Фабрика офицеров - Кирст Ганс Гельмут. Страница 30

Майор довольно кивнул головой; последняя часть ответа Крафта ему особенно понравилась. Парень умел приспосабливаться, по крайней мере казалось, что он готов к этому. А это было всегда хорошей предпосылкой для плодотворного сотрудничества. Однако то, что майор считал своим пытливым умом, не хотело соглашаться с ним. И он спросил:

— А какому методу отдаете предпочтение вы — умелому убеждению, наглядному примеру, действенной силе?

— Смотря по тому, что будет больше подходить в сложившейся ситуации, господин майор.

Майор снова кивнул. Он не был недоволен, но и особо счастлив от ответа Крафта он тоже не был. Парень был подозрительно ловок, его нельзя было так просто взять на мушку. Требовалась осторожность. Наличие капитана Федерса среди его офицеров было уже достаточной причиной для беспокойства. А двое таких умников в одном и том же учебном отделении — это уже было небезопасно.

Однако дальнейшие раздумья майора были прерваны, так как его жена, госпожа Фелицита, сунула в комнату свой примечательный овечий нос, скупо улыбнулась и произнесла:

— Какая жалость, что господа уже вынуждены идти. Но ведь господам офицерам завтра предстоит тяжелый день.

— Арчибальд, — сказала госпожа майорша, — этот человек мне очень не нравится.

— Я тоже не в диком восторге, дорогая Фелицита, — с готовностью поддакнул Фрей. — Но, к сожалению, я не всегда могу выбирать себе сослуживцев. А этого мне просто навязали.

Майор подавил зевок и изобразил внимание. Как бы там ни было, он считался с ее советами. Следовать им ему не всегда удавалось. Но одно было ясно: Фелицита обладала ярко выраженным чутьем на пригодность или никчемность подчиненных. Это у нее было, можно сказать, врожденным, ибо многие из ее предков были генералами, владельцами рыцарских замков и государственными министрами.

— Этот человек, Арчибальд, не умеет себя вести. Он не может поцеловать руки, не умеет вести светский разговор; он неосторожно ест, просыпает пепел и ни разу не назвал меня милостивой государыней.

— Достойно сожаления, — заявил майор.

— Не думай, что я переоцениваю значение форм приличия, Арчибальд. Но ты ведь знаешь мой взгляд на это: человек большой внутренней культуры обладает также хорошими манерами. Возможно, Крафт и хорошо знает свое дело, но это иногда бывает и у некоторых плебеев. Настоящий же офицер должен обладать гораздо большим, чем простое знание своего дела. Короче говоря, Арчибальд, у меня в этом отношении большие опасения.

— У меня тоже, дорогая Фелицита. Но что же мне делать?

— Ты мог бы поговорить с генералом — еще не слишком поздно. Но уже завтра, когда этот человек вступит в должность, будет поздно.

Майор тяжело опустился в кресло, возле которого стоял телефон. Он был в смятении, он боролся с собой. Ему хотелось оградить себя от неприятностей и не разочаровать свою жену. Однако генерала не так-то легко переубедить: ему нужны веские доводы.

— Арчибальд, ты заметил, — с возмущением спросила его жена, — какие у него были глаза, когда он рассматривал меня?

— Он рассматривал тебя?

— Да, почти так, как рассматривают женщин с сомнительной репутацией. Мне было стыдно за него. У него взгляд козла, Арчибальд. Я считаю его бесстыдным и испорченным до глубины души.

— Ну что ты, дорогая Фелицита, — в замешательстве произнес майор, — он, вероятно, просто пытался немного пофлиртовать с тобой, тебе следует посмеяться над этим и расценить это как комплимент, неудачный, но все же комплимент. Он хотел, наверное, пококетничать с женой своего командира, чтобы таким неуклюжим манером понравиться тебе.

Майор внимательно посмотрел на свою жену, будучи уверенным, что он прав в своих предположениях. Ее достоинства, совершенно очевидно, носили духовный характер. И все же в его душу закралось слабое сомнение. Не каждый, говорил он себе, был человеком его формации, обладающим высоким чувством долга и моральной непогрешимостью. Он умел чувственные потребности заглушать жаждой деятельности. Однако, несомненно, имеются такие люди, даже среди его офицеров, которые склонны к заблуждениям. Он однажды читал о странной приверженности молодых людей к пожилым женщинам — а этот Крафт способен на всякое.

