Память гарпии (СИ) - Таргулян Ксения Оганесовна. Страница 76

— Наивная тень, — мягко проговорила Асфодель. К ней снова вернулось самообладание и надменная безучастность. — Отрадно, что скоро твоим губительным фантазиям придет конец.

Она взмахнула рукой, и между противницами начало формироваться облако красноватого пара. Оно закружилось, постепенно обретая плотность и форму. Рита прекрасно знала, что это: Асфодель призывала фамильяра — неясно только, кого именно.

«Ну же! — подумала она, подстегивая саму себя. — Нам же правда удался пожар, и он правда делает ее уязвимой! Нельзя упустить такой шанс!»

Рита сжала зубы. Асфодель отвлекала ее своей болтовней, выводила из себя и лишала концентрации. Но всё, что нужно — это один меткий удар. И дело будет кончено.

Шагая крест-накрест, она по дуге обходила Асфодель, как кошка. Обе временно прекратили атаки, выжидая и внимательно глядя друг на друга. Рита беззвучно втянула воздух, сжигая десяток воспоминаний разом. Она всплакнет о них потом. Сейчас ей нужны были силы.

Напружинив ноги, она оттолкнулась от корней и взмыла в воздух. Мощным прыжком бросила себя к Асфодели с молотом наготове — она метила точно в голову и попала бы. Но прямо перед ней из пола и потолка разом выросли шматы плоти и, врезавшись в них, Рита потеряла скорость. Она рухнула в самое кровавое облако, перекатилась и всё же нанесла удар, но он пришелся ниже, чем она хотела. Грозное навершие булавы с размаху врезалось Асфодели в бедро над коленом. Оно вошло глубоко, и захрустели кости. Рухнув наземь, Асфодель зарычала, как раненый зверь. Она полулежала на земле, с раздробленным бедром и в обгоревшей одежде, но ее глаза прожигали насквозь. Черты лица исказились, став ещё менее человеческими, чем обычно. На ране набухала белые капли, как древесный сок.

Плоть и кровь Чертогов вскипала вокруг, и Риту сдавило в немыслимой хватке тугих корней. Рукоять молота погнулась под их напором, а сам он пошел трещинами. Лишь стойкая природа крепчей и сочная мнема, рождаемая собственной памятью, спасали Риту от той же участи. Но вырваться из тисков не удавалось.

Кровавый вихрь начал выть и стонать, окончательно формируя фигуру. Наконец затихнув, та рухнула на пол. Это был Никтос, и маска его полностью восстановилась.

— Поднимайся, мое зерцало ночи. Покончи с Тисифоной! — прохрипела Асфодель, зажимая пальцами рану. — Эта докучливая тень даст лучшие всходы, коли не будет обременена таким грузом воспоминаний… — шепотом добавила она.

Фамильяр слабо шевельнулся. Оторвал от пола сперва локти, затем плечи. Сел на колени. Серебряная маска медленно повернулась в сторону Риты.

***

Орфин поднимался к колодцу под конвоем Миноса. Внезапно ноги свело судорогой. Вместо гулкого голоса Асфодели в голове раздался визг и скрежет. Минос тоже закряхтел, ощутив боль хозяйки. Но он быстро оправился и потащил зрячего дальше. Орфина же по-прежнему словно резало изнутри. В голове колоколом звенело одно единственное слово, бившее его как кнутом: «Лжец! Лжец!»

А затем вкрадчиво: «Держу пари: пожар тоже твоих рук дело?»

Как ни странно, после этого озарения боль немного притихла, и Орфин смог идти сам. То ли Асфодель отвлеклась, то ли решила выдержать паузу, а может, хотела оставить ему силы на ритуал и потому усмирила свой гнев. Так или иначе Орфин покорно шагал перед Миносом и несмело радовался этой передышке. Кровокорни беспокойно шевелились под их ногами, мешая идти.

Он понадеялся, наивно конечно, что эта пауза может означать победу Риты. Тем больней оказалось разочарование, когда он наконец вышел к колодцу и увидел, что происходит на самом деле.

Асфодель, всегда такая чинная и безупречно аккуратная, казалась сейчас свирепым чудовищем. Ее почерневшее от огня платье развевалось драными лоскутами, косы растрепались и хлестали воздух, подобно голодным кобрам. Лицо превратилось в демоническую морду белого нетопыря.

