Фабрика офицеров - Кирст Ганс Гельмут. Страница 127

— Позвольте! — произнес генерал голосом, в котором уже слышались нотки некоторого беспокойства. — Так просто этого не объяснишь. Здесь, господин капитан, действуют несколько факторов, которые мне вам, как дилетанту, будет очень трудно объяснить, так как вы все равно не поймете.

— Однако, несмотря на это, вы все же попытайтесь объяснить.

— Я не понимаю, какой в этом смысл, — проговорил генерал-медик, и его розовощекое лицо покрылось красными пятнами. — Как врач, я, разумеется, обязан заботиться о жизни и здоровье людей, это так. Но помимо этого я еще обязан избавлять людей от страданий. А бывают такие страдания, избавлением от которых может быть только смерть. Кроме всего прочего я еще и солдат…

— И, по-видимому, член нацистской партии.

— Я знаю, что такое смерть-избавление, — нервно продолжал генерал-медик. — В ней не отказывают даже лошади. А вы подумайте о требованиях нашего времени! И разве не добро избавить страдающих от мучений? Вы лучше подумайте о том, что госпитали наши переполнены, врачей у нас катастрофически не хватает, это в равной мере относится и к квалифицированному среднему медперсоналу. На одной койке сплошь и рядом лежат по трое тяжелобольных…

— Заткните глотку! — рявкнул Федерс.

— Что вы сказали? — недоуменно спросил генерал, уверенный в том, что ослышался.

— Вы должны заткнуть свою глотку, — спокойно повторил Федерс и тут же схватил бумагу, что лежала перед генералом, и пробежал ее глазами.

— Что вам, собственно, от меня нужно? — с трудом ворочая языком, спросил генерал.

— Совсем немногое, — ответил Федерс, разрывая бумагу, которую он только что прочел. — Вам придется еще раз написать свое заключение. И оно должно быть таким, чтобы ни один человек, я повторяю, ни один из этих несчастных не переселялся бы в потусторонний мир. Понятно?

— Но это же… это…

— Насилие! — подсказал генералу стоявший у двери обер-лейтенант Крафт. — И все же это гораздо лучше, чем смерть!

И тут Крафт медленно подошел к остолбеневшему генералу, расстегивая кобуру. Подойдя вплотную к столу, он вынул пистолет и со стуком опустил его на стол.

— Ну, быстро, — с угрозой сказал Крафт, — пишите новое заключение, и такое, какое от вас требуют.

— Хорошо, — буркнул генерал-медик, бледный как полотно, — я подчиняюсь насилию.

— Даем вам пятнадцать минут, — сказал Федерс, ставя на стол пишущую машинку. Вставив в машинку чистый лист бумаги, капитан подвинул ее генералу.

Генерал дрожащими пальцами начал печатать.

Федерс тем временем отвел Крафта к двери и там тихо шепнул ему:

— А сейчас вы, Крафт, окажите мне еще одну услугу, лично для меня и наших друзей, которые висят здесь в своих корзинках. Уберите прочь с моих глаз машину генерала вместе с его шофером. Езжайте вместе с ним в казарму первыми, а я несколько позднее привезу самого генерала. Можете вы оказать мне такую услугу?

— Согласен, Федерс. Только вы тут сработайте все чисто, так как в противном случае мы с вами оба окажемся в лапах гестапо, а я хочу еще немного пожить. У меня еще имеются кое-какие дела, которые я должен завершить.

Официально учебные занятия заканчивались по плану в девятнадцать часов, после чего обычно уже не давалось никаких служебных заданий, хотя они вполне могли быть. Отсутствие в плане определенных мероприятий отнюдь не означало, что в школе замирала любая деятельность.

Просто это означало, что сейчас появлялась возможность иметь кое-какие свободы. Так, например, ужин, который разносился по комнатам, можно было начать немного позднее и несколько затянуть его. Можно было сбегать в лавочку, в которой ничего из спиртного, кроме легкого пива, не было. Те же из фенрихов, кто испытывал жажду культурных запросов, могли, разумеется, посетить комнату-читальню, где на столах были разложены такие великолепные немецкие журналы, как «Рейх», «Сигнал» и «Унзере вермахт». А по радио в это время, как правило, передавали жизнерадостную музыку.

