Фабрика офицеров - Кирст Ганс Гельмут. Страница 118

— Но в настоящий момент, — пытался защищаться Бемке, — у меня таких стихов нет!

— Тогда какой же ты поэт! — заорал Меслер ко всеобщему удовольствию. — Ведь ты же пишешь стихи! Тогда удались в укромное место и немедленно напиши! Тебе никто не станет мешать, я тебе это гарантирую. А мы все встанем, так сказать, в почетный караул, чтобы оберегать твой покой, а ответственность за это будет нести, ну, например, Хохбауэр.

— А может, мы лучше споем песню? — предложил Хохбауэр. — Ну, например, «По ту сторону долины»! Что ты думаешь по этому поводу, Крамер?

Однако Крамер по данному поводу ничего не думал.

Неожиданно с места, словно тигр, который готовится наброситься на слона, вскочил Меслер. Можно было подумать, что он только и ждал, когда на его пути возникнет препятствие, да не какое-нибудь, а в лице Хохбауэра.

— А ты можешь что-нибудь возразить против этой темы? — заорал он.

Этот далеко не безвредный вопрос был задан во всеуслышание. Фенрихи прислушались. Они не только начали подталкивать друг друга локтями, но даже прекратили свои разговоры. Одних разбирало любопытство, другие же еще немного поговорили и замолчали. Скоро все они уселись на свои места. Они надеялись быть очевидцами любопытного зрелища, наблюдать за которым они намеревались, так сказать, из своих «лож», откуда они лучше всего могли видеть и Меслера и Хохбауэра, на лицах которых появилось выражение, какое обычно бывает у гладиаторов перед самым боем.

— Так что же ты все-таки имеешь против любви? — не сдавался Меслер. Задал он этот вопрос тоном, каким во время религиозных войн противники задавали друг другу вопросы о том, почему противная сторона не исповедует настоящей веры. Меслер, во всяком случае, вел себя так, как будто он начинал ссору ради лучшей половины человечества.

Хохбауэр обернулся к Крамеру и спросил:

— Мне что, не обращать на это внимания?

— А разве он не может задать тебе вопрос? — ответил вопросом на вопрос Крамер, став тем самым как бы на нейтральную позицию, чего от него всегда требовал Крафт. Кроме того, он этим показал, что человек, собирающийся занять его должность, никак не может рассчитывать на его благосклонность.

— Ну так что же? — настаивал Меслер. — Выходит, что ты выступаешь против любви, да? Уж не хочешь ли ты сказать, что охотнее всего ты бы послушал стишок о твоем капитане Ратсхельме, а? В конечном счете ты еще, чего доброго, начнешь верить, что любовь и капитан Ратсхельм — понятия равнозначные?

Фенрихи с настороженными лицами переводили взгляд с одного противника на другого, чувствуя, что на этот раз словесная дуэль доведена до крайности. Большая часть фенрихов, возглавляемая Редницем и Вебером, примкнула к Меслеру. Другая же группа, хотя и не столь многочисленная, но отнюдь не менее сильная, симпатизировала Хохбауэру. Третья группа, возглавляемая самим Крамером, сначала вела себя подчеркнуто нейтрально. И лишь Бемке, поэт, почувствовал себя несчастным и клял свою судьбу, так как он был уже готов призвать на помощь музу. Однако вся эта орава невежд как ни в чем не бывало снова загорланила марш.

Однако фенрих Хохбауэр почти единственный сумел с предельной ясностью разобраться в создавшейся ситуации. За последнее время он понял, что те незабвенные времена, когда он мог безбоязненно бить Меслера по морде, уже прошли. Он понимал, что часть фенрихов отделения, воспитанная Крафтом, настроена против него, однако до сих пор он не предполагал, что их число столь велико. О драке в данный момент нечего было и мечтать, так как ее итог, более чем очевидно, был бы не в его пользу.

Исходя изо всех этих причин, Хохбауэр посчитал целесообразным предпринять для начала умный и хитрый с тактической точки зрения отход. Он заставил себя улыбнуться, что, по-видимому, удалось ему, а затем сказал:

— Почему я должен с тобой спорить, Меслер? Я не совсем понимаю, чего ты хочешь. Твои намеки меня нисколько не трогают, я совершенно спокоен.

Меслеру понадобилось несколько секунд, чтобы перенести столь неожиданный удар. Какое-то мгновение он выглядел так, как может выглядеть человек, который взял разгон для того, чтобы преодолеть препятствие, которого на самом деле вовсе не существовало. Он невольно завертел своей крупной головой, как конь, опустивший морду в ясли, в которые был насыпан не овес, а черт знает что.

