Фокусник - Сувира Жан-Марк. Страница 27

Арно Лекюийе воспользовался всеобщим замешательством и сбежал. Быстро. Очень быстро. Он сразу свернул налево, на улицу Жан-Мари-Жего, — во весь опор, не дыша, а потом влетел на улицу Бют-о-Кай. Не размышляя, не останавливаясь, он пересек ее и понесся вдоль городского парка. Спустя некоторое время встал в тени ограды, чтобы отдышаться и подумать. Его сердце сильно билось. По улице Бобийо нельзя двигаться ни в коем случае. Она выходит на площадь Италии. Полицейский патруль непременно проедет именно там, и его остановят. Совершенно точно. Он сам не знал, куда идет. Вой полицейской сирены, в ночной тишине звучащий громче, чем днем, решил все за него. Он одним махом перепрыгнул ограду и побрел по парку.

Табличка цвета зеленой листвы с белой каймой сообщила ему, что он находится в сквере Анри Русселя, годы жизни: 1866–1925, председателя Генерального совета департамента. Лекюийе, впрочем, это совершенно не волновало. Оказавшись в парке, он прилег на траву под деревьями, в кустах, и не двигался. Здесь его совсем не было видно. Он никак не мог успокоиться. Минут через двадцать он услышал медленно проезжавшие мимо машины. Не было необходимости вставать, чтобы понять, в чем дело. Он видел в небе над собой голубые огни их мигалок, потом слышал громкие разговоры фликов, делающих обход. Время от времени один из них освещал фонариком территорию парка. Лекюийе лежал в кустах ничком, закрыв голову руками, и ждал, что его вот-вот обнаружат. Потом, на протяжении следующих двух-трех часов, звуки, всполошившие всех жителей окрестных домов, стихли. Лекюийе рассудил, что это уже слишком: сначала мальчик, потом собака и вот в придачу этот парень, — он чувствовал себя гранатой с выдернутым кольцом, то есть вот-вот готовой взорваться.

Он все так же стоит у стены и вновь видит перед собой эту сцену. Как вышел из парка около семи часов утра, соблюдая все возможные предосторожности. За всю ночь он не сомкнул глаз. Не зная, куда идти, он все утро бродил по городу, не отваживаясь пробраться в свой квартал. И лишь после, днем, потихоньку, убедившись в том, что вокруг больше нет полицейских, вернулся в дом родителей. Два дня он просидел в своей комнате, ничего не ел и не пил. Никто ему ничего не сказал. Впрочем, он уже три или четыре года не разговаривал со своими родителями. Снова высунув нос на улицу, ни одного флика он там не увидел. Тогда он отправился к продавцу газет на улицу Бют-о-Кай и купил «Паризьен». Там, в рубрике «Париж: происшествия», красовалась статья на полстраницы, с фотографией, изображавшей улицу Жерар и контуры тела, обведенные мелом.

«ЧП на улице Жерар. Ссора между автомобилистом и пешеходом закончилась смертью», — гласил заголовок статьи. Вывод журналиста: «Согласно источнику, близкому к следствию, полицейские пребывают в затруднительном положении. Помимо пассажиров автомобиля нет других свидетелей этой стычки, случившейся около двух часов ночи. Друзья погибшего не смогли описать нападавшего, скрывшегося с места преступления. Они заявили, что какой-то тип, вне всякого сомнения — пьяный, оскорбил водителя авто, когда тот медленно проехал мимо него. Их друг вышел из машины, чтобы потребовать объяснений, а этот человек, ни слова не говоря, ударил его ножом и сбежал.

Поскольку водитель отправился спокойно побеседовать с этим типом, из машины никто не выходил. Орудие преступления не найдено».

«Еще бы, — заметил про себя Лекюийе, — ведь оно у меня в рукаве». Он был возмущен тем, что заявили эти люди из автомобиля, но не собирался с ними спорить. Однако, убедившись в том, что шансы фликов добраться до него весьма малы, и успокоившись, маленький человек снова отправился на охоту.

Покончив с воспоминаниями, Лекюийе медленно отделился от стены. Домой он идет по тротуару, взволнованный тем, что позабыл об этом убийстве. История совершенно вылетела у него из головы. Собственно, сейчас он впервые вновь пережил и осознал случившееся тогда.

