Секретная командировка - Шалашов Евгений Васильевич. Страница 2

А вот увиденное не порадовало: вдоль предплечья тянулся длинный шрам, ещё свежий, не успевший зарубцеваться. И, похоже, никто не озаботился в своё время зашить – просто стянули края, а потом чем-то обмотали.

Итак, суммируем: незнакомое место, незнакомое тело, однако это тело подчиняется моим приказам. Что ж, уже неплохо. Встав-таки с постели, покрутил головой по сторонам, пытаясь отыскать зеркало, но не нашёл. Что ж, придётся так.

Глянув в темноватое стекло, увидел за окном грязный сугроб, а уже потом собственное отражение – не зрелый мужчина пятидесяти лет, а совсем ещё молодой парень. Навскидку – лет двадцать пять-тридцать.

Я снова упал на постель, пытаясь собрать в кучу разбегавшиеся по углам мысли. Итак, погнали. Значит, вчера, ровно в семнадцать ноль-ноль я приехал в один из многочисленных подмосковных городков, где находился тот самый НИИ. Водитель подвёз меня к КПП, я вышел, предъявил пропуск, прошёл через длинную галерею, соединявшую КПП и корпус. Пока шёл, меня не покидало ощущение, что за мной наблюдают – и через телекамеры, и через оптику прицелов. Ну, так оно и должно быть. Миновал проходную (пропуск пришлось снова предъявлять). Около турникета меня перехватил один из сотрудников и повёл в сторону лифта. Вот лифт был интересный – он ехал не вверх, а вниз. Сколько этажей проехали, я не помню, да и задачи такой не было – считать этажи, но, по ощущениям, углубились мы метров на восемьдесят. Потом меня проводили в какую-то комнату, где уже сидело человек пять, неуловимо похожих друг на друга, да и на меня тоже людей. Видимо, такие же «наблюдатели», носившие на плечах незримые погоны и относящиеся к разным ведомствам. Их (и людей, и ведомств) у нас хватает. Ну, а потом к нам вышел мужчина, лет сорока, в дорогом костюме, и совершенно обыденным тоном заявил, что в семнадцать двадцать четыре нам откроют окошечко, через которое мы сможем наблюдать возвращение «хрононавта», отправленного сегодня, в шестнадцать двадцать пять в будущее, на час вперёд. Все вопросы можно будет задать потом, после возвращения. Добавил, что время работает только в одну сторону, значит, и путешествие возможно только вперёд. Через две-три минуты стена раздалась в стороны и мы увидели, что за толстым стеклом (оно слегка бликовало) стоит что-то похожее на душевую кабину… или на огромный стакан, облепленный датчиками. Все принялись напрягать глаза, чтобы узреть возвращение, но вместо этого увидели искры и зеленую волну, ударившую из кабины по нам, наблюдателям. Что было дальше, я уже не помнил. После этого очнулся здесь, в комнатушке с кроватью и столом. Примем на веру, что меня куда-то перенесло. В пространстве – сто процентов, а во времени… Хм. Когда я подъезжал к НИИ, был август, а здесь, судя по снегу, март-апрель.

– Оцухался?

В комнату заглянула женщина. Не сказать, чтобы старая, но из-под сбившегося набок платка выглядывали седые волосы, а лицо было покрыто морщинами. Но меня отчего-то удивило другое – её выговор.

– Угу, – угрюмо отозвался я.

– Оцухался это хорошо! – обрадовалась женщина, снова выговорив «ц» вместо «ч». – Тебя как со службы привели да сказали – на, мол, тётка Степанида сваво квартиранта, сомлел он, я уж и подумать-то не знаю цё! Думаю – вон, мол, матка-то твоя покойница, царствие ей небесное, цто мне на том свете-то скажет? Приехал Вовка с войны, навроде жив-здоров, ну с рукой пораненной, да с рукой-то ладно, заживёт, как на собаке, иные и без рук приедут, а то и без хозяйства мужского, так и то ницаго, а ты, дура старая, не сберегла парня…

Женщина – ну, которая тетка Степанида, была не просто словоохотлива, она была болтлива, как пьяная сорока. Я старался пропускать мимо ушей лишнее, но из потока слов умудрялся извлечь нужную информацию. Итак, меня зовут Вовкой, я с полгода как пришёл с войны, родители умерли. А ведь и впрямь меня перенесло во времени. Любопытно, с какой войны я вернулся? Так с какой, чего тут гадать. С Великой Отечественной. Стало быть, меня занесло в эпоху, предстоящую (или отстоящую, как правильно?) за двадцать пять лет до моего рождения. Ещё бы узнать, чем я тут занимаюсь. Может, тружусь на каком-нибудь заводе токарем? Тогда неплохо бы выяснить, с какой стороны к станку подходить.

