Он почти изменил мiр (Acting president) (СИ) - Марков-Бабкин Владимир. Страница 37
Уже то, что его пригласили не в загородное поместье Кайкет к главе клана, а вызвали сюда в рабочие апартаменты Джону Дэвисону-младшему, могло говорить о снижении к нему интереса. Впрочем, это могло случиться и просто из-за спешности дела. Но и состоявшийся прием был чисто деловой, без прежней теплоты и, пусть и напускного, почтения. Он достаточно давно крутился в самых верхах, но впервые здесь в Америке, почувствовал трепет сходный с тем которое испытал два года назад перед русским императором в Стокгольме. Конечно того парализующего ужаса, которым по-медвежьи давил его Михаил II сегодня не было, но чувствовалось, что «Шерхан» напряжен и готов походя прихлопнуть свободной лапой «Табаки». Беседа выдалась трудной.
— Эдвард, англичане затеяли рисковую игру, — сказал Рокфеллер— младший выслушав подробности. — Мы понимаем их интерес. Нам совершенно безразличен и этот ирландец, и какой именно паралитик обитает в Белом доме. — Потому в части ирландца мы не возражаем. Но, Эдвард, твой Вайсман будет заметать следы. И отец уверен, что он постарается всё свалить на русских.
Полковник Хаус молча, поведя головой согласился с такой возможностью.
— А вот это уже может затронуть интересы здешних друзей русского самодержца. После взрыва в Уолл-стрит мы не хотели бы снова портить наши отношения с Морганом и тем более Барухами.
— Джон, я конечно укажу Вильяму, чтобы он не вмешивал в свои дела русских, но не могу ручаться, что он этого не сделает. — Хаус попытался снять с себя ответственность
— Эдвард, ты и не будешь, НЕ БУДЕШЬ ЭДВАРД, ничего такого говорить Вильяму. — Глядя прямо в глаза собеседнику твердо сказал Джон Рокфеллер-младший.
Полковник Хаус сжал кулаки.
Чёрт! Именно фразой о том, что он передаст указания Вайсману он свое положение уронил! Дурень! Сразу же понятно, что Вильям ничего не должен о сути этого разговора знать, а кому, когда, что и как сказать его патроны знают и сами. Идиот!
* * *
САСШ. НЬЮ-ЙОРК — ФРАНЦУЗСКАЯ ИМПЕРИЯ. ГРАСС КАБЛОГРАММА. 23 июня 1920 года.
Дорогая сестра.
Спасибо за посылку. Энель находит что Cuir de Russie Mury Paris может одинаково подойти и мужчинам, и женщинам, но сомневается в длительности интереса к этому аромату. Возможно эти духи лучше встретит Восток. В купаже с Chypre Egyptien Энель видит тревожные тона. В стойкости и соответствии духов можно быть уверенными. Предложу знакомым для изучения предпочтений. Подготовь пока каталоги на новый парфюм.
Твоя, Ирина.
* * *
САСШ, НЬЮ-ЙОРК. ГРЕМЕРСИ. ИРВИНГ-ПЛЕЙС, 52. 23 июня 1920 года.
АРЧИБАЛДУ
ПТИЦУ СЕСТРЕ ПЕРЕДАЛ. УХОД ОБЪЯСНИЛ. ОНИ САМИ ПОДГОТОВЯТ НЕСЛОЖНЫЙ НОМЕР.
ЮСТИНИАН
* * *
САСШ. НЬЮ-ЙОРК. ГРЕМЕРСИ-ПАРК, «ХИЛЛИ». 23 июня 1920 года.
Сегодня Михаил спокойно мог пообедать в полюбившейся таверне. Ни шумной компании русских поэтов (к счастью), ни Наташи Рамбовой (к сожалению) в этот час в «Хилли» не было. Михаил мерно жевал и вспоминал прожитый день. Из отеля он поехал на такси в свою конспиративную гарсоньетку. В обычное время связи Центр сообщил явки в Вашингтоне, куда надлежало убыть уже завтра. Энель отправил Центру шифрограмму о передаче Нины в нежные руки снежницы.
