Фабрика офицеров - Кирст Ганс Гельмут. Страница 6

Унтер-офицер Кротенкопф, так называемый изнасилованный, ожидал обер-лейтенанта Крафта в коридоре. Он страдальчески глянул на своего начальника, затем стыдливо опустил в поклоне голову.

Надо заметить, что унтер-офицер Кротенкопф отнюдь не был ни стыдливой мимозой, ни слюнтяем, ни тщедушным затворником — это был горбоносый мужчина с толстыми, оттопыренными губами, обезьяньими руками и здоровым задом — фавн с задворок Нижней Саксонии.

— Они позвонили мне, — заговорил он оскорбленным тоном, с искусственным возмущением. — Они подняли меня с постели среди ночи, утверждая, что телефонная связь не действует. Я сказал им, что они могут поцеловать меня в зад. А они ответили: но только не по телефону! Это должно было бы меня насторожить. Но я думал только об исполнении своего долга, о телефонной связи и о генерале — представить себе только, что он вдруг захотел бы позвонить, а телефон неисправен! Это пахло строительными работами или фронтом! Вот я и отправился к ним, потому что служба есть служба. Но только я вошел в подвал, как они набросились на меня. Все втроем, словно дикие. Они буквально сорвали с меня одежду, даже сняли сапоги — и при этом ужасно пыхтели, потому что сапоги у меня чертовски тесные. Кто не знает, как за это взяться, тому приходится попотеть, чтобы стянуть их. Но этих баб и это не остановило.

— Довольно, довольно, — остановил его Крафт, которого совсем не интересовали мелкие детали происшествия. — А почему вы пришли с докладом только теперь? Мне кажется, до вас должно было дойти еще ранним утром, что вы стали злополучной жертвой грубого насилия.

— Это верно, — ответил Кротенкопф с подобострастной улыбкой, — но я ведь тоже не изверг. И никогда не был мелочным. У меня кожа дубленая — все вытерпит. И когда бабы выкинули этот номер — между прочим, они были в стельку пьяные, — я подумал: ладно, ты же не злопамятен. Ведь если человек выпьет, хмель ему ударяет в голову, и некоторые от этого теряют рассудок. Бог с ними, подумал я, будь выше этого. Война всегда жестока и требует жертв. Так я рассудил. Но главные неприятности начались позже. Теперь эти ромашки обращаются ко мне просто по имени, они называют меня Вольдемаром! А это уже слишком. Они не желают больше подчиняться, они все время хихикают, говорят двусмысленности и смеются над моими приказами — они называют меня любимым! Скажите на милость! Называют меня любимым при всех, и не только эти три вчерашние, но и все остальные, что работают на коммутаторе. А этого я, как человек и унтер-офицер, не могу допустить.

— Ладно, хорошо, — сказал обер-лейтенант Крафт. — Я займусь этим делом, если вы на этом настаиваете, Кротенкопф.

— Да нет, я ни на чем не настаиваю, — заверил унтер-офицер, — но что же мне делать — надо мной смеется уже вся казарма! И называть меня Вольдемаром… Меня вообще-то зовут Альфредом. Сделайте что-нибудь, господин обер-лейтенант!

— А не может быть такого, что вы ошиблись?

— Тогда спросите этих трех фурий — им-то лучше знать!

Капитан Катер отправился в казино в надежде найти там утешение, а также чтобы подкрепиться. Потому что здесь-то были его собственные владения — и кухня, и подвал, и персонал казино подчинялись ему как командиру административно-хозяйственной роты. Право распоряжаться здесь имел еще только генерал, но в послеобеденное время вряд ли стоило опасаться его появления.

— Друзья мои, — деловито сказал капитан Катер, — чем мне вас порадовать? Выскажите мне откровенно ваши пожелания. После таких напряженных похорон каждому наверняка нужно подбодриться. Рекомендую арманьяк прямо из бочки — по крайней мере двадцатилетней выдержки.

Его совету, разумеется, последовали: Катер знал толк в напитках. Этому он научился во Франции.

