Коллоидный Мир (СИ) - "Cyberdawn". Страница 17

— Пошалуйте ша мной, гошподин Штришыч. Ешть людишки, ешть, правда не шлишком годные — но мош глянетшя хто.

— Негодные — это какие? — уточнил я.

— Ну, пошитайте, вшех работных мануфактура рашобрала. Отроков тоше, пошитайте, нет. Но ешть земледелы, пошти деревенька.

— И никому не нужны? — усомнился я.

— Пошему никаму? Нушны, но до урошая, когда купшы разберут — срок не пришол, вот и гниют людишки в оштроге пока, — провёл меня к камерам, человек на десять, проводник.

А в камерах, точнее в пещерах, вповалку валялись мужики и бабы. Не совсем заморенные, но несколько истощённые, а главное — все носили довольно заметные черты хорсычей.

— Так, Акым. Сколько их, и поведай, откуда они и почему в остроге? Что натворили-то?

— Пятьдешат один шеловечек, гошподин Штришыч. Отроков порашбирали ушо. А натворить нишего не натворили…

И прошепелявил мне старик, что некий Хорсыч против “воли рода” пошёл, был умервщлён родом, а людишек его родовичи “ша тенгу малую” в острог сплавили. Поскольку пейзане Хорсычам на хрен не нужны, а последний “феодал” их рода в окрестностях этот “супротивник” и был.

Ну, не повезло, а мне повезло. Пятьдесят пейзан — пригодится, пусть и немного, по сравнению с пятью сотнями популяции Болотного Лога, но всё равно не лишние. И дело аграрное знают, и приток генов нашей популяции будет не лишним. Даже если мои мысли насчёт обстановки в Логе излишне пессимистичны.

— Всех беру, земледелов. Мужиков и баб скопом, — озвучил я, а валяющиеся на мхе головы стали приподнимать да на мою персону поглядывать с некоторой надеждой, что и не удивительно.

— Шлавно, гошподин Штришич, а то помёрли бы людишки, купшов не дошитаясь.

— Кормить лучше не пробовали? — всё же прорвалось от сердца.

— Так не на што, вшо кашелярией пропишано. Штоп шталобыть не померли, но долго больно шдать бы пришлось. Померли бы вшё одно, не вше, но многие.

— Ясно, — не стал развивать тему я. — Кто ещё есть?

— Так пошитайте, никого больше. Тати дорошные, беш душегубштва на них, но вам и беш надобности? — на что я кивнул — куда мне дорожных разбойников тащить? — Ешть купшина проворовавшийша ш шемештвом. Нушон?

— Ну покажи, может сгодится на что, — выдал я.

— Шей миг покашу, — кивнул Акым и вдруг рявкнул: — Шаршовшане, штупайте ша ошейниками наверх, гошподин Штришыч ваш шебе берёт.

И потянулись эти бедолаги из пещер, частью на колени падая и славословя “благого господина Штришыча”.

Надо бы переучить, хмыкнул я, да и не стал задавать дурацких вопросов. Раз сидели просто в пещерах, да без решёток — значит, не буйный “контингент”.

А вот купчина, тоже истощённый, с бабой постарше — видно, женой, бабой помладше — похоже, дочкой, сидел в пещерке поменьше и уже с решеткой, по-моему — из стрекал, прикинул я.

— Как проворовался-то? — оглядел я истощённых.

— Вшаймы вшал у каншелярии и у Хоршищей, да в шрок не отдал. Имушештво шпустили, а его ш шемёй к нам.

— А чего с семьёй отдельно не продали? — поинтересовался я.

— Не губите господин, — пала на колени баба, заголосив, что подхватили и купец, и дочка.

— Цыть! — нахмурился на них Акым, после чего голосящие и вправду замолчали. — Дык грамотен, в деле торгофом худо пушть, но шмекает. Вот и дешим с шемьёй, мош пригодитша как работник, будет ша шемью на шовешть штараться, — на что купчина с семейством молча закивали. — Ну а не приготится никому — так отельно протафать бутем.

Так, грамотный и купец — это хорошо. Ну а если строптив будет — ну, пусть пейзанит с семейством. Торговые навыки мне его до лампады — мне информация нужна, а купец, сколь бы ни был “необоротистый”, ей всё равно владеет. А там посмотрим, на правдивость и прочие качества проверить смогу.

— И сколько за семейство? — полюбопытствовал я, поскольку что “люд работный и земледельный — десять гривен мужик али баба”, меня ещё чин просветил.

— Вошемдешят гривен, гошпадин.

