Коллоидный Мир (СИ) - "Cyberdawn". Страница 27

Тут дело вот в чём было: слуги… ну скажем так, с мужиками она сама не общалась. Стригор ей ещё в детстве сказал: “ты моя” — и она от них если не шарахалась, то держалась подальше.

А вот бабы ей, прямо скажем, завидовали. В поместье Стригор трахал только Олу (что и неудивительно, учитывая, что практически каждый “монстробой” заканчивался конвейерным осеменением). А она была… ну фактически самой свободной в особняке. Бездельницей и никчёмой, как слышал Стригор краем уха и забивал.

В общем, с девчонкой общался только Недум, да и то редко. Даже Стригор только трахал, так что в целом — оказалось, что Ола в Любе видит не “конкурентку”, на которую ей наплевать, а возможную подружку, которую ей очевидно хотелось.

Сама же Люба… блин, напридумывала, глазами с меня на Олу бегала, ну в общем, считала, очевидно, что у меня со служанкой любовь невозможная и великая. При этом, на ларь с книгами взгляды кидала хищные… Ну, в общем, за эту часть своей жизни я был относительно спокоен — не те характеры у девиц, чтобы враждовать, притом они достаточно разные, чтоб найти не конфликтные точки соприкосновения. При желании, конечно, но оно вроде было.

Так что оставил я девок налаживать диалог, потрепал по попке довольную Олу, а, подумав, и Любу, да и направился “учить учителей”.

В том смысле, что надлежало троице мужиков из Весёлок овладеть самострелами и хоть в общих чертах — доспехами.

Вроде и ничего сложного, мыслеуправление, вот только был ряд нюансов, до которых “невоенные” пейзане хрен додумаются, а это большая часть функционала.

Причём в поместье с промежутком в час и три ещё припёрлись троицы из Топляков и Стрибожья. И вот какой меня уже реально рассердивший момент: из Топляков староста явился, подтверждение приказов моих через Мёду и симургами получил и утопал. Вот нормальный подчинённый и хороший староста. А вот стрибожский хитрован троицей мужиков передал “занятость великую, в заботах о людишках твоих, мне препорученных”.

Охренел в край, надо лечить, веско постановил я. Прозанимались часов до двух пополудни — в принципе, более и не надо, да и поперся я в свои покои, пожрать. Девчонки притащили мне еды бадью: в общем-то, понятно и после подвигов традиционно. Слопал, полюбовался на выращенный трон, расселся на нём барственно, призвал девиц.

— Ну как, потолковали?

— Потолковали, Стригор Стрижич, — почти в один голос выдали они.

— Ты, говори, что думаешь, — тыкнул я в Олу.

— Ой, Стригор Стрижич, Любушка так знает много! И рассказывает вещи преудивительные и интересные. И жалко её, но с вами хорошо всё будет! — погладила она Любу по плечу. — И…

— Понятно, хорошо, Ола, — кивнул я с улыбкой. — Ты?

— Олочка добрая очень, Стригор Стрижич, — с некоторым снисхождением но и с приязнью взглянула на она на Олу и улыбнулась. — Как вы говорить и изволили, поладили мы, протянула она ладошку, которую Ола с улыбкой взяла.

— Ладно это, — довольно кивнул я. — Потолковать хотел, да дела…

— Стригор Стрижич, а…

— Говори, — кивнул я Любе.

— Книжки почитать дозволено мне? — жалобно глядела девица то на меня, то на ларь.

— Дозволено, но с условием. Книжку прочла — Оле перескажи, чтоб поняла она, — на что Люба нахмурилась, впав в тяжкую думу, а Ола радостно закивала. — А ещё можно Олу читать научить, — закатил глаза коварный я. — Тогда она всё потребное для понимания сама узнает.

— Поняла, Стригор Стрижич, исполню.

— А я читать смогу? — растерянно переводила Ола взгляд с меня на Любу. — Это ж искусство мудрёное, один Стригор Стрижич его знает, да Недум с внуком его, Горемиркой…

— Сможешь, — кивнула Люба решительно. — Не так там и мудрёно.

Ну, хоть дома всё у барина хорошо, заключил я. Вышел к девятке мужиков, отослал весёлковчан и топловчан в их деревеньки со снаряжением.

А троицу стрибожцев задержал, да стал им вопросы задавать и фигеть:

— Хорош ли у вас в Стрибожье староста? — задал я коварно завуалированный и хитрый вопрос.