Лекюийе голоден, он торопится домой. Желтоватый свет заливает его маленькую гостиную-столовую, атмосфера в ней совсем не веселая. Сняв куртку и положив отвертку на стол, он усаживается в кресло, поставив перед собой купленные на ужин овальные контейнеры с салатами, холодное мясо и бутылку кока-колы. Машинально смотрит телевизор, стараясь тем не менее внимательно слушать его. Но ему неинтересно. Он встает, разыскивает свою колоду, возвращается за стол и начинает быстро-быстро тасовать карты, не глядя в них. Потом он раздает их на четверых и играет в покер с воображаемыми противниками. Лекюийе обращается к ним вполголоса:

— Ты, справа, — у тебя пара, ты, напротив, — у тебя каре, у тебя, парень слева, — тройка, а у меня — ничего.

Он переворачивает карты, чтобы проверить, и едва заметно улыбается одними губами, видя, что все именно так, как он сказал. Тогда он тихонько продолжает:

— Но зря вы думаете, что сможете меня облапошить с вашими дурацкими картами: я всех вас обставлю, собрав стрит-флеш. Ну-ка следите за руками.

Лекюийе берет карты, подтасовывает их, как ему надо. А потом с довольным видом смотрит на результат своей дьявольской ловкости.

Через час он идет спать, избегая при этом смотреть на свою коллекцию. Он сейчас не в состоянии оживлять свои фантазии и давать им волю. Демоны опять будут донимать его со своим «ОСТОРОЖНО!». Ему неохота с ними ругаться. Маленький человек сворачивается клубком, на сей раз под одеялом, закрывает глаза и засыпает.

Отправляется смотреть сны, сулящие погибель.

9

Мистраль думает лишь об одном: как перехватить инициативу у Фокусника и помешать ему диктовать свой ритм. Не пытаться определить, с какой частотой будут совершаться в будущем убийства, не гадать, сколько дней или недель минует, прежде чем преступник снова перейдет к активным действиям. Нужно его вычислить, не считаясь ни с какими усилиями. Мистраль едет по Парижу, особо не отвлекаясь от дороги. Одним ухом слушает «Франс инфо», другим — полицейскую частоту, думая лишь о том, как вычислить Фокусника. Ему уже кажется, что все-таки стоит прибегнуть к использованию таких средств, как пресса, радио и телевидение, проведение интервью с экспертами, обсуждение нераскрытых дел, и пустить в оборот имеющийся фоторобот, даже если от него будет мало практической пользы. Играть по-крупному, а что? Может быть, Фокусник отреагирует на это как-нибудь. Он отводит себе примерно неделю на то, чтобы попытаться в выгодном свете представить такой вариант директору, надеясь, что она, в свою очередь, убедит в его целесообразности префекта полиции. Но Мистраль нервничает. Он знает, что убийца после своего неудачного покушения находится в крайне напряженном состоянии, а потому не замедлит нанести новый удар.

Именно с таким настроем он и собирает у себя Кальдрона и его группу, а также других полицейских следственного отдела. Вызвал он и Дюмона, не спрашивая его согласия. Собралось человек шестьдесят, все они отдают себе отчет в том, что ситуация сложилась крайне напряженная. Пока Мистраль излагает свой план, в зале царит тяжелое молчание.

— Я собрал вас, чтобы сообщить следующее. Отныне главная забота нашего отдела — Фокусник. Каждый должен принять это как директиву. С сегодняшнего дня все остальные убийства будут расследоваться другими службами нашего управления. Директором сделаны соответствующие распоряжения. Комиссар Дюмон будет осуществлять контроль за ведением этих дел в качестве наблюдателя от нашего отдела. При возникновении у наших коллег из этих подразделений каких-либо проблем он примет на себя обязанности технического советника. Отчитываться за свою работу он будет непосредственно передо мной. В случае если эта схема не будет работать, мы снова возьмем все в свои руки.

Мистраль бросает взгляд на Дюмона: тот стоит, прислонившись к стене, плотно сжав губы и всем своим видом показывая, что происходящее его совершенно не касается. В общем, было ясно, что он не одобряет принятого в отношении его решения. Мистраль же продолжает, демонстративно адресуя свои слова сознательной части аудитории: