Дикая птица (СИ) - Кондрацкая Елена "MavkaShu". Страница 35

— Матушка всегда говорит, что я должна стать хорошей хозяйкой, — радостно поддержала беседу Есения. — Как жаль, что я не могу поехать с вами! Кажется, княгиня Златгородская могла бы многому меня научить!

Власта поперхнулась, Радомир расхохотался, а Рогнеда расплылась в довольной улыбке, наблюдая за тем, как краснеет и смущается Дарен, пытаясь спрятать лицо в кубке с вином.

— Отчего вы смеётесь? Я что-то не так сказала? — Есения надула пухлые губки и приложила ладошки к раскрасневшимся щекам, сделавшись похожей на удивлённую рыбу.

— Некоторым вещам, дорогая, — сказал Радомир, качая головой в такт словам, — лучше учиться самостоятельно. А другим — не учиться вовсе, да, луна моя?

Он перевёл взгляд на Рогнеду.

— Надеюсь, мне не нужно беспокоиться по поводу моего отъезда?

— О чём же беспокоиться? — Взмахнула руками Власта. — Уверена, всё в наше отсутствие будет тихо и спокойно. Дарен за всем присмотрит, да, милый?

Дарен согласно кивнул.

— Я обо всём позабочусь, обещаю. В конце концов, это мой долг.

— Уж позаботься, — хмыкнул царь и залпом осушил кубок.

Глава 18. Серебро для волка, золото для Сокола

На следующее утро Рогнеда уже стояла у дома царской служанки Веры. Старенькая избушка с соломенной крышей выделялась на фоне более зажиточных соседей — упитанных срубов с резными украшениями на деревянных кровлях. Осенний ветер и недавний дождь разогнали людей по домам, только на соломенной крыше сидел жирный чёрно-белый кот и глядел в низкое свинцовое небо, будто чего-то ждал.

Рогнеда оставила лошадь у тощей плетени и перепрыгнула лужу, залившую дорожку к дому. Стучать не пришлось, Вера вышла из избы, когда чернокнижница ещё не успела добраться до крыльца.

В руках у неё была большая лохань с бельём. Рыжая коса подвязана белым платком, а рукава льняной рубахи закатаны до локтей.

— Госпожа Рогнеда! — воскликнула Вера и выронила таз.

Он проскакал по ступеням и перевернулся, вывалив бельё в грязь. Вера бросилась подбирать. Рогнеда наклонилась, чтобы помочь.

— Что ты, брось, госпожа! — испуганно запричитала она. — Запачкаешься!

— Прости, не хотела тебя напугать. — Рогнеда положила испачканную в грязи простыню обратно в лохань.

— Что ты! Я всё равно бельё на речку несла стирать! А ты… что ты…

— Поговорить с тобой хотела. — Рогнеда постаралась выглядеть дружелюбно и участливо заглянула в маленькие серые глаза Веры. — Можно?

— Да, конечно, госпожа! Хочешь пройти в дом? — Вера отвела взгляд, щёки пошли пунцовыми пятнами. Она подхватила лохань и распрямилась, то и дело поправляя платок. — У меня там травы заварены! Варенье с груш...

— Думаю, лучше пообщаться в доме. Но чаем не утруждайся. Как мама?

Вера вздрогнула и оглянулась на избу. Неловко улыбнулась и снова чуть не уронила лохань.

— Мне одна из служанок сказала, что мама болеет, и поэтому ты в царском тереме не появляешься. — Рогнеда попыталась уточнить вопрос, в надежде, что это поможет служанке немного успокоиться.

Вера открыла скрипучую дверь, пропуская Рогнеду внутрь и смущённо закивала.

— Хладная хворь одолела, но ей уже лучше. Она на печи спит. Надеюсь, не смутит.

— Нет-нет, всё в порядке. — Рогнеда зашла в маленькую душную комнату.

На белой печи громоздилась куча одеял, которая едва заметно шевелилась. Вера поставила лохань у двери и поспешила убрать с лавки пряжу.

— Садись, госпожа! На маму не обращай внимания. Она крепко спит. Я только воду недавно кипятила, если хочешь, травы хорошие, сама собирала…

Рогнеда села на лавку у стола под маленьким грязным окошком. Пятно солнечного света падало на ступку с коричневой крошкой. Рядом лежал маленький коричневый брусочек.

— Маковая грёза? — Рогнеда наклонилась к ступке, ощущая смолистый, горьковатый запах. — С матерью всё так плохо?

Вера поджала губы и зазвенела горшками у печи. Уши стали пунцовыми.

