Фокусник - Сувира Жан-Марк. Страница 57

— Очень интересно, — комментирует психиатр. — Теперь я лучше понимаю смысл вашего выступления в прессе.

Он несколько минут молчит, видно, что-то вспоминая. Снимает колпачок своего «Монблана» и снова надевает. Мистраль смотрит на него, не прерывая его задумчивости. Наконец психиатр медленно встает с кресла и начинает шагать туда-сюда по своему просторному кабинету, постукивая указательным пальцем по губам. Потом он подходит к низкой тумбочке из красного дерева, достает оттуда бутылку портвейна и два бокала, разливает вино.

— Это отличный портвейн, вот увидите, и с ним нам будет думаться легче, — произносит он с улыбкой.

Мистраль подносит стакан к носу, потом делает маленький глоток.

— Действительно превосходный, — говорит он с благодарностью.

— Мне подарил его коллега из Порту. Кто окрестил его Фокусником? — начинает он, бегло взглядывая в свои записи.

— Э-э… в подразделении, ведшем расследование, в следственном отделе, так его назвали.

— Когда?

— Ну… поначалу его величали убийцей детей, до тех пор пока один мальчик, сбежавший от него, не рассказал, как он познакомился с человеком, показывавшим всякие трюки с костями и монетой, как настоящий фокусник. Так и повелось называть его Фокусником. Надо сказать, что когда ищут неизвестного преступника, ему обычно дают прозвище, связанное с какой-то чертой, наиболее ярко его характеризующей. На досье будет написано: «N… по прозвищу Фокусник».

— В определенном смысле вы подарили ему новую личность.

Психиатр по-прежнему стоит перед ним с бокалом портвейна в руке. Мистралю любопытно знать, к чему он клонит.

— Понимаете, однажды ваш убийца, который, конечно же, смотрит телевизор и читает газеты, узнал, что его называют Фокусником.

— Да, и что?

— Это наверняка ему весьма польстило, и его эго окрепло. «Фокусник» звучит лучше, чем «детоубийца».

— Да, но что это меняет? Ведь от этой клички он не стал опаснее.

— Может, и нет. Но это, несомненно, повышает его самооценку. Это тешит его эго. Кроме того, ведь так его окрестил враг, и вся Франция знает его под этим именем! Чего ему еще желать?

— По-моему, вы слегка преувеличиваете. Не думаю, что он вот так рассуждает.

— Кто знает! Что вам о нем известно? Давайте подытожим. В сущности, не много. Все более или менее точные данные, имеющиеся у вас на него, вы почерпнули в рассказах троих детей. Вы имеете лишь весьма смутные представления о его внешности, его лицо вы можете себе представить лишь по трем фотороботам, по сути, мало чего значащим. Верно?

— Верно, — подтверждает Мистраль.

— У вас есть кое-какие соображения о прогоркшей туалетной воде, и тут я согласен с вами: она для него с кем-то связана. Но с кем? Пока что все это лишь смутные догадки, они ничего вам не дают. Так?

— Так, — вздыхает Мистраль, сознающий, насколько скудны данные, имеющиеся в его распоряжении.

— А вот он зато имеет перед вами преимущество! Он знает имя полицейского, ведущего расследование! Он знает, что вы составили его фоторобот — не бог весть какой — и что его тактика с фокусами несколько скомпрометировала себя. Вы выставили его в общем-то жалким субъектом. Вы хотите, чтобы он как-то отреагировал, и это хорошо, это удачный ход.

Психиатр с наслаждением одним глотком допивает свой портвейн, вытирает губы белым платком, проверяет, правильно ли лежит прядь на макушке, и наливает себе еще. Он подходит к Мистралю, предлагает снова наполнить его бокал, но тот отрицательно качает головой. Психиатр продолжает медленно расхаживать взад-вперед по кабинету с бокалом в руке.

— Вы на полпути. Нужно продолжать, вбивайте гвоздь по самую шляпку. Покажите себя, пусть с вашим именем у него ассоциируется конкретное лицо. Нужно сменить тактику: заставьте его сомневаться, убедите его в том, что у вас есть на него кое-какая информация.

Мистраль лихорадочно соображает: судя по всему, он разделяет подход психиатра.

— Действительно… Нужно попробовать убедить префекта полиции, чтобы он позволил мне выступить по телевидению — что-нибудь в этом роде.

