Тайна острова Химер - Жамэ Николь. Страница 65
Поднявшись на палубу, Лукас побежал к корме, отвязал ялик, спрыгнул в него и погреб к берегу.
А шхуна позади начала медленно погружаться.
Вода ворвалась в каюту и быстро поднялась, достигнув кушетки, на которой неподвижно лежал Кристиан…
26
Ласка вырвала Мари из тяжелого сна, наполненного кошмарами, и какое-то время она удерживала такую нежную руку, гладившую ее щеку. Потом она открыла глаза.
Лукас был тут, склонившийся над ней, одновременно озабоченный и нежный.
Он отметил ее немного осунувшееся бледное личико, темные круги под глазами, оттеняющие зеленые зрачки, и слезы беспокойства, которые не могла стереть ночь.
Долгую минуту они молча смотрели друг на друга, словно старались почерпнуть в глазах друг у друга силу объединяющей их любви.
Еле ворочая языком, она проговорила:
— Этой ночью… Мне приснилось, что я задыхаюсь… Ты был здесь и…
Конец фразы потерялся во вздохе. Лукас нахмурился.
— Я знаю, что у тебя накопилось много вопросов, — глухим голосом заговорил он. — Мои приступы ярости, провалы в памяти… Я вспомнил о местах, которые ты вчера расхваливала… Нет, ничего не говори, — быстро добавил он, видя, что Мари задвигалась. — Я понимаю. Знаешь, на твоем месте я поступил бы так же… Я тоже беспокоюсь. Эта утрата контроля… В таком состоянии я мог бы убить тебя… или Бреа…
Лицо его исказилось при воспоминании о прошлом. Он помотал головой.
— Наверное, я схожу с ума…
Сердце Мари сжалось. Она не могла ничего не делать, видя, как любимый мужчина терзает себя. Она было открыла рот, чтобы заговорить, но он мягко положил палец на ее губы.
— Позволь мне окончить, любовь моя, прошу тебя… Я решился на серию тестов, чтобы узнать, не унаследовал ли я болезнь матери… Я не хочу представлять для тебя опасность… Но если это так, я удалюсь, потому что ни за что на свете я не стану причинять тебе хоть малейшее зло…
Зеленые глаза повлажнели. Глубоко тронутая отчаянием Лукаса, которое нашло отклик в ее сердце, Мари обвила его руками.
— Я вышла за тебя, чтобы жить с тобой в горе и радости, — прошептала она. — Если худшее случится, я буду с тобой, потому что я тебя люблю.
Он подумал о другом, об узнике лабиринта, выход из которого был известен только ему. Он достаточно изучил Лукаса Ферсена и знал, что тот не окончил бы разговор на такой тяжелой ноте.
— Даже если я всего лишь ужасно нахальный тип? — выдохнул он.
Удивленная лукавинкой в ореховых глазах, Мари слегка подняла брови, а он покачал головой.
— Не помню точно, что я тебе сказал той ночью на Лендсене, — признался он. — Но, зная себя, думаю, что это было что-то вроде: «В день, когда вы станете моей, это случится потому, что вы этого захотите».
По ее неуловимо разгладившимся чертам он понял, что попал в самую точку.
«Вот я и Лукас», — внутренне поздравил он себя, когда Мари страстным объятием притянула его к себе.
Тело ее ощущало необыкновенную легкость, на коже все еще чувствовались поцелуи Лукаса. Он отправился в душ, а она спустилась в кухню. Несколько смущенно она думала о том, как деликатно он позволил ей проявлять инициативу, которую обычно по-мужски брал на себя.
Он будто боялся ранить ее, чем-то обидеть. Она отнесла это на счет событий, которые его потрясли. Которые потрясли их обоих. Как могла она сомневаться, что опытный партнер может вести себя в любовной игре как юноша, едва вышедший из подросткового возраста?
Она допивала кофе, когда в кухню вошла Вивиан с большими черными очками на носу, которые не скрывали полностью следов гематомы.
Судя по всему, пейзажистка не ожидала встретить Мари. Она пробормотала какие-то извинения по поводу своего прихода и собралась уйти, но Мари остановила ее.
Не обращая внимания на ее протесты, она сняла с нее очки и сдавленно вскрикнула при виде синяка, занимавшего почти половину лица, начиная от родинки в углу глаза до виска.
