Фокусник - Сувира Жан-Марк. Страница 49

Действительно, отец и сын сидят за прилавком, подкарауливая Лекюийе, маленького человека, а он семенит к ним навстречу. На стойке лежит «Паризьен», открытая на том развороте, где рассказывается об убийстве ребенка.

— Смотри, вот он, — произносит отец.

Сын поднимает глаза, отрываясь от блокнота с расписанием вызовов, лежащего поверх газеты, и замечает подходящего к их мастерской Лекюийе.

— Не такой уж у него ужасный вид.

— Погоди, посмотрим на него поближе, — бормочет отец, вовсе не убежденный словами сына.

Арно Лекюийе входит в контору, еле слышно пролепетав:

— Добрый вечер.

В голове у него сразу же загорается красная лампочка — сигнал тревоги. Лекюийе, конечно же, обращает внимание на номер «Паризьена», развернутый на статье о Фокуснике.

— У тебя вид какой-то не такой, Лекюийе; что с тобой?

— Я тут руку сильно ушиб, но это пустяки, через пару дней пройдет.

Демоны изо всех сил стараются его успокоить: «Не бери ты в голову эту газету, против тебя ничего нет. Если бы они тебя заподозрили, целый отряд фликов уже дежурил бы здесь».

— Я немного беспокоюсь за тебя, — продолжает старик, — иногда ты выглядишь так, словно небо рухнуло на землю!

— Не совсем так. Просто мне нужно привыкнуть к жизни вне тюрьмы, без принуждения.

— Может быть, тебе сходить к доктору? — предлагает сын.

— Незачем, это ведь не мешает мне работать.

Отец с шумом вдыхает воздух и со смехом произносит:

— Слушай-ка, ты что, подружку себе завел? Видать, полфлакона парфюма на себя вылил?

«Ты тоже смейся», — советуют демоны. Лекюийе кривит губы в некоем подобии улыбки.

— Нет, подружку не завел, просто мне нравится этот запах.

— Тем не менее ты определенно обращаешь на себя внимание.

Старший Да Сильва пересчитывает деньги, сданные Лекюийе, и сверяет сумму со счетами.

— Ты хорошо поработал.

— Мне нравится то, что я делаю, — отвечает Лекюийе кивая.

Да Сильва-младший вручает ему список вызовов на ближайшие четыре дня. Отец и сын наблюдают, как Лекюийе берет в руки этот листок. В отличие от предыдущего раза, следуя советам демонов, он делает это спокойно, всматривается в него, не выказывая особенной заинтересованности.

— Хорошо, — отвечает он. — Вернусь через четыре дня.

— Именно так, парень, — подтверждает отец. — А если все-таки захочешь сходить к врачу, скажи нам, чтобы мы отложили явку по вызовам.

— Нет, правда все будет в порядке. Я загляну в аптеку — этого достаточно.

Под взглядами двух пар глаза — отца и сына Да Сильвы — и под аплодисменты демонов Арно Лекюийе в образе маленького человека, замученного жизнью, добирается до машины.

— Ну, что ты о нем думаешь? — спрашивает отец.

— Ничего особенного, — отвечает сын. Мне кажется, ты напридумывал про него немало лишнего; возможно, я сам спровоцировал тебя, высказав свое первое впечатление от него. А потом у меня снова появились сомнения… Справедливости ради должен сказать, что в нем уже ничего не осталось от того парня, каким он был в тот раз, когда я его испугался. Мне даже признаваться не стыдно: этот тип в самом деле нагнал на меня страху.

По дороге домой Лекюийе заглядывает в бакалейный магазин, чтобы купить куриных грудок и бутылку кока-колы.

«Перед нами далеко не гений преступного мира. Выбирая в качестве жертв самых слабых, убийца ничем не рискует. Расследование продвигается с трудом, но не потому, что мы имеем дело с выдающейся в своем роде личностью. Дело в том, что перед нами — совершенно безликое существо, невзрачное и заурядное». Фокусник стоит посреди гостиной-столовой в своей квартире и вот уже в сотый раз повторяет эту парализующую его фразу Мистраля. Можно сказать, что он остолбенел, услышав такое по радио. От повторения это впечатление только усилилось. Он сразу же обратился за советом к своим демонам. И те, впервые смутившись, ответили, что им нужно подумать, но ему следует воздерживаться от неосторожных поступков. Лекюийе, естественно, согласился.