— Я случайно не ослышался? — спросил Меслер, готовый каждую секунду снова ринуться в бой. — Ты отказываешься от симпатии, которую так питал к своему капитану?

— Какая чепуха! — воскликнул Хохбауэр и даже рассмеялся, стараясь продемонстрировать полное самообладание. Блестяще парировав удар противника, он перешел в наступление, используя при этом малейшую его оплошность. Не без смелости он начал объяснять: — Я полностью нормален, если ты хочешь знать. Нормален в такой же степени, как и все здесь собравшиеся, нормален в такой же степени, как и ты сам, Меслер.

— Что ты говоришь? — воскликнул ошеломленный Меслер и оглянулся, ища себе поддержку.

Между тем группа фенрихов, придерживавшихся нейтралитета, все увеличивалась.

— А ну-ка повтори это еще раз! — возбужденно выкрикнул Меслер.

— Я даже могу изложить тебе свою точку зрения письменно, — пояснил Хохбауэр. — Я не являюсь поклонником и обожателем легкомысленных девиц, которых при любых обстоятельствах и почти на каждом шагу можно иметь дюжинами. Для меня они слишком примитивны. Я предпочитаю дам, и притом дам из высоких кругов.

— Да что ты говоришь! — еще раз воскликнул Меслер, которому в данный момент пришло на ум только это выражение.

С каждой секундой Хохбауэр все больше и больше упивался чувством собственного превосходства. Симпатизирующие Хохбауэру фенрихи с изумлением смотрели на своего кумира. А некоторые из нейтралов, возглавляемые Крамером, не заставили себя ждать и согласно закивали головами. Это придало Хохбауэру еще больше сил. С едва скрываемой иронией он посмотрел вокруг и после небольшой паузы продолжал:

— Я могу рассказать вам о таких вещах, что у вас от удивления глаза на лоб полезут. И отнюдь не о маленьких грязных похождениях, которые, как правило, совершаются в спешке. А нечто совсем другое! О таких вещах, о которых не могут мечтать даже такие люди, что так любят хвастаться своими похождениями.

С этими словами Хохбауэр извлек из кармана кителя тонкий батистовый платочек голубенького цвета, извлек к всеобщему огромному удивлению. Небрежно помахав им перед собственным лицом, он на какое-то мгновение понюхал платочек, изобразив на физиономии удовольствие.

От изумления, которое их охватило, фенрихи широко раскрыли и рты и глаза. А Редниц во время этого маленького представления буквально не отводил глаз от платочка. Спустя, однако, минуту Хохбауэр довольно элегантным движением спрятал ажурный платочек в карман своего кителя.

— На эту тряпочку я охотно посмотрел бы еще разок, — шепнул Редниц, обращаясь к своему другу Меслеру.

Но Меслер не слушал его, поскольку был занят тем, чтобы придумать еще что-либо, с чем снова можно было бы предпринять атаку на Хохбауэра. И ему казалось, что он уже нашел такую зацепку.

— Так вот оно что! — возбужденно выкрикнул он. — Выходит, если верить твоим словам, ты принадлежишь к числу таких кавалеров, которые наслаждаются радостями жизни, но помалкивают об этом. Только об этом ты можешь рассказывать своей бабушке или своему капитану Ратсхельму, а не нам. Подобные сказки может придумать каждый.

— Так дальше продолжаться не может! — с поэтическим восторгом взорвался Бемке. — Имя дамы всегда должно оставаться в тайне! На него наложено табу!

— Чепуха! — вмешался в спор Эгон Вебер. — О каких дамах может здесь идти разговор?! Суть дела от этого нисколько не меняется.

— Уж не хочешь ли ты собирать их адреса! — выкрикнул Амфортас, готовый вступить в спор.

— Какие там еще адреса! — недовольно пробормотал Эгон Вебер. — Для меня лично достаточно и того, что она носит юбку. Что же касается наших маленьких легкомысленных девушек, то я не позволю здесь их и себя оскорблять! Тем более я не намерен выслушивать оскорбления от того, кто считает себя галантным кавалером, а всех нас скоморохами! Ну, кто осмелится сказать, что я скоморох? Если такой найдется здесь, я его тут же изобью, а потом сам же потащу к нашему генералу, которого, как все вы хорошо знаете, как и меня, зовут Эгоном. Запомните это!