— Отработаю, — забил лбом в пол купчина, получил от супруги локтем и стал вместе с ней и дочкой протирать лбами мох пола молча.

— Беру, — решил я. — Ещё кто есть, кроме татей?

— Нет, гошпотин Штришыч, — помотал головой Акым.

Неторопливо поднялся наверх, где “процесс шёл”. А именно на шеи моего имущества ладили ошейники, мне же чин протянул живую кляксу, причём с мыслесвязью, как я определил.

Время было, стесняться незнания и “провтыкивать” важные данные я находил глупым, так что насел я на чина с вопросами.

Последний то ли лицо держал прекрасно, то ли рьян в службе был, но на вопросы отвечал, а из ответов егойных выходила экстрополяция ряда данных.

Ну, с ошейниками и “замком”, за который я, кстати, отдал две гривны и вынужден был окропить кровью “чтоб по ошибке людишки ваши с кем другим не ушли” — всё понятно. Сжимаются по воле моей, вплоть до смерти от удушения да направление на них через замок чувствуется.

А вот дальше выходил пердимонокль, при котором снимать ошейники с “людишек” в городе не стоит. Поскольку это их документ.

И выходила такая фигня, что “ничейных” людей в Империи нет. Либо государевы, либо родовые. С родовичами сложнее, вот на въезде в Росток демонстрации “силы стрижьей” хватило, но это точно не тут.

То есть, например, если я в своём логе “людишку” без документа (или ошейника) увижу — он выходит мой, как он есть. Ну и в городке тот же расклад, как и вообще на “чужих землях” — либо документ, либо бегай над имуществом, на всех рявкая, что моё, вплоть до доказывания силой права.

Ну с этим понятно, как и наличие “сложных сословий” типа купцов и прочего, в основном, среди “имперских людишек”. В теории и родовичи могут документ сотворить, но думаю, не заморачиваются.

Так что дождался я задукоментления, вышел из сторожки, оглядел имущество своё новое — заморенные блин, выслушал “блага, лет долгих, господин Штришыч”.

— Стрижич я, Стригор Стрижич, — хмыкнул я на славословия. — От семени Стрибожьего. За мной ступайте, расположитесь, поедите. Ты, — тыкнул я пальцем в купчину, в обнимку стоящего с предположительной женой и предположительной дочкой. — Ко мне подойди, будешь на вопросы отвечать.

— Слушаюсь, господин Стрижич, — закланялся купчина.

И вот не было в его поклонах “вольной лёгкости” пейзанской. Вот непривычен, оценил я, похмыкал над тяжкой барской долей и начал купчине вопросы задавать, на пути к “Сени”.

Ну и надышивал его своим эфиром, не без того. И выходила такая картина:

Звали купца Мил Гривна, занимался он скупкой товаров ростокских мануфактур и продажей в центральных землях, а оттуда в Росток тягал излишества всяческие.

Ну и надумал он то ли афёру, то ли ещё что — в сортах разбираться я не полез, в долги немалые вошёл и… был ограблен на обратном пути, предвкушая богатства немеряные.

В принципе — полезен, и немало, как консультант уж точно. В пейзанском быту он ни черта не разбирается, ну не эксперт, а в “промтоварах”, которые мне по большей части и нужны — точно “сечёт”.

— Бабы твои что умеют?

— Писать, считать, господин… Люба… ложе согреть вам сможет, — явно через силу выдавил он, на что край глаза отметил “встопорщившиеся” ухи бредущих неподалёку купеческих баб.

— У меня этих “согревальщиц” не одна сотня найдётся, — искренне хмыкнул я, не без иронии припоминая “осеменительный план” на обратный путь. — В порядке живой очереди разве что, — изящно пошутил я, да и махнул рукой. — Делу обучены какому?

— Ярина лавкой управляла, складское дело знает, за хозяйством смотреть обучена, — подумав, выдал Мил. — Люба только гимназию закончила… вот, господин, — тяжело вздохнул он.

— Гимназия — это хорошо, — задумчиво бросил я.

Не в плане “всё же вдуть”, а в плане приобретения учебных пособий, если таковые найдутся. Ну или просто расскажет, если нет.

Тем временем добрались мы до Сени, где я сдал на руки как из-под земли появившихся служек пейзан и жену купцову, которая мне нахрен не сдалась. И четырёх бегунов оставил, наказав имущество накормить “по-людски и от пуза”, на что получил “не извольте сумлеваться”. Тыкнул купцу с дочкой в бегуна, по дороге прикупил жратвы и закинул им пропитание. Сожрали за минуту, что, впрочем, и неудивительно.