Коллоидный Мир (СИ) - "Cyberdawn". Страница 34

Скупка челюсти и требуху специально обученным человечком на кондиционность проверила, да и скупила хабар за весьма приятную цену. Ну а я двинул к острогу: демографический вопрос меня волновал по массе пунктов, аж перечислять лениво. Правда, если людишки будут — задержит наше возвращение, но в целом, как я прикинул, оправданно.

По дороге наткнулись на лотошника, громогласно оповещающих о “жар-птицах вкусных, лакомых, сладких, как девы лоно, как мужа уд!” Ну вот хрен знает, меня маркетинг не впечатлил, но Люба на вопрос выдала:

— Сладко, вкусно, Стригор Стрижич. Из фиалок императорских творят. Я люблю… очень, — потупилась девица.

Ну, любит Люба — пусть будет. И Оле, да и я попробую. Хотя маркетинг… мдя, ухмыльнулся я, закупая этих “петухов на палке”. И не стал жрать: меня, признаться, оттолкнул не рекламный слоган, а вид. Уж не знаю, что за жар-птица послужила прототипом — у нас не водилась, в книгах пока не встречал. Но товаром были натуральные ктулхи на палочке. Щупольцастые, крыластые и вообще пакость. Не буду я такое жрать, веско постановил я.

Но девчонкам несколько штук, благо разноцветные ктулхи, со слов Любы, имели разные вкусы.

И был подло обломан Олой, которая сунула мне под нос облизанного ктулха и выдала: “попробуйте, Стригор Стрижич, вкусно очень и сладко”, — аж зажмурилась девица. Ну не обижать же, мысленно вздохнул я и снял с ктулхи пробу. И… ну карамель, в общем, с цветочным привкусом. И вправду сладко, не поспоришь. Так что похвалил, по щеке довольную Олу погладил и оставил лакомство ей. Ни я, ни Стригорье тело сладкоежками не были, нам бы клюкву… Древовидную, раскидистую и с сенью, хмыкнул я.

Добрались до острога, где встретили меня, как родного. Знакомый чин с сожалением развёл руками — с утра некий паразит увёл у меня из-под носа пяток пейзанских семей. Ныне только трудяги мануфактурные, да тати разной степени душегубности. Подумал я, да и решил на пролетариат местный взглянуть, да и полюбопытствовать, не желает ли он сменить благоустроенный острог на пейзанство в Логе.

Акым также наличествовал и, шепелявя, отвёл меня в подземелье.

Там располагались четвёрка именно семей, подчас с совсем малыми детьми. Что меня, уже ознакомленного с рядом “имперских законов”, не удивило. Семья в имперских реалиях была именно “семь я”, где один за всех и все за одного. Один объект для закона, скажем так. Накосячил, положим, мужик — жена и дети также отвечают. Последние, правда, до обзаведения своим домом. Ну и приживалы, ежели такие есть, также в “коллективно ответственную единицу общества” входят. Правда, с детьми мне повезло: обычно мелких, насколько я понимал, разбирали сразу: воспитывали потребных человечков.

С другой стороны, силком тащить… А с третьей, мне что, спрашивать их, в конце-то концов? Пусть радуются, что семьи не распадутся, а так — мануфактур у меня нет, будут аграрствовать со страшной силой жопой к небу. Ну и генофонд Лога улучшать, не без этого.

— За что в острог загремели? — полюбопытствовал я, кивнув в сторону пещер.

— Тык, гошпотин Шртишыч, жнамо жа што — товар мнуфатурный попортили, бежтельники.

— Хм, ты, — тыкнул я в мужика, вслушивающегося в разговор. — Почто товар испортил?

— Смилуйтесь, господин Штришыч, невиноватые мы! Седобор, управитель товар негодящий купил, дык мы-то откуда знали? А товар и попортился, а мы виноваты во всём оказались, — понурился мужик, что учитывая его коленопреклонённость, было непросто.

Но справился, хотя чёрт знает, конечно, что там в мануфактурах всяческих творилось. Может, и вправду сырьё дрянное, а эти — виноватые, которые непременно, согласно этноменталитету, должны быть. А, возможно — косячники ленивые, криворукие. Впрочем, мне, по большому счёту, похер: в Логе саботажничать соседи и старосты не дадут, ну а мелочь — вообще пейзанить будет со страшной силой.

— Беру всех, семьями, — отметил я.

А пока их обошейничали (карапузов, кстати, тоже), я радовался мудрости своей. Вот не прихватил бы бегуна, покупать бы пришлось: спиногрызов много, всех родные не утащат на скорости приличной. При этом, пятый бегун мне хрен знает, на кой сдался. Хотя тройка на перевозку урожая и не помешает.

