Фабрика офицеров - Кирст Ганс Гельмут. Страница 36

Генерал стоял за письменным столом. Перед ним сидели Вирман и обер-лейтенант Крафт. На заднем плане, за небольшим столом, сидела Сибилла Бахнер, держа перед собой блокнот для стенограммы.

— Я позволю себе, господин генерал, — начал мягко Вирман, — обратить ваше внимание на то, что считаю нецелесообразным посвящать пока третьих лиц в содержание моего доклада.

Генерал заявил:

— Я принимаю к сведению ваши слова. Прошу начинать доклад.

Сибилла Бахнер стенографировала все слово в слово — даже постоянно повторяющиеся формулы вежливости. Насколько ей позволяла работа, она рассматривала присутствующих: долговязую фигуру генерала, выжидательно напряженного старшего военного советника юстиции, неожиданно небрежного Крафта. Ибо последний считал, что на него никто не обращает внимания, и чувствовал себя лишним — и то и другое было заблуждением. Сибилла Бахнер заметила, что генерал точно прореагировал на реакцию обер-лейтенанта на каждое произнесенное слово.

— Что касается моих расследований по этому делу, господин генерал, — продолжал Вирман, стараясь как можно более осторожно формулировать свои мысли, — то я склонен думать, что их можно считать завершенными. За исключением заявления на известное лицо, которое было составлено вами, господин генерал, в моем распоряжении для проведения расследования находились следующие материалы: план местности с тремя фотографиями, составленный протокол, заключение врача о результатах обследования, три заключения экспертов, среди которых два заключения офицеров с законченным инженерным образованием и опытом практической деятельности в применении взрывчатых веществ на фронте. Далее: девять показаний, из которых два от офицеров-преподавателей военной школы; остальные семь — показания фенрихов, которые могут считаться очевидцами.

— С делом я знаком, — сказал генерал. — Меня интересуют только результаты вашего расследования, господин старший военный советник юстиции.

Вирман кивнул. Его лицо выражало обиду. Генерал, очевидно, все время старается унизить его.

— Господин генерал, — произнес он, — после тщательного изучения всех имеющихся материалов, после основательного выяснения всех спорных, сомнительных или неясных пунктов я пришел к следующему выводу: смерть лейтенанта Баркова насильственна. Она была подстроена, так как бикфордов шнур для взрыва был взят очень коротким. Основная задача заключалась в том, чтобы доказать, каким образом дело дошло до использования этого слишком короткого шнура. Для этого имеется несколько возможностей. Во-первых, шнур был выбран неправильно и слишком коротко отрезан по причине незнания дела. Эта возможность исключается, так как лейтенант Барков был очень опытным в саперном деле офицером. Во-вторых, правильно выбранный и отрезанный шнур был заменен другим, который и вызвал преждевременный взрыв. Это могли сделать только фенрихи. Но по положению вещей это исключено или, по крайней мере, кажется весьма маловероятным, так как показания фенрихов совпадают. Кроме того, нет убедительных доказательств мотива и повода, которые в подобных случаях имеют решающее значение. Из чего, в-третьих, вытекает последняя и логически единственная возможность: здесь имела место ошибка, недосмотр или случайность, приведшая к гибели лейтенанта Баркова. Следовательно, это был несчастный случай.

— Если вы действительно верите этому, — резко сказал генерал, — то вы не способны вести дело. Если вы только делаете вид, что верите, то я вынужден считать вас лжецом.

Пораженная, Сибилла Бахнер перестала стенографировать. Таких грубых, нарочито оскорбительных слов она никогда прежде не слышала от генерал-майора Модерзона. Даже крайнее, уничтожающее неодобрение он всегда формулировал сравнительно сдержанно. Сибилла Бахнер взволнованно дышала, и руки ее немного дрожали, но она продолжала писать, как и требовалось от нее.