— Да, мне кажется, это хорошая идея. Продолжайте всячески опускать его, но более сдержанно. Однако не следует впадать в гротеск.

— Надо попробовать определить, что он будет делать дальше.

— Если вы имеете в виду конкретные действия, то, вероятно, он попытается так или иначе ответить вам — анонимным письмом в газету или прямо в ваше подразделение… ну, как-то так. Я почти уверен в том, что он захочет продемонстрировать вам, что Фокусник вовсе не тот жалкий тип, каким вы его выставляете. Возможно, он попытается связаться с вами по телефону. Это было бы то, что надо! Ваша цель — нарушить его анонимность, превратить его в существо из плоти и крови! Тогда у вас будет больше возможностей потягаться с ним, чем теперь, когда вы сражаетесь с призраком.

— Я с вами согласен. А если он ничего этого не сделает?

— Ну тогда это катастрофа! Это будет означать ваше поражение на обеих досках. Он будет знать своего врага в лицо, сохранив при этом свою анонимность, и, следовательно, станет еще сильнее. А вы лишь напрасно потратите усилия в поисках ветра в поле.

— Но у меня нет выбора, — обреченно заключает Мистраль. В начале нашей беседы вы сказали мне, что беседовали о Фокуснике с вашими коллегами во время первого периода его активности. К чему вы пришли?

Психиатр садится напротив Мистраля; он уже наполовину осушил второй бокал портвейна.

— Дайте-ка сообразить… Если память меня не подводит… мы пытались сконструировать образ этого типа: еще раз скажу, что у нас не было на руках никаких данных от полиции. Мы сошлись на том… что это должен быть человек, испытывающий сильную сексуальную неудовлетворенность, не поддерживающий связи с родителями или связанный с ними очень мало; он выбирает в качестве жертв самые слабые объекты и реализует над ними полную власть, а еще, судя по всему, он не испытывает никаких угрызений совести. Вот что мы решили в общем и целом.

— Я разделяю ваши выводы. А почему, как вы считаете, он убивает детей?

— Ну, — отвечает психиатр с выражением замешательства на лице, — тут все очень туманно. Мотив надо искать у него в голове — если, конечно, вам когда-нибудь удастся его поймать. Ключ — в нем самом! Когда мы обсуждали его случай с коллегами несколько лет назад, мы также сошлись на том, что ему необходимо вступать в интимный контакт с жертвой, причем это должен быть человек гораздо слабее его и ему не знакомый. Видите ли, этот тип овладевает своими юными жертвами, чтобы… как сказать… поглощать их души — да, именно так: поглощать их души.

— Я рассуждал примерно так же, но ведь это нас к нему не приведет. Именно поэтому я хочу прибегнуть к другим средствам, чтобы заставить его вылезти из логова.

— А ваши коллеги разделяют ваш «психологический» подход к расследованию?

— Кто-то — да, другие — нет, а подавляющее большинство сомневаются и не понимают, зачем это все надо. Сам я уверен в том, что даже благодаря тому минимуму психологических характеристик в отношении этого типа, что имеются в моем распоряжении, я могу попытаться изменить ход расследования, выступив по телевидению. Если получу на это разрешение…

— Совершенно согласен с вами!

Мистраль убирает бумаги в портфель, после чего благодарит психиатра и направляется к выходу.

— Как психиатр, наблюдающий в своей практике заключенных, вы, вероятно, повидали многих, кто испытывал… сильное сексуальное влечение к детям?

— Кое-кого — да. В основном это люди, по роду своей профессии имевшие контакты с детьми: например воспитатели в летних лагерях, учителя, обучающие на дому, и так далее, — они нередко вступали с детьми в сексуальные отношения. Но я не имел дела с убийцами детей, если вас это интересует.

— И последний вопрос: если бы такой человек, как Фокусник, пришел к вам на прием…

— Ну, это очень просто, — оживляется психиатр, поправляя галстук-бабочку и выравнивая снова сбившуюся прядь. — Я был бы счастлив. Ну да, счастлив! Вас это удивляет? Психиатры мечтают иметь дело с ненормальными, великими преступниками, со сложными личностями! Однако признаюсь вам, мне было бы очень страшно. Я предпочел бы общаться с ним в тюрьме, а не здесь, в моем кабинете, с глазу на глаз.