— Хорош, господин Стрижич! — фактически хором ответила троица.

— И довольны вы всем? — проявлял я коварство иезуитскую мудрость.

— Как есть довольны, под старостой Аловыем, твоей волей над нами поставленным, господин Стрижич, — почти хором(!), опять выдали мужики.

— И никаких бед и нескладиц не учиняется?

Дружное “нет” и славословия. Но один из мужиков поморщился, почти незаметно, но всё же.

И начал я уже прямо спрашивать, но по “раскрытию картины”… ну вот хер знает, что делать. Аловый этот мошну себе не набивал, по причине отсутствия оной. И даже не сжирал урожай в три горла и не надкусывал несожранное. Видимо, по причине наличия горла одного, обделила природа.

А вот с подчинёнными… в общем, точно надо ехать и разбираться, поскольку навёл в Стрибожье сей мужик “порядок”. В кавычках, поскольку от такого порядку ни пейзанам лучше не было, ни мне. Ну ладно, подъём в одно время, “репетиции славословий” (ну реально, они именно репетировали “хором”). Но “ротация кадров” на аграрных работах — бред.

Ну реально, сложилось, что бабы с рожью возятся, мужики — с картохорепой и коровами, а спиногрызы с деревьями яблоневыми. Это объективно правильно, на основании силы, выносливости, внимательности, да, банально, веса: на ветки, на которые мелкий подросток залезет без проблем, паразитов сшибая или листы мёртвые обдирая, мужик не заберётся.

А этому Алому Выю пришла в голову охерительная идея, что “пейзанин должен уметь всё”. И происходит ротация поло-возрастных групп, с закономерным ухудшением результатов.

И вот куча мелочей, а вот реально — болван и самодур выходит. Например, дочурку поморщившегося мужика, первый раз в жизни “в охотку вошедшую” направил сей мудрый староста к некоему старому пню. “Ухваткам любострастным учиться и перед господином Стрижичем не посрамить”.

Причём пень этот Аловыю не сват, не брат, просто такой же пейзанин, просто с бабами сходившийся и живший не раз.

В общем, тупо “строит” пейзан, лезет туда, куда его никто не звал, и где он нахер не нужен ни мне, ни пейзанам, ни себе, если по уму. И ведь корысти-то никакой нет, вот в чём самый забавный момент.

В общем, нахер этого Выя, хотя по вые настучать до алости стоит. И сразу, не хрен ему над моими пейзанами глумиться.

Так что призвал я Индрика (неубедительно симулирующего немощь), да и поскакал рысью, которую и пейзане вполне выдерживали, до Стрибожья. Доскакал без проблем, ну и застал охренительную картину: за пределом купола деревеньки Мил возился с рассадой. А Аловый реял вокруг него и раздавал надменные указания! Это при том, что в принципе не мог ничего понимать в новинках, паразит такой.

Вот реально, тут не разбираться, а карать без разбору надо, решил я, подскакивая к охренелому, ловя за ухо и выворачивая его от души.

— И что ж ты, щучий сын, творишь? — ласково полюбопытствовал я. — К господину прибыть — дела у тебя, а как приказам господина мешать исполняться языком своим трепливым да башкой дурной — время нашлось? И не стони тут мне, как девка в охотке, а отвечай!

— Всё… ммм… для блага… иии… вашего, господин Стри-и-ижич! Бо-о-ольно!

— Естественно, больно, — разумно констатировал я. — А будет ещё больнее. До смерти, наверное, — начал прикидывать я, отпустив ухо.

— Не губи, господин! Глуп, но исправлюсь, искуплю! — бухнулся на колени Аловый.

— Исправишься, — хмыкнул я. — Да мне до исправления твоего дела нет. Хотя искупить… искупишь. Лет тебе немало, ну да не старик. Пополешь рожь, за коровками походишь, дрянь в деревне пособираешь. Только не тут — в Весёлках, — оскалился я. — А там посмотрим, смертью лютой тебя убивать или не очень лютой. Как дома? — полюбопытствовал я у Мила.

— Приживаются, господин Стрижич, ладно всё будет, — бросил на валяющегося бывшего старосту недовольный взгляд купчина. — А, если вопрос позволите…

— Не позволю, — самодурски хмыкнул я. — Ну да ладно, приживается, ладно всё будет, — улыбнулся я Милу. — Так, хер с тобой, будешь на бегуне рассекать, но без охраны — народу и так мало. Хотя… заскочи с утреца в поместье, — прикинул я.