Методы фальсификации выборов - Парамонов Денис Олегович. Страница 4
Из современных политиков наиболее откровенно высказался генерал А. Лебедь, заявивший в одном из телеинтервью примерно следующее: «Международный стандарт фальсификации и подтасовок составляет около 5 процентов голосов».
Но в России в ходу была цифра – 10 процентов. Авторы сами вывели ее для голосования по округу (малому или среднему городу), насчитывающему от 50 до 300 тысяч избирателей. Процент вероятной фальсификации получался механическим сложением процента досрочно проголосовавших, процента проголосовавших на дому и процента проголосовавших на закрытых участках. Сюда же прибавлялись «мертвые души» – порядка 2 – 4 процентов от числа избирателей. Вся эта сумма составляет около 12—15 процентов. С учетом того, что конкуренты не могут оставаться «на нулях» по результатам голосования указанных категорий граждан, 2 процента вычиталось. Отсюда – искомая цифра, полученная в результате наблюдений за выборами в период 1996—1998 годов:
Чуть позднее, когда голосование упомянутых категорий граждан стало индикатором честности выборов (в случае, когда выигрыш одного из кандидатов обеспечивался только этими показателями, результаты перепроверялись с особой тщательностью), стали применять более тонкие пропорции «вброса». «Коллективный разум» анализировал социологические опросы (недостатка в социологах давно не испытывают ни власть, ни избиркомы, ни оппозиция). Вполне может быть, что система подтасовок, некая «микрофизика власти», опиралась на разумные предпосылки и какую-то общую гармонию. В большинстве случаев объем «вброса» стал соответствовать некой пропорции положения дел на финише предвыборной гонки. У писателей-фантастов разумность обретали колонии насекомых (Ф. Гэрберт), плазменный океан (Ст. Лем), сгустки пространства-времени (Д. Зинделл); по мнению известного ученого В. Лефевра, разумом могут обладать «черные дыры» и астрономический объект SS 433. Предположить разумную детерминанту в действиях, ограниченных в основном одним днем, и похожими характеристиками места (день голосования на избирательных участках) также было бы заманчиво. Искомая «дельта фальсификаций» получается в результате умножения его реального отставания от конкурента на цифру «золотого сечения» – 0,62.
Таким образом, организаторы «вброса» «ловили тенденцию», лишь подталкивая кандидата к победе. Вполне возможно существование других формул, но факты говорят, что в последние годы количество фальсифицируемых голосов строго распределялось по участкам штабами или избиркомами (существуют округа, большая часть избирателей которых голосует на судах загранплавания – процент фальсификаций там может быть максимальным). Судя по всему, существуют негласные географические квоты на «вброс», когда фальсификации планируются исходя из условий и реального расклада в регионах, – все это может служить косвенным доказательством «разумности» фальсификаций.
Подобные расчеты не так бесполезны. Они помогали предсказывать фальсификации в период 1996—1998 годов на достаточно распространенный в России тип выборов (обновлялась муниципальная власть на волне идеала «хозяйственника no-Лужкову»), придавали фальсификационным кампаниям некую разумность. Кроме того, при планировании региональных квот фальсификаций на выборах федерального уровня власть выступала реальным заказчиком на регионалистику, на мониторинг ситуации в субъектах федерации, что не могло не повышать уровень общей квалификации «архитекторов» «вброса». Постановка «реальных» задач по фальсификации федеральных выборов, исходя из местной специфики, придает некую технологичность фальсификационным кампаниям – имитация реального расклада с небольшим, но нужным искажением является трудной задачей социальной инженерии, с которой, в отличие от других проблем, власть мало-мальски справляется.
Глава вторая.
Что мешает предотвращать фальсификации?
Можно сколько угодно сетовать на бездействие законов и их исполнителей, на коррупцию чиновников, на инертность населения. В случае с фальсификациями дело чуточку сложнее. Один из самых «свободных» режимов общественной жизни – выборы – все-таки проходит, несмотря на вышеперечисленные причины Более того, все эти причины общественных неурядиц получают на выборах самую жесткую критику. При этом, несмотря на информационную открытость выборов, на то, что выборы прекращали карьеру одних и давали импульс другим, на то, что среди проигравших оказывались люди, которым вроде бы сам Бог велел побеждать всегда, – говорить о фальсификациях, а тем более их предотвращать, никто вроде бы не собирается. Поэтому интересно узнать возможности и причины бессилия некоторых участников предвыборного процесса в деле предотвращения фальсификаций.
Если задаться целью собрать все то, что написано о выборах в последнее время, то вас может (не)приятно удивить огромное количество литературы на эту тему. С каждым годом число книг о выборах растет, качество их, скажем прямо, улучшается. Солидные ученые и малоизвестные авторы, журналисты, гуманитарии, сотрудники государственных органов и просто участники одной-двух избирательных кампаний могут быть авторами остроумных и интересных брошюр, равно как и фундаментальных исследований об агитации и PRопаганде. По выражению классика, они словно карлики на плечах гигантов – открытым выборам предшествовал взлет гуманитарной мысли в России. Причем искусство читать между строк, расшифровывать знаки и символы политической коммуникации шлифовалось на кухнях и неформальных сообществах почти всех слоев общества. Идея сделать способность понимать и управлять языками власти своей главной профессией буквально витала в воздухе в начале 90-х годов. Примерно с этого времени и началась современная эпоха выборов и предвыборных кампаний.
В бурно развивающейся сфере политтехнологий уже складывается свой табель о рангах, в котором прошлые заслуги и ученые степени ценятся гораздо ниже реально проведенных избирательных кампаний. В связи с этим менеджеры и политтехнологи, выигравшие выборы в тяжелейших условиях, не утруждают себя теоретическим осмыслением содеянного. Более того, возникла устная традиция передачи «реальных знаний и приемов пиара», переполненная мистификациями и легендами, – своего рода тайное, эзотерическое знание о технологиях выборных побед.
Тем очевиднее немота теоретиков и практиков избирательных кампаний относительно реальности предвыборных баталий, не говоря уже о таких особенностях некоторых выборов, как фальсификации результатов голосования. День голосования, подтасовки результатов выборов, искажение данных, предшествующая всему этому фальсификационная кампания – все это незаслуженно обойдено вниманием. Никаких более или менее очевидных свидетельств – устных или письменных – на эту тему нет. С экрана и с газетных полос не сходят разоблачения шулеров на рынках, наперсточников, аферистов и Очень Больших Аферистов во всех сферах нашей жизни, тогда как про фальсификации на выборах написано обидно мало. Так, книга уважаемого нами В. Полуэктова предлагает читателю некий словарь профессионального слэнга, в котором сказано, что «вброс» – один из видов фальсификации», но что такое фальсификация – не сказано. В других трудах политтехнологов речь идет о нарушениях в день голосования, которые они со всем оптимизмом предполагают предотвращать. Хотя можно и грамотно их организовать – читаем мы между строк.
При этом, как уже становится понятно, политтехнологи смогут проявить себя как организаторы «вброса» только в том случае, если сами заимствуют позицию власти, что автоматически приведет к утрате позиций собственно политтехнолога или менеджера избирательной кампании.
При этом все убеждены, что без фальсификаций – хотя бы их попыток – ни одни выборы не проходят.
В одном известном фильме («Плутовство, или Хвост крутит собакой») американские политтехнологи признаются, что не ходят голосовать. Одни просто не любят, другие испытывают острые приступы клаустрофобии в кабинке для голосования. Может быть, для них иллюзорный мир охоты за голосами более реален и комфортен, чем суровые будни дня голосования – того дня, ради чего все эти выборы и затеяны?