Боюсь тебя любить (СИ) - Высоцкая Мария Николаевна "Весна". Страница 48
– Но, – сажусь напротив.
– Много но, правда? – вскидывает взгляд.
– Достаточно.
– Я боюсь. Я тебя боюсь, Токман. – Тата ссутуливается, словно на ее плечи что-то сильно давит. – Ты постарался сделать для этого все, – чуть медлит, – я не уверена, что готова к отношениям. Тем, что на разрыв. Давай пока оставим все как есть? Просто друзья… Да, с печальной историей прошлого, но…
– Ладно, – киваю.
На самом деле мне вполне понятны ее страхи. Я бы даже сказал, ощутимы. Просто это «оставим все как есть» затягивает горло удавкой.
Я могу дать ей время, у меня самого его было предостаточно, но это же Тата. Ей необходимо решиться самой. И она решится, я это заведомо знаю. Но если ей нужна эта игра, которая в окончательном итоге приведет к единственному и, можно сказать, неоспоримому варианту, почему нет?
– Почему ты ушел? Тогда… у тебя кто-то появился?
– Нет.
В ее глазах вспыхивает недоумение. Видимо, для себя она уже давно написала определенный сценарий и досконально разобрала мое поведение. Поняла по-своему.
– У меня было тяжелое ранение. Гораздо серьезнее, чем ты думала.
– Почему ты не сказал?
– Потому что на тот момент так было правильно. Я мог бы на всю жизнь сесть в инвалидное кресло.
– Но ты не сел, – бросает взгляд к моим ногам, и ее щеки покрываются красными пятнами.
– И мне очень с этим повезло. На самом деле отказаться от тебя было сложно, я чуть не налажал в последний момент… Сдержался, позволил тебе уйти.
– Это нечестно, – все, что она может выдать.
Смотрит в мои глаза. Пристально. С укором.
– Может быть. Как и нечестно обрекать тебя на довольно опасную авантюру. Знаешь, мужчины очень болезненно относятся к жалости. Это делает их только слабее. Жалость – это последнее, что бы я хотел видеть в твоих глазах.
– Ты все разрушил только потому, что был уверен… Ты думал, я буду с тобой только из-за жалости?
– Возможно. Сейчас предугадать ход дела очень сложно, ведь того, о чем мы говорим, никогда не существовало в реальности.
– Боже…
Азарина растирает щеки. Зарывается пальцами в волосы и долго смотрит в одну точку.
– Поэтому ты не вернулся? Не было никакой новой работы, да?
– Была, но чуть позже. Она, собственно, есть до сих пор.
Татка кивает. Прикусывает нижнюю губу и чуть оттягивает ворот водолазки.
Приоткрываю окно, впуская в кухню холодный зимний воздух.
– Я не понимаю. Я все равно не понимаю… как можно… в самый трудный момент в жизни? Как, Ваня? – она вскидывает влажный взгляд. – Я тебя ненавидела. Понимаешь? Ненавидела и абсолютно ничего не знала. Если бы не задержание в ресторане… не дело Полякова… мы бы никогда больше не встретились, ведь так?
Она улыбается. Плачет и улыбается. Упирается ладонями в крышку стола и поднимается на ноги.
В дверь звонят, и мы одновременно смотрим в темную прихожую. Свобода напрягается, обхватывает ладонями предплечья и несколько раз шмыгает носом.
Повисает молчание, в тишине отчетливо слышно, как в дверном замке поворачивается ключ.
69
Не то чтобы я не догадывался, кто сейчас появится на пороге кухни, но мне бы очень хотелось оградить Наташу от этой встречи.
– Кто это? – Таткин вопрос на пару секунд повисает в воздухе.
Она внимательно смотрит на дверной проем, где возникает Лизкино счастливое лицо. Улыбка, с которой Власова сюда впорхнула, исчезает. Слетает сразу, как только она нас видит.
– Ну привет, – Свобода взмахивает рукой. Все ее смущение, замешательство и боль, что она транслировала мне, пропадают. – Ты в гости или насовсем? – говорит не без издевки, успевая перевести взгляд на меня.
– Я думала… я…
– Откуда ключи? – вмешиваюсь, чтобы побыстрее закончить этот спектакль.
– Сделала дубликат. Давно еще… просто, – снова взгляд на Тату. – Значит, ты все же с ней?!