— Что случилось, Вивиан? Кто это вас так?
Та поморщилась:
— Не хочется говорить… Особенно вам.
Считая тему исчерпанной, она забрала очки и водрузила их на нос. Однако тон Вивиан насторожил Мари, породив нехорошее предчувствие, и сразу возникло искушение позволить ей удалиться, ничего не узнав.
Но поворачиваться спиной к реальности было не в характере Мари.
Она уговаривала Вивиан все рассказать, даже пригрозила поставить в известность полицию, если та будет упорствовать в своем молчании.
Полиция?
От этого слова у Вивиан задергалась щека, и Мари поняла, что ее предчувствие оказалось верным.
— Прошу вас, — глухо проговорила она. — Я должна все знать.
Вивиан отвернула глаза за черными очками. Она прерывисто заговорила, словно спеша покончить с чем-то очень неприятным:
— Это Лукас распустил руки, чтобы заставить меня признаться, что я была сообщницей Эдварда. Он больше не верит мне с тех пор, как я подтвердила ложное алиби Фрэнка. Я вспылила, пригрозила подать жалобу, он вышел из себя и…
Мари не стала ждать конца фразы. Ошеломленная услышанным, она закрыла глаза. Вивиан сочувствующе тронула ее за руку:
— Не хотелось бы вам это говорить, Мари… Но может, оно и к лучшему, если вы будете знать…
Мари была не в состоянии отвечать. Она лишь кивнула.
— Я не буду жаловаться, только посоветую вам соблюдать осторожность. Этот тип очень болен…
Лукас утратил понятие времени с тех пор, как оказался взаперти. Он даже не знал, какой сейчас день недели. Или это ночь? Его часы и все, что ему принадлежало, отобрал Аксель.
Ему пришлось включить плазменный экран, эту ниточку, связывавшую его с внешним миром, и попытаться вернуть себя в реальность.
Он мрачно переключался с кнопки на кнопку, когда вдруг ненавистный близнец нарисовался в кадре местного канала.
Самозванец заключил короткое интервью заявлением, что Эдвард Салливан рано или поздно предстанет перед судом, а сам он намерен в ближайшее время покинуть остров и вместе с молодой женой отправиться в заслуженное свадебное путешествие.
Разбился брошенный на пол пульт.
Угнетенный мыслью, что ему никогда не выйти из этого лабиринта, Лукас часами пытался выбросить из головы мысли о Мари, но никак не мог избавиться от назойливых картинок: она и Аксель.
В прострации он лежал на канапе, тупо глядя на шлюзовую камеру и не видя ее. Дверь, выходившая в галерею, вдруг открылась, пропустив мать Клеманс, которая толкала перед собой столик на колесиках, уставленный подносами с едой.
Вскочив, Лукас бросился к двери, выходившей в жилую часть, но быстро понял, что открывалась она только тогда, когда другая была закрыта.
Настоятельница остановила столик.
Он подумал, что у него слуховая галлюцинация, услышав, как она говорит о яичнице-болтунье, беконе, сосисках — его любимых, сказала она, напомнив к слову, что сегодня воскресенье.
Он заточен под землей, а монашенка выкладывает ему меню!
Зато вернулось представление о времени.
Сейчас ему просто необходимо убедить ее, что он не Аксель.
«У тебя ничего с этим не выйдет, — когда-то сказал ему тот. — Можешь поверить, с этой стороны я себя обезопасил».
И в самом деле, мать Клеманс только наклонила голову, когда он с ходу заявил ей, что он и есть настоящий Лукас Ферсен, что Аксель занял его место и что она должна выпустить его отсюда.
Видя, как монахиня повернулась, собираясь уйти, он закричал:
— Если вы ничего не сделаете, он убьет мою жену!
На миг в нем мелькнула надежда, когда она повернула к нему голову.
— Ешь, а то остынет.
Дверь скользнула, потом закрылась за ней, одновременно открылась дверь в жилую часть подземной тюрьмы.
Он устремился к внешнему стеклу, забарабанил по нему, заорал, но монахиня неумолимо удалялась, ни разу не оглянувшись.
Слезы отчаяния и бессилия брызнули из глаз Лукаса.