Спиртное Катер всегда разливал сам: подобное священнодействие он никому не передоверял. К тому же сейчас это было и нетрудно, потому что в это время в казино сидело сравнительно немного офицеров — несколько преподавателей тактики и два или три начальника потоков. И еще гость военной школы, некий Вирман, судя по знакам различия — старший военный советник юстиции, подчиняющийся инспектору военных школ и направленный в Вильдлинген-на-Майне, чтобы тщательно разобраться в обстоятельствах гибели лейтенанта Баркова.

Но этот небольшого роста, внимательно ко всему присматривающийся господин, по-видимому, больше всего интересовался казино и содержимым его погребов. Таким образом, Катеру легко удалось добиться полного взаимопонимания с этим представителем закона, а Вирман всегда мог получить наполненный до краев стакан.

— Господа, — сказал Катер, присоединяясь к сидевшим за столиком офицерам, — вот это были похороны! Уж и не знаю, что лучше — лежать в гробу или же быть испепеленным гневным взглядом генерала.

— Уверен, из вас бы получился отличнейший покойник, — весело отозвался капитан Федерс. — А похороны не были бы особенно грустными — стоит только вспомнить о запасах, которые остались бы после вас.

— Господин капитан Федерс, — недружелюбно ответил Катер, — я удивлен, видя вас в такое время в казино. Ведь вы женатый человек, разве вас дома не ждет ваша жена?

На мгновение Федерс словно бы утратил самообладание, с лица его исчезла веселость. Офицеры с интересом уставились на него: все знали слабое место Федерса, но никому из них в голову бы не пришло задеть его таким образом — это было все равно что бросить ему открытый вызов. Поступок Катера был по меньшей мере легкомысленным.

Федерс рассмеялся, но смех его был хриплым и угрожающим.

— Катер, — заговорил он затем, — если вы удивляетесь, что видите меня сейчас в казино, могу только сказать, что я удивляюсь вам еще больше. Потому что по идее вы должны были бы сейчас находиться на своем рабочем месте и руководить своим, мягко выражаясь, стадом баранов. Но вы, наверное, перепоручили и это кому-нибудь другому — скорее всего Крафту, как я предполагаю. Потому что у него достаточно широкие плечи. Но, Катер, они ведь так широки, что он без особых усилий может оттереть вас, если только захочет! Этот Крафт настоящая охотничья собака, если я не ошибаюсь, при нем ни один кот [2] не может чувствовать себя в безопасности.

Капитан почувствовал себя немного задетым. Он поднялся, попытался непринужденно рассмеяться и заметил:

— Вы неисправимый шутник, Федерс!

Но это прозвучало не слишком-то убедительно; Катер вышел, сказав, что пойдет позаботиться о подкреплении.

Он зашел на кухню казино и как раз собирался сам немного подкрепиться, когда следом за ним появился старший военный советник юстиции Вирман и участливо спросил:

— У вас неприятности, дорогой господин Катер?

— Не стоит и говорить об этом, — заверил тот.

— Ну, в таком случае, — заметил любезно Вирман, — вам будет легче довериться дружески настроенному по отношению к вам человеку. А на меня вы можете положиться, мой дорогой. Если речь идет о правосудии, вы не прогадаете, обратившись ко мне.

— Итак, мои дамы, — начал обер-лейтенант Крафт, — попробуйте-ка не считать меня ни мужчиной, ни офицером.

— Это для нас не так-то просто, — ответила одна из трех девушек, которых он должен был допросить.

— Все же попытайтесь, — посоветовал Крафт. — Представьте себе, что я нечто среднего рода — если хотите, сам закон. Можете говорить со мной совершенно открыто, без ложного стыда.

— А у нас его и так нету, — заметила другая девушка.

Обер-лейтенант Крафт находился в подвальном помещении штаба, так сказать, на месте преступления. В комнате стоял ряд коммутаторов, перед ними — стулья, а сверху — схемы соединения и непременный плакат «Враг подслушивает!». В одном углу — стол, на нем кофейные чашки, чайник и электрический кипятильник. Применение кипятильника, кстати, было официально запрещено во всех штабных помещениях, но не генералом Модерзоном, а капитаном Катером — поэтому на запрет никто даже не обратил внимания. В другом углу находилась походная кровать — в известной степени «орудие преступления» — старый, продавленный, заржавелый проволочный матрас с наброшенными сверху тюфяком и одеялами.