А на выходе, когда я уже взгромоздился на Индрика, один мужик запнулся и что-то замычал.

— Говори, что хотел, — хмыкнул я.

— Господин Штришыч, а вы часом не Стрижич из Болотного Лога? — закланялся мужик.

— Часом он самый и не Шртишыч, а Стрижич.

— Ой горе-е-е-е… — заголосило несколько баб, правда, не все, да и мужик побледнел и на землю бухнулся.

— Так! Вой прекратить! Ты, — ткнул я в мужика, — не сметь помирать, когда моя родовитость с тобой общаться изволит! Ответствуй, как на духу: чего бабы орут, и ты от службы достойной улизнуть, подло померев, пытаешься?!

— Так не гневайтесь, господин Стрижич, так Лог, почитайте, Пуща самая, людишки мрут и мы…

— Дурак, — хмыкнул я. — И вы дуры, — просветил я подвывающих баб, к которым после слов “Пуща” присоединились товарки. — Полтыщи человек живут, сотни две с полтиной лет. И всё помирают — не помрут никак. А вот с вами сразу всё, научатся. Пуща — рядом, но живут у меня людишки, не жалуются. И вообще, ты откуда, щучий сын говорливый, узнал, что я Стрижич?

— Не гневитесь, господин Стрижич! Индрик-зверь у вас, а никто, кроме Стрижичей, ими и не владел.

Хм, вот не знал, мысленно хмыкнул я. Нет, взгляды на Индрика видел, да и слова стриведовы, что Индрик ценнее всего, что есть в Логе. Да и нечастые конные в Ростоке были на каких-то недоразумениях, с горбом. Морда сальная, то есть сомовья, жопа колоссальная, как есть. Но мало ли, может, мода на усы вислые и жопы увесистые. Да и учитывая количество родов и биоразработок — неудивительно. Но вообще, надо со зверюгой разобраться, посмотрел я на зверюгу. Зверюга на меня, башку акулью повернув, повзирала скептично, но отмыслеэмоционоровала “хозяин хороший?” причём именно с вопросительным посылом.

“Хороший, хороший, не будет тебя научно-исследовательски вивесексировать”, отмыслеэмоционировал зверюге я.

— Так, выстроились и потопали со мной! — решил я разброд и шатание будущих пейзан прекращать. — Тому, дурни и дуры, радуйтесь, что семьи ваши все вместе. А то баек наслушавшись, на мой гнев праведный нарываетесь. А меня в Пуще… боятся, да.

Чуть не заржал, да и замолчать успел. А то реально: “каждый песец знает”. Уважаемый со всех сторон в Голодной Пуще Стрижич человек, фыркнул я.

Ну а паникёры эти… ну разве что затыкаются иглами волосяными насмерть. Только хрен выйдет, а всякие суициды и прочие “гормона прекрасные порывы” местная физиология не подразумевает. И вон, пошли, как миленькие. А вот начал бы я убеждать и уговаривать… Да бабы бы до сих пор рыдали бы, и вообще, дисциплины попрание и барственных прав моих.

Догнал пейзанское пополнение до Сени, сдал служкам. Бегун немного отдохнул, так что сгрузил я девиц на него.

— Стригор Стрижич, вы же брата вашего уважаемого, Стризара Стрижича навестить хотели, — тихонько пискнула Люба.

— И костянику купить, не во гнев вам будет сказано, Стригор Стрижич, — добавила Ола, покраснев и испуганно поджав ушки.

— Знаю, но не с собой же этих плакс таскать было, — хмыкнул я. — Наблюдательные и памятливые какие, — с улыбкой уставился на девиц, которые, не зная, как реагировать, очень забавно копошились.

И поехали мы за документооборотным биоартефактом. Последний был в разы меньше, чем у писца — там “Имперские бирки и ярлыки творятся, господин”, пояснил мне служка. А мне коробочек выдали, сантиметров двадцать на тридцать, аж “пять документов породить может, словеса представить надо, на него длань положив, да силу чародейскую в конце приложить — вот и будет документ”.

Денег, правда, содрали, паразиты, две с лишним сотни гривен. Мироеды и вообще несимпатичные люди, думал я, двигая к гимназии. И за Любой искоса наблюдая.

Вообще — занимательное было зрелище. То окрест посмотрит, нахмурится. Но на меня взгляд бросит, на Олу, да и на листы книжные — улыбнётся. А если, если подумать, учитывая все реалии Беловодья, то девка если не на “вершину жизни” забралась, то уж точно и не на дно. К “вершине”, для неродовитой, всё же поближе выходит.