Взгляд перескочил с хозяйки Чертогов на витую колонну и замер. Из алых мускулов, сплетавших ее, под странным углом торчала бледная кисть. Орфин с горечью закрыл глаза.

Ясно. Они безнадежно проиграли. Все усилия, пусть и не бесплодные, оказались недостаточны. Нет смысла просить или договариваться: ему ничего предложить Асфодели и он уже показал свою неверность. Теперь Риту прикончат, а сам Орфин останется во власти демоницы до тех пор, пока окончательно не спятит и она не выбросит его на помойку. От этого осознания делалось тошно и мучительно горько. Как бы ни закончилась история с ритуалом, Асфодель его не пощадит. Неужели оставалось только принять эту участь?

Орфин нащупал край колодца и незаметно отступил к нему. Быть может, они учли не все возможности? Быть может, на этой доске есть еще одна фигура?

Стоя на расчищенном паркете, оторвав пальцы от костяного борта, Орфин заглянул в Бытое — таким привычным и излюбленным действием, попросту открыл глаза. Комната была объята пламенем, и жар ударил ему в лицо. Рефлексы велели тут же вернуться в Пургу, но он устоял. Всё, что нужно — это пара секунд.

С трудом удерживая внимание по эту сторону завесы, он перенес руку через невидимый борт колодца и резко опустил ее внутрь, пронзая пальцами гладь воды. И мир перевернулся.

Его заполнили тропические запахи, душистая пыльца и шелест ветра в листьях. Перед глазами закружились цветные пятна — акварельный калейдоскоп, в котором никак не удавалось рассмотреть хоть что-то. Лишь намеки и оттенки, как сладкие обещания.

Садовница не соврала: этот мир действительно был прекрасней всего, что Орфин когда-либо видел. Даже сейчас, преисполненный желчи и ненависти, он не мог с этим спорить. Он почти поддался дурманящему великолепию. Но вдруг идиллию разрушил многоголосый шепот, раздавшийся разом со всех сторон.

— Сгинь, маленький сорняк. Не порть великие сады.

— П-постойте! Я говорю от лица Асфодели!

— Сестра наконец готова вернуться?

Орфин поразился своей удаче.

— Она желает вернуться, да! К-как ей это сделать?

— Ей прекрасно известен ответ. А твоя ложь отвратительна, тень, и отныне искореняем ее.

Горло вдруг сжало раскаленным ободом, и Орфин захрипел от боли.

— Что сестра велела передать нам?

Казалось, он никогда не сможет и слова произнести. Посреди сияния Элизиума он и впрямь почувствовал себя жалким немым сорняком. Но когда мысли, бившиеся в агонии, наткнулись наконец на послание ведьмы, жар в горле стих, и Орфин сумел ответить:

— «Сестра Асфодель преуспела».

К изумлению и даже гневу Орфина, ответом стал раскат смеха. Единый хор, говоривший с ним, вдруг распался на многоголосье, похожее на трели птиц. Они наперебой засудачили.

— Ее выходки просто несносны!

— Преуспела? И что же теперь она хочет от нас? Принять этот сор?

— Опять она за свое! Сколько раз нужно ей повторять?

— Лучше б за своим садом приглядывала!

— Когда она наконец поймет?

— Несчастная безумица!

Затем, без какой-либо команды, голоса снова слились в один.

— Зачем она послала тебя, тень?

Стоило Орфину задуматься над ответом, как горло снова сдавило огнем. Он мог говорить только правду.

— Хочет… передать вам древа и получить иглы и гелиосы.

Бестелесные голоса вновь засовещались. Они были единодушны в том, чтоб не принимать «сорняки», однако не знали, стоит ли спонсировать Асфодель «удобрениями».

— Нам это ничего не стоит! — восклицали одни.

— Если потакать ее капризам, сестра никогда не вернется! — возражали другие.

Орфин хотел встрять со словами: «Я хочу помочь вам вернуть ее!», но не смог. Пришлось формулировать иначе.

— Я тоже хочу, чтоб Асфодель убралась из Пурги!

— Почему? — спросил одинокий надменный голос на фоне шумного спора. — Разве она не пытается всех вас спасти? Разве ты не жаждешь остаться в Элизиуме?

Все прочие остались безразличны к пожеланиям какой-то там тени.

Орфин хотел бы польстить и соврать, что недостоин, но ответить мог только одно.

— Не хочу.

— Почему?