– Я тебе уже все объяснил. Что ты вообще делаешь в Москве? Я отправил тебя домой.
После нашего крайнего разговора я позвонил ее отцу, который примчался за ней на следующий же день.
– Не твое дело.
В подъезде слышится шум, который буквально через минуту заполняет пространство моей квартиры.
Приподымаю бровь, видя, как толпа пьяных и чересчур веселых людей начинает хаотично расползаться по моей прихожей.
– Это что? – смотрю на покрасневшую Лизу.
– Мои друзья… просто я знала, что тебя нет в Москве. Приходила сюда уже пару раз и…
– Вот они – последствия, Токман. Встречаться с малолетками…
Бросаю на Азарину раздраженный взгляд, и она со смешком подымает руки, демонстрируя свои ладони как знак отступления.
– У вас пять минут, пока я не вызвал наряд. Ключи на стол, живо.
– Ты сволочь, Токман, – Лизка ухмыляется и демонстративно разбивает какую-то тарелку, что стояла у раковины. – Ребята, уходим отсюда. А вам, – зыркает на Татку, – сдохнуть в один день!
Азарина вздрагивает, но мгновенно ловит равновесие. Улыбается. Заученно и холодно.
Лизка же швыряет ключи мне под ноги и вылетает из квартиры с рыданиями.
Тата
Что я сейчас чувствую? О-о-о, это достаточно проблематично описать словами.
Страх, боль, злость – они смешиваются, создают взрывоопасный коктейль, который вот-вот рванет.
Пока Токман избавляется от «гостей», мне остается только закрыться на кухне. Не хотелось бы никаких случайных фото, если кто-то меня вдруг узнает.
– Он не хотел видеть меня в своей жизни, – бормочу себе под нос, обхватывая колени.
Меня – нет, а ее – да. Лизу…
В который раз вспоминаю блондинку и передергиваю плечами.
Почему-то этот удар стал для меня более болезненным, чем может показаться на первый взгляд.
Не этот цирк, что сейчас произошел. Нет. Это-то как раз я понимаю. Выходка озлобленной девочки. Тут все ясно…
Дело в прошлом.
Он отказался от меня в самый ужасный момент своей жизни. Решил за двоих. Вот так просто… легко.
И конечно, я могу понять и его. Могу. Но в груди снова дыра. Холод обволакивает пальцы, а дышать становится труднее. Это не паническая атака, это замешательство.
Ведь Ваня даже не попытался меня отыскать. Потом, когда все закончилось… он просто нашел другую.
Пока я рыдала ночами в подушку, он спокойно строил свою новую и, наверное, лучшую жизнь.
И что теперь делать? Мои слова о дружбе были выплеснуты в раздрае. Он и до сих пор там, переполняет до краев.
За дверью становится тише, и Токман возвращается в кухню. Смотрит на меня в упор.
О чем он думает?
Раздражаюсь еще больше от этого молчания и просто вылетаю из помещения, задевая Ваню плечом. Не намеренно, но ощутимо. По мне самой от этого соприкосновения словно катком проехали.
Вызываю лифт, несколько раз тыкая по кнопке. Злюсь, а еще час назад все было хорошо, или, по крайней мере, мне так казалось.
Как это перемолоть? Как прийти к верному решению?
Ванины шаги не становятся неожиданностью. Они вполне закономерны. Двери лифта расползаются, и мы оказываемся в замкнутом пространстве вдвоем.
Тишина. Ни единого произнесенного друг другу слова.
В машине она продолжается, тянется надоедливым шлейфом, что мешает идти прямо с гордо поднятой головой.
У дома Агаты я мешкаю. Цепляюсь за ручку двери, но не спешу уходить.
Один. Два. Три…
– У тебя было время все обдумать. Теперь моя очередь.
– Хорошо, – он кивает словно в замедленной съемке.
– Если я не позвоню…
– Я сделаю это за тебя.
Слышу улыбку в его голосе, но глаз не поднимаю. Так и сижу, уткнувшись взглядом в колени.
Когда оказываюсь на улице, легче не становится.
Теперь передо мной стоит непосильная задача… разобраться в себе и наших отношениях. Таких запутанных, таких болезненных отношениях.
Ванькина машина стоит у дома еще долго. Я уже успеваю подняться в квартиру, выглянуть в окно и узреть крышу черного внедорожника, на котором он ездит.