«Ещё два дня назад я и не подумал бы что Елена Михайловна Бехметева, урожденная Сперанская и есть «та самая Ирина» — размышлял Энель. «Интересно Борис то знает?» — он мысленно усмехнулся. «Борис, старый меньшевик, и супруга могла начать ещё в другой Службе…» — оценил он положение, — «Хотя, нет. Борис бы заметил, а Елена не стала бы работать против мужа. Сейчас, даже если Борис всего о жене не знает, они работают за одно». «Освобожденчество — общий крючок для него и для неё!» — решил Михаил, — «Потому не только у Государя Императора, но и у нашей Матушки Императрицы длинные руки! В кои-то веки царство наше двуглавое ещё и с обеими руками?».
По обыкновению, к кофе принесли газет. Ассортимент прессы в «Хилли» стал шире. Его стопка приросла «New Yorker Staats-Zeitung» и «Русским словом». Немецкую газету Нью-Йорка Михаил пробежал по заголовкам, зацепившись взглядом только за заметку о синемотографе: «Служба кино армии США была создана Военным министерством САСШ с целью показа фильмов на своих военных объектах по всему миру». Сразу вспомнилась Рамбова укатившая в Голливуд, и он быстро проглядел все упоминания о землетрясении в Сан-Франциско. «Похоже Наташа поторопилась с отъездом. Обошлось все в целом хорошо, здешний киношный «Новый Иллион» вовсе не пострадал,» — с тоской отметил он, — «О землетрясении пишут уже кратко и не ближе пятой страницы».
Газету на русском наверно принесли из-за зачастивших сюда русских поэтов. Но Энель не мог исключить и проверки. Потому он тщательно изображал чтение по складам каждого слова. Здесь уже знают, что он «учит русский» и не проявить интерес к «Русскому слову», как наоборот «читать по-русски бегло», он не мог. Эмигрантское издание как раз печатало новые стихи «заседающих в Государственной Думе русских поэтом». Скарятин заметил среди напечатав виршей и услышанное им здесь на днях «Места нет здесь мечтам и химерам...». На листе поэтические строки читались не менее обличительно:
«…На цилиндры, шапо и кепи
Дождик акций свистит и льёт.
Вот где вам мировые цепи,
Вот где вам мировое жульё.
Если хочешь здесь душу выржать,
То сочтут: или глуп, или пьян.
Вот она — мировая биржа,
Вот они — подлецы всех стран…»
Только в финал на печати немного изменился:
«Эти люди — гнилая рыба,
Вся Америка — жадная пасть.
Но Россия — вот это глыба!
Светоч правды — Святая рать».
Михаил не без сарказма подумал, — «Бурлюк видно был в кулачных аргументах убедителен. Но, скорее всего, Есенин не решился на бумаге их Всевеличие в одну стопу с протухшей рыбой укладывать».
Далее шло последнее слышанное Энелем, да и всеми, кто был в «Хилли» здесь же от Сергея Есенина хулиганское:
«Мне осталась одна забава:
Пальцы в рот — и веселый свист.
Прокатилась дурная слава,
Что похабник я и скандалист.
Ах! какая смешная потеря!
Много в жизни смешных потерь.
Стыдно мне, что я в бога не верил.
Горько мне, что поверил теперь…»
Михаилу снова показалось что он, когда он слушал, слова звучали иначе. «Значит поработал потом над стихом,»— подумал Скарятин, — «Есенин сам Глыба! Так честно и проникновенно писать!»
Энель перешел к англоязычной прессе. «Армия США начала выдавать новую награду — медаль Победы в Великой войне.» Скромно, но на первой странице. «И эти победители!?» — едва сдерживая возмущение подумал Скарятин, — «спору нет, их добровольцы и три бригады в последние пару месяцев Великой войны браво дрались, но после того как у нас три года миллионы кровь проливали. Союзники!». Михаилу даже захотелось снова выпить, но потом его мысли приняли более спокойный тон: «Хотя кто его знает. Если бы тогда в феврале Семнадцатого Михаил Александрович буквально за волосы не выдернул Россию