Обер-лейтенант выпрямился. Он сидел теперь подтянутый и внимательно слушал, посматривая то на Модерзона, то на Вирмана. И постепенно ему становилось ясно, что он в качестве зрителя присутствует на исключительно захватывающем и небезопасном представлении, занимая место в ложе.

Старший военный советник юстиции покраснел, как помидор, но его несокрушимое самообладание было достойно уважения. Лицо Вирмана выражало глубокую печаль, затем ее сменил горький упрек. Всем своим существом он хотел показать, как ему прискорбно, что его неправильно поняли. Более того: с ним обращаются как с подчиненным низшего ранга.

— Господин генерал, — выдавил из себя Вирман, — я позволю себе еще раз обратить ваше внимание на то, что я считаю опасным, если мой доклад станет достоянием третьих лиц. Особенно в тех пунктах, которых мы вынуждены теперь коснуться.

— Я заявляю вам еще раз: я принимаю к сведению ваши слова, но не согласен с ними. Переходите к делу.

— Господин генерал, вы действительно не хотите ограничиться моим заключительным заявлением? Даже в том случае, если я заверю вас, что это наилучшее и единственно приемлемое решение?

— Даже и в этом случае.

Советник промокнул выступивший на лбу пот большим носовым платком в красную полоску. Генерал продолжал стоять неподвижно. Крафт наклонился немного вперед. А Сибилла поспешно схватила другой карандаш: первый сломался.

— Конечно, — с трудом сказал Вирман, — из наличествующих документов можно сделать и другие выводы, чем те, которые привели к конечным результатам моего расследования. В действительности существует нечто похожее на версию, как вы предполагаете или знаете, господин генерал, которая исключает несчастный случай или, по крайней мере, ставит его под сомнение. Но я не рискую расследовать ее, господин генерал, или вернее сказать: это было бы больше, чем риск, это было бы роковой ошибкой!

— А почему, господин старший военный советник юстиции?

— Мне неизвестно, господин генерал, в каких отношениях вы находились с покойным лейтенантом Барковом…

— Я был его командир — этого достаточно.

— Ну хорошо, господин генерал, мне не дано решать, достаточно ли это. Но если вы, господин генерал, вынудите меня к расследованию этой версии, то может выявиться следующее: многократные и неоспоримые доказательства того, что лейтенант Барков неоднократно делал высказывания, подрывающие военную мощь, что он употреблял формулировки, направленные против фюрера и верховного главнокомандующего вермахта, которые могли быть расценены как измена. А это, господин генерал, преступление, которое, несомненно, карается смертной казнью. Стало быть, можно сказать: насильственная смерть спасла его от бесчестной смерти.

— Так вот в чем дело, — едва слышно произнес генерал. Он повернулся, медленно подошел к окну, рывком раздвинул шторы затемнения и распахнул его.

За окном тускло светилась кристально-синяя ледяная ночь — без луны, без звезд. Казалось, все это происходило внутри искусственно освещенного туннеля с единственным окном, позволяющим видеть мир — мир, в котором царило леденящее осуждение. Людей в комнате охватила дрожь, чувствовался холод, льющийся снаружи.

Через некоторое время генерал обернулся к своим посетителям. Лицо его слегка побледнело. Но это можно было объяснить и отсветом от снега, который падал за все еще широко открытым окном.

— Господин старший военный советник юстиции, — произнес генерал, — я благодарю вас за доклад. Я принимаю к сведению, что вы считаете следствие законченным. Таким образом, ваша задача здесь выполнена. Завтра утром вы возвратитесь в подчинение инспектора военных школ. Желаю вам счастливого пути, господин старший военный советник юстиции.

Вирман встал, отдал честь и вышел. Его походка выражала гордое удовлетворение. Он был уверен, что одержал победу — хотя и ценою значительных потерь! Но он победил! И был уверен, что в следующий раз он не только разобьет этого опасного противника, но и уничтожит.

— Фрейлейн Бахнер, — сказал генерал после того, как Вирман удалился, — представьте мне, пожалуйста, завтра стенограмму.