Всем этим можно было воспользоваться, если, разумеется, не жалеть времени, так как фенрих должен был еще успеть сделать целый ряд вещей, как то: привести в полный порядок свое обмундирование, вычистить оружие и приборы, которые за ним числились, завершить свои заметки, выполнить все письменные задания. Все это включало в себя подготовку к завтрашним занятиям.

Об увольнении в город среди недели обычно нельзя было и мечтать, так как для этого не оставалось свободного времени, да и само разрешение можно было получить только от офицера-воспитателя. Редкие увольнения из расположения школы после окончания занятий получал лишь тот из фенрихов, кому удавалось: а) убедить командира в том, что он привел все свои дела и вещи в безупречное состояние; б) доказать, что он полностью подготовлен к несению службы на следующий день; в) убедительно обосновать свою просьбу об увольнении.

Найти такие обоснования было можно в различных вариантах, но они обязательно должны были звучать серьезно. Самыми популярными причинами для увольнения были так называемые полуслужебные причины, например, желание купить писчебумажные принадлежности, фотографирование для документов, сдача предметов военного обмундирования в художественную штопку. Причины, носившие, так сказать, культурный характер, рассматривались как довольно подозрительные. К ним относились: желание посмотреть новый фильм, взять книги в библиотеке, посетить какое-нибудь предприятие. Все эти просьбы воспринимались с большим недоверием. Дело в том, что если фенрихи хотели получить увольнение в город для того, чтобы сходить к девочкам, поесть и выпить где-нибудь в кабачке, что было доподлинно известно офицеру-воспитателю, то и тогда они все равно должны были придумывать уважительную причину.

В тот же день офицеры-воспитатели были заняты, так как даже после восьми часов вечера все они сидели в зале казино, где генерал лично проводил с ними занятие. В отсутствие офицеров-воспитателей разрешение на увольнение в город имел полное право выдать командир учебного отделения. Так, по крайней мере, должно было быть по теории, однако на практике нередко случалось так, как это обычно делал фенрих Меслер.

Меслер подошел к Крамеру и просто сказал:

— Я еду в город, хочу посидеть в кафе.

— Это следует понимать так, что ты просишь разрешения отпустить тебя в увольнение, — поправил его Крамер, стараясь хоть таким образом поддержать свой авторитет.

— Только не петушись, — как ни в чем не бывало заметил Меслер. — Я ухожу, а уж твое дело внести меня в список увольняемых. Считаю, что по-дружески так и следует поступать.

— А какой причиной можно обосновать твою просьбу на увольнение?

— Это уж ты сам придумай со своей светлой головой.

— Так гладко это не пройдет! — выкрикнул Крамер, задетый за живое. — Нет уж, ты изволь изложить мне какую-нибудь причину.

— Ну ладно, — по-дружески согласился Меслер. — Иду к девкам!

— Однако, дружище, я не могу записать это!

— Тогда напиши иначе: для поддержания связей между вермахтом и гражданским населением.

С этими словами Меслер отошел от возмущенного Крамера, однако не сразу вышел из казармы, сначала он зашел к Веберу, с которым поговорил о чем-то, и они пришли к общему соглашению.

После этого Вебер подошел к Редницу и рассказал ему о своем разговоре с Меслером. Выслушав его, Редниц сказал:

— Делайте что хотите!

Эти слова Вебер воспринял как одобрение и пошел дальше.

На пути Веберу попался Хохбауэр, которого он тут же отвел в угол и начал:

— Я надеюсь, ты помнишь о пари, которое заключил.

— Разумеется, — неохотно буркнул Хохбауэр. — И я его выиграю.

— Однако у тебя остается мало времени, Хохбауэр.

— Ты за меня не беспокойся, Вебер.

— Надеюсь, ты не собираешься отталкивать от себя дружескую руку, которая хочет тебе помочь? — с горечью произнес Вебер, и, как всегда, при слове «дружеская» он уставился на собеседника. — К тому же сегодня для этого самые благоприятные условия.