала снова, а её голос — не то мурлыканье, не то ворчание — рокотал, будто пар, шумящий в котле. — Я — Багира! Кругом меня джунгли, надо мной ночь и сила моя со мной. Кто остановит меня? Человеческий детёныш, одним ударом лапы я могла бы расплющить твою голову, и она сделалась бы плоской, как мёртвая лягушка летом.

— Так ударь же, — сказал Маугли на наречии людей, и звук человеческих слов заставил Багиру остановиться; её ноги задрожали; она села, и её голова оказалась теперь на одном уровне с лицом Маугли. Он смотрел на пантеру, как недавно смотрел на своих непокорных братьев волков; его взгляд впился в зеленые, точно бериллы, глаза Багиры, и наконец красный отсвет в глубине их потух, как лучи отдалённого светящегося маяка гаснут, когда его тушат; пантера опустила веки, а также и свою большую голову; голова опускалась все ниже и ниже, и вот красный, шершавый, как тёрка, язык, оцарапал ступню Маугли.

— Тише, тише, — прошептал он, нежно поглаживая зверя, начиная от его шеи по изогнутой спине, — тише, тише. Не ты виновата, виновата ночь.

— Вина ночных запахов, — с раскаянием произнесла Багира. — От них я потеряла рассудок. Но почему ты узнал об этом?

Понятно, кругом индусского поселения всегда носятся всевозможные запахи, и на животных, в ощущениях которых чуть ли не главную роль играет обоняние, запахи действуют таким же опьяняющим образом, как на людей музыка, вино или наркотики. Несколько минут Маугли успокаивал пантеру, и Багира легла, точно кошка перед камином, поджав передние лапы и полузакрыв глаза.