— Он смотрел на меня так, как будто хотел меня раздеть! — с деланным негодованием продолжала его жена.

Майор опечаленно покачал головой.

— Тебе это просто показалось, — робко предположил он.

— В таких вещах я никогда не ошибаюсь, — твердо заявила она. — И если тебе недостаточно того, что я уже сказала, то я не утаю от тебя и последнее: этот человек пытался самым безнравственным образом приставать ко мне под столом.

— Непостижимо! — произнес майор. — Но может быть, это была несчастливая случайность?

— Слишком много случайностей! — зло воскликнула Фелицита.

Она подошла к двери, открыла ее и крикнула:

— Барбара!

Барбара, племянница-служанка, тотчас же явилась. Она надела замызганный фартук, так как ее рабочий день еще не кончился. Она смотрела через майора на Фелициту и ждала.

— Барбара, — требовательно произнесла Фелицита, — когда ты помогала господам офицерам одеваться, что там у вас произошло? Ты хихикала и визжала, как индюшка. Почему?

— Ах, нет, нет, ничего не было, — сказала Барбара и покраснела.

— Ага! — воскликнула госпожа Фелицита. — Возле тебя стоял обер-лейтенант Крафт. Он что, ущипнул тебя? Если да, то за что?

— Ничего не было, — подозрительно горячо заверила Барбара. — Абсолютно ничего. — И потупилась.

— Ну хорошо! — заявила Фелицита Фрей. — Ты можешь продолжать свою работу.

Барбара удалилась. И сделала это с облегчением. Майор задумчиво посмотрел ей вслед. У нее действительно соблазнительная фигура, подумал он. И этот подонок Крафт заметил это в первый же вечер.

— Ну? — с вызовом спросила Фелицита. — И ты не собираешься ничего предпринять? Завтра может быть уже поздно.

Майор Фрей хмуро кивнул. Потом он решительно снял телефонную трубку и связался с казармой. Когда коммутатор школы ответил, что произошло не сразу, он назвал свое имя и звание, затем откашлялся и потребовал связать его с генералом.

— Модерзон, — сразу же прозвучал ясный, спокойный голос.

— Я очень прошу извинить меня, господин генерал, что я так поздно…

— Никаких объяснений, — заявил генерал, — переходите к сути дела.

— Господин генерал, после долгих размышлений я принял решение просить господина генерала воздержаться от назначения обер-лейтенанта Крафта офицером-инструктором в мой курс.

— Не согласен, — произнес генерал и положил трубку.

— Что меня привлекает, — заявил капитан Ратсхельм, — так это благородная, изысканная обходительность, царящая в доме майора Фрея.

— А что привлекает меня, — сказал Федерс, — так это потрясающая близорукость, царящая в этом мире.

Они поднимались на холм по дороге к казарме. В середине шагал капитан Ратсхельм, справа от него капитан Федерс, слева — обер-лейтенант Крафт. Со стороны они являли собой картину, полную мира и согласия: воспитатели будущих офицеров, дружно шагая, весело переговариваются между собой.

Под подошвами скрипел снег. Ночь была ясной, и все вокруг казалось зачарованным: черные контуры деревьев, дома, казавшиеся игрушечными, небо, усеянное сверкающими звездами. «Немецкая зимняя ночь», — подумал Ратсхельм. Затем он снова обратился к Федерсу и задушевно сказал:

— Вы недооцениваете всего этого, дорогой Федерс. Наш майор и его уважаемая супруга сохраняют нетленные ценности. Они сохраняют то, что должно быть сохранено, — домашний очаг, достоинство, гармонию между людьми.

— Плоскую болтовню, сладковатые разглагольствования и досужую навязчивость! — продолжил Федерс. — Короче говоря, эти люди не в своем уме — и они неодиноки.

— Я прошу вас, Федерс, вы ведь говорите о своем майоре, — упрекнул его капитан Ратсхельм.

— Я говорю о состоянии, — продолжал Федерс, — которое называю близорукостью, — это широко распространенная эпидемия. Каждый видит лишь настолько, насколько позволяет ему его горизонт. А он очень узок.