— Лекари говорят, что всё что они могут — унять её боль. — Она говорила быстро, отрывисто, почти неразборчиво. — Но я верю, что боги не оставят нас! Я усердно молюсь каждый день. Боги не оставят нас. Не оставят.

— А где твой отец?

Вера поставила на стол серую глиняную чашку, полную кипятка. На поверхности плавали белые ромашки.

— Я его не знала никогда, госпожа. Мама меня одна растила. — Служанка сложила руки на круглом животе. И только тогда Рогнеда заметила, что живот её слишком выпуклый, тугой и высокий. Вера была на сносях.

— Полагаю, братьев и сестёр у тебя тоже нет?

— Нету, госпожа. Только я.

— Тогда, скажи мне на милость, Вера. — Рогнеда подняла на неё тяжёлый взгляд. С каждым сказанным словом, голос становился всё более и более резким и громкий. — Какого лешего, ты рассказываешь царю сказки?!

Служанка вздрогнула и отпрянула от стола, схватившись за огромный живот, будто Рогнеда угрожала тому, что внутри.

— Не понимаю, о чём ты, госпожа, — пропищала она.

— А я думаю, прекрасно понимаешь. — Рогнеда медленно поднялась с лавки. — Тебе заплатили за ту мерзкую историю? Может быть, обменяли её на маковую грёзу? — Она брезгливо перевернула ступку и порошок разлетелся по столу. — Кто это был?

— Клянусь! — Вера упала на колени. — Я ничего не говорила царю! Я даже не встречалась с ним!

— И пороть тебя не пороли, хочешь сказать? — Рогнеда усмехнулась и скрестила руки на груди.

Вера вздрогнула всем телом, рука дёрнулась к бедру, но замерла, в маленьких глазках заблестели слёзы.

— Не пороли, госпожа, — прошептала она, всхлипывая. — Но если я прогневала чем царя-батюшку…

— Зачем врёшь?! — Рогнеда ударила ладонью по столу, а Вера ударила лбом о замусоленный пол.

— Клянусь, госпожа! Клянусь!

— Юбку задирай.

— Что?

— Юбку задирай!

— Госпожа…

Рогнеда дёрнула бровью и наградила Веру гневным взглядом.

— Долго мне ждать?

Рыдая, служанка повернулась задом и приподняла дрожащими руками юбку. На ягодицах темнели сизые полосы.

— Не пороли, говоришь? — Рогнеда сдёрнула юбку вниз, заставляя прикрыться.

— Не пороли, госпожа! Клянусь, не пороли! Я спать легла, а на утро как проснулась, следы появились!

Волна гнева всколыхнулась в груди от её бездарного и глупого вранья. Пелена заволокла глаза, и Рогнеда вскинула руку, чтобы хорошенько ударить Веру по пунцовому лицу. Служанка вжалась в печку, пряча раздутый живот. Как эта толстая дура смеет лгать прямо в лицо? Да ещё и бросаться клятвами. Можно подумать, клятвы смертных хоть что-то значат. Можно подумать, людские слова хоть чего-то стоят!

Рогнеда сжала кулак, и кольца на пальцах жадно сверкнули. Тут на печке завозились одеяла, и на неё уставилось белое морщинистое лицо. Обескровленная кожа свисала с острых скул и нижней челюсти, будто сделанная не по размеру. Фиолетовые губы подрагивали, а чёрные впалые глаза блестели, будто влажные жемчужины в гнилых раковинах.

Рогнеда застыла, не в силах оторвать взгляда от этого ужасного зрелища.

— Убирайся, с-сука, — прошипела женщина беззубым ртом, и грязные серые пряди упали ей на лицо. — Я уже тебя убила! Тебе мало, с-сука?!

Она протянула тощую, будто ветвь сухого дерева, руку с почерневшими ногтями. Не дотянулась и позволила ей бессильно обвиснуть.

— С-сука! — повторила она.

— Мама, замолчи! — крикнула Вера, и бросилась запихивать мать обратно в одеяла.

— И ты. — Чёрные глаза уставились на служанку. — И ты — с-сука! Чтоб вы с-сдохли все!

— Прости её! Прости её, госпожа! Она не знает, что говорит! Не наказывай её! Прошу!

Вера всё говорила и говорила, но Рогнеда едва слышала её слова, прикованная взглядом к чёрным провалам глазниц. Кулак разжался, и рука безвольно опустилась вниз. Эти круги вокруг глаз, эта белая кожа, эти тощие руки. К горлу подкатила тошнота. Сейчас на печи Рогнеда не видела мать Веры. Она видела свою мать. Слышала её голос, осыпавший её проклятиями.