Украдкой я снова посмотрел на свои руки. Нет, не похоже, что они принадлежат рабочему человеку. Уж слишком чистая кожа, нет «траурной» каймы под ногтями, а на правой руке, на указательном пальце – небольшое фиолетовое пятнышко. Чернила? Такие пятна у меня были в первом классе, когда нас ещё заставляли писать чернильными ручками.

– Ты цё, опять рану-то расцёсывал? – не унималась старуха. – Тебе цё доктор-то сказал – не цесать и не моцить!

– Да не расчесывал я! – возмутился я.

Причем возмутился как-то по-ребячески, хотя бы следовало промолчать. Моё возмущение вызвало новый поток слов, из которых я понял, что я бестолоць и ницего путного из меня не выйдет, хотя и уцился в семинарии!

Это что же такое, ко всему прочему я ещё и в семинарии учился?! Вот те раз! Да я ни одной молитвы, кроме «Отче наш», не упомню.

– Да ладно, тётя Стеша, не ругайся, – виновато произнес я, а женщина, сразу же замолчав, слегка недоуменно уставилась на меня. Не иначе, я в чем-то допустил прокол. И точно.

– Цё-от, тётя Стеша? Ты ж меня все время бабкой звал?

– Дурак потому что, – улыбнулся я. – Какая ты ещё бабка? Ну, если хочешь, могу и бабкой называть.

Тётка хмыкнула, но ничего не сказав, вышла из комнаты. Мне же вдруг захотелось сделать кое-какие утренние дела. Порадовался, что пока лежал «сомлевши», не сходил под себя.

Тапочек рядом не обнаружил, зато были опорки от валенок. Решив, что в нижнем белье (а кальсоны не на пуговках, а на тесёмке!) выходить не комильфо, надел штаны, оказавшиеся видавшими виды галифе.

Будь я городским жителем «до мозга костей», пришлось бы трудновато. Но, к счастью, первые семнадцать лет своей единственной и неповторимой жизни я прожил в деревне, потому сумел сориентироваться в доме довольно быстро. Все «удобства», расположенные на повети, отыскал легко. Вот только рука, автоматически поднимавшаяся к выключателям, отыскивала лишь гладкую стенку. М-да, электричества покамест нет. Плохо впотьмах, но не смертельно.

Вернувшись в дом, пошел умываться. Уже ожидал, что обнаружу на кухне какой-нибудь медный рукомойник на цепочке, но нет – вполне обычный умывальник, вроде тех, что до сих пор используют дачники. А вот ведро переполнено, надо бы вынести.

Выйдя из дома на улицу, глотнул весенней прохлады, а потом без труда отыскал помойку – за домом, между грядками, угадывавшимися под таявшим снегом.

Немного постоял на крылечке, прикидывая – куда меня занесло? Деревянные одноэтажные дома и справа, и слева. Пахло дымом, где-то мычала корова, лаяли собаки. А напротив, на той стороне дороги (улицы?) высился двухэтажный краснокирпичный дом. Как я помнил, такие строили в конце позапрошлого – начале прошлого веков. И был этот дом без выщербленных кирпичей, без сколов и изъянов. Так что, скорее всего, какой-то город. Впрочем, это может быть и окраина Москвы или какого другого крупного города. Стоп! А говорок тётушки Степаниды, в котором «ч» заменяется на «ц», не подсказка? Не скажу, что я очень силен в диалектах, но первое образование получал на истфаке. Так, «оканье» характерно для жителей Вологодского края, Поволжья, «акают» в Центральной части, а в южных областях, вроде Курской и Орловской, «хэкают». Коли мне память не изменяет, «цокают» жители Новгородской области. Стало быть, меня сюда занесло. Ладно, будем иметь в виду.

Замёрзнув, вернулся в тепло, а тётя Стеша уже возилась у устья печи. Она опять искоса глянула на меня и опять хмыкнула. Неужели опять какой-то прокол?

За рукомойником была небольшая полочка, где стояло зеркальце. Не удержавшись, взял его в руку и принялся рассматривать свою физиономию. А вообще, ничего так. Молодой. Ну, а как описать собственную новенькую харюшку, я и не знаю. Глаза не косят, нос не скошен, так и ладно. А вот щетину надо убрать. Небольшая, но всё равно непорядок!