Ему слышится шум за входной дверью. Единственный свет в квартире исходит от телевизора, звук он тут же выключает. Он смотрит на дверь. В центре ее — глазок. Это око притягивает его с тех пор, как, заключенный в своей камере, он был уверен, что надзиратели наблюдают за ним все время. Через глазок в квартиру проникает свет с лестничной площадки. Он не может оторвать взгляда от этого сверкающего ока. Иногда, когда на лестничной площадке выключаются лампы, оно меркнет. Потом снова появляется свет — значит, кто-то из жильцов входит в здание или выходит из него. Фокуснику кажется, будто, когда оно меркнет, кто-то заглядывает через него в квартиру с той стороны двери и наблюдает за ним, за Лекюийе. А когда свет с лестничной площадки снова проникает сквозь него — это значит, что человек, стоявший там, отходит. Фокусник бредит.

Его гипнотизирует это око посреди двери его квартиры. Он испытывает такие же ощущения, как в камере. Тепло поднимается по спине к затылку, пристальный взгляд наблюдателя обжигает его, он теряет равновесие и откидывается на деревянную спинку своего кресла. Боль в боку частично выводит его из состояния помешательства. Он прислоняет ухо к двери и ничего не слышит. Тогда он включает свет, пошатываясь, отправляется к комоду и начинает в нем рыться. Находит там рулон коричневой клейкой бумаги. В него мать заворачивала коробки шоколадных конфет, предназначенных стать рождественскими подарками. Лекюийе возвращается к двери и заклеивает глазок этой бумагой в пять или шесть слоев. Довольный проделанной работой, он отправляется на кухню выпить воды из-под крана, а также ополоснуть лицо и шею.

Вернувшись в столовую, он видит перед собой коллекцию, раскрытую на странице, в начале которой печатными заглавными буквами написано: «ГИЙОМ». Взяв тетрадь, идет с ней в свою комнату и залезает в палатку. Он совершенно обессилен, но тяжести не чувствует. Фокусник начинает осторожно листать свой альбом, касаясь страниц справа лишь кончиками пальцев. Незначительные шероховатости мгновенно возвращают его на места всех преступлений, сколь бы давно они ни были совершены им.

17

Утро воскресенья. Мистраль внимательно читает статьи в газетах, корреспондентам которых давал интервью. Его вполне удовлетворяют его высказывания, и теперь он решает полностью посвятить себя занятиям с Кларой и детьми. Однако ему не удается отрешиться от Фокусника дольше чем на сутки.

Лекюийе спускается за газетами. И то, что он читает в них, приводит его в ярость. Он сидит на своем привычном месте в баре и изо всех сил пытается держать себя в руках. Разумеется, трое завсегдатаев уже здесь и весьма активно комментируют статью.

— Флик прав, этот тип — ничтожество, — категорически провозглашает мужчина с очками на шнурке.

Он доволен тем, что первым высказал такое мнение.

Остальные двое выступают в том же ключе, и все соглашаются с тем, что жалок убийца или нет, а кастрировать его все-таки надо.

Лекюийе ничего другого не остается, как только забраться в машину и дать волю ярости. В каждой газете по меньшей мере целая страница посвящена Фокуснику. А вот и фотография здания на набережной Орфевр. Он уже не может сдерживать себя. Ярость вырывается через горло в виде протяжных безумных криков. Он бьет кулаком по рулю. И лишь боль заставляет его остановиться. Демоны говорят с ним особенно ласково. «Успокойся, — просят они. — Дай нам подумать. Не тревожься: ведь в газетах и по радио описан не ты — ты гораздо умнее и могущественнее, чем кажется этому дураку флику. Мы найдем как им ответить».

Воскресенье у Лекюийе проходит отвратительно, и это ощущение лишь немного компенсируется тем, что часть ночи он проводит в палатке со своей коллекцией. Он вылезает оттуда явно встревоженный. Облизывает пересохшие, растрескавшиеся губы и произносит бесцветным голосом:

— Этот флик совершенно ничего не понимает. Я не такой, каким он меня представляет. Будь я невзрачным и заурядным, то не внушал бы им такой ужас. А я знаю: они дрожат от страха. Все.