Дочери мертвой империи - О'. Страница 4

– Ну так показывай, – огрызнулась я.

Сумки при ней не было, как и фартука с карманами, а одежда вся порвалась и местами сгорела, так что предложить ее она точно не сможет. Но я не могла вот так отказаться от чего-то, возможно, ценного. Даже коммунисты пока не избавились от денег.

Девчонка бросила опасливый взгляд на сельчан и спряталась за телегу. Повернувшись ко мне спиной, она расстегнула свою блузку. Так вот в чем ее секрет! Ее ценности были сокрыты под одеждой. Я заметила тонкую и причудливую золотую цепочку у нее на шее, но девчонка ее не сняла. Она проворно застегнула блузку обратно, повернулась ко мне, протянув руку.

На ее ладони лежало нечто, похожее на кусочек прозрачного стекла, только мерцало оно, как звездное небо. Я видела раньше кварц – мужчины приносили его из шахт, где работали. Но на кварц это ни разу не было похоже. Размером с ноготь, острый, а граней так много, что не сосчитать. Девчонка поднесла его ближе ко мне. Луч солнца отразился от камня и заиграл радугой на ее пальцах.

– Драгоценный?

– Бриллиант, – сказала она. – И очень хорошего качества, уверяю тебя. Любой ювелир заплатит за него приличную сумму: сотни рублей, если не больше. Он твой, только отвези меня до ближайшей станции.

Я огляделась. К счастью, никто нас не подслушивал.

– Спрячь, – сказала я с тревогой.

«Сотни рублей». Я слышала о бриллиантах. И теперь понимала, почему богатеи так много за них платили. Красивый камень. Если удастся его продать, это изменит всю нашу жизнь. Я не только найму доктора Косте, но и куплю семье новый добротный дом. Может, даже в городе. Со стеклянными окнами и печной трубой, у вымощенной дороги. Тогда смогу устроиться на фабрику, и маме больше не придется работать.

Я помотала головой. Нет, мечты не должны затуманивать мой разум. Это помещичье отродье наверняка меня обманывает. Если наша жизнь и поменяется к лучшему, то только благодаря коммунизму, а не презренным скопидомам, как она.

Год назад революция свергла царя, а контрреволюционеры собрали Белую армию, чтобы с нами воевать. Ишь, хотели вернуть монархию и отобрать наши земли. Нет никакой причины доверять этой девчонке.

Но этот блестящий бриллиант наверняка чего-то да стоил. И явно больше двух рублей.

– Залезай, – коротко бросила я.

Девчонка спешно вскарабкалась на облучок, села так близко, что мы столкнулись локтями. Ее коленки выпирали дальше моих, как у Кости, когда он учил меня управлять телегой. Длинная юбка ее не только обуглилась: над подпалинами виднелись порезы и темные бурые пятна. То же самое с блузой. Буржуйка не могла спокойно усидеть на месте, ерзая, точно провинившийся ребенок.

От нее несло потом и отчаянием. Мама всегда говорила: «Никогда не знаешь, что сделает отчаявшийся человек». Нужно быть осторожной. Я ездила по деревням всего пару месяцев и почти никогда не брала попутчиков.

– Отдай мне бриллиант, – сказала я.

Она недоверчиво сузила голубые глаза:

– Я заплачу тебе, когда мы прибудем на станцию. Ты знаешь, что он у меня есть. Почему я должна отдавать его наперед?

– Потому что я тебе не доверяю. Можешь сельчан попросить тебя отвезти, если не нравится мое условие.

– А почему я должна доверять тебе?

– Я единственная тебе помогаю. До темноты мы до Екатеринбурга не доберемся, а на дорогах опасно. Повсюду белые. Я и так рискую…

– Не Екатеринбург, – перебила она. – Мне нужна другая станция. Я не могу вернуться в город.

– Ты сказала, тебе нужно на ближайшую станцию.

Именно поэтому нельзя верить красивым сказкам, которые рассказывают подозрительные незнакомцы.

– Неужели нет какого-нибудь полустанка, где я могла бы сесть на поезд?

– Город ближе всего! Не повезу же я тебя до Нижнего Тагила!

– А если на юг? Я хочу добраться до Челябинска.

Ну конечно! Челябинск. Город под контролем белых.

Но добираться туда несколько дней. Бриллиант ускользал из моих рук. Эх-ма, я должна была знать, что такого красивого камня мне не получить. Если мы хотели что-то купить, моей семье приходилось копить деньги и много работать, как и всем крестьянам. Глупая, раз решила, что богатство просто свалится на меня с неба.

– Пожалуйста, – умоляюще произнесла девчонка. – Я не могу здесь оставаться, и вижу, что тебе понравился мой бриллиант. Можем что-нибудь придумать. Ты уверена, что мне больше негде сесть на поезд? И никак иначе не добраться до Челябинска, не возвращаясь в город?

Ее ровный голос заставил меня остановиться, выдохнуть и призадуматься.

– Почтовая карета, – сказала я. – Она проезжает через Исеть, самый крупный поселок поблизости. Но там ни у кого нет денег. Бриллиант можно обменять только в убыток. Но я подозреваю, что это не единственный твой самоцвет, так? – Я дернула подбородком в сторону ее груди.

Девчонка напряглась:

– Нет. Я показала тебе мой единственный камень. Это все, что у меня есть.

– Тогда как ты собиралась покупать билет на поезд?

Она не ответила.

– Так я и думала. Отдай мне бриллиант, и я помогу тебе продать другой самоцвет в Исети. Много не получишь, но хватит, чтобы сесть в карету. И я возьму два рубля за сделку. Идет?

Она сжала губы, явно недовольная. Но если у нее есть хоть капелька здравого смысла, она согласится.

Я ждала. Иногда покупателям нужно время, чтобы принять озвученную цену.

– Хорошо, – твердо сказала она и положила бриллиант мне в ладонь. – Я принимаю твои условия.

Глава 3

Анна

Торговку звали Евгения Ивановна Кольцова. Крестьянка шестнадцати лет от роду, на год младше меня, но явно более зрелая, раз путешествовала одна, несмотря на войну. Четыре дня назад в Екатеринбурге мы с семьей слышали вдалеке грохот артиллерийского огня. Белая армия подступала все ближе. До самого конца родители были уверены, что нас спасут.

В доме Ипатьева, построенном из камня, было холодно даже летом. А еще темно, но не из-за архитектурных причуд, а потому, что большевики все окна закрасили белой краской и заколотили досками. В особняке было два этажа, но нас, одиннадцать человек, заселили в три комнаты. Нам не разрешали выходить, а за каждым шагом следили солдаты из красных.

«Пока мы вместе, швыбзик, – говорил отец, называя меня детским прозвищем, – мы справимся с любой бедой».

Никогда еще он так не ошибался. Теперь я осталась совсем одна, трясущаяся в телеге по тихой тропе рядом с девчонкой, которая пахла сеном, прогорклым потом и почти наверняка была коммунисткой.

– Ты далеко от поселка живешь? – спросила я.

Она едва удостоила меня взглядом, но нахмурилась, как делала каждый раз, когда я подавала голос.

– Это не поселок, – неохотно ответила она со своим деревенским говорком.

Мы оставили празднующих селян и костер позади, проехали мимо нескольких хижин и оказались в полях. Некоторые из них были уничтожены каким-то недавним бедствием, словно сожжены.

– Это едва ли деревней можно назвать. Я из Медного. Полдня на север от Исети, куда мы едем.

В ее голосе звучали нотки гордости, так что я не стала упоминать, что никогда раньше не слышала ни об Исети, ни о Медном. Пусть думает, что я жила в Екатеринбурге и была знакома с этой частью страны. На самом деле я ничего не знала. Ничего, кроме одного дома, двора и подвала.

– Твои родители разрешают тебе уезжать так далеко одной? – поинтересовалась я.

– Нам нужны деньги.

– Не боишься оказаться посреди боевых действий?

– А ты не боишься? – спросила она жестко.

Я подумала о красных солдатах, которые под покровом ночи вывезли тела моей семьи в лес. И которые уже наверняка поняли, что меня среди них нет. От которых я бежала днем и ночью в страхе, что меня поймают и убьют.

– Боюсь, – призналась я. – Твой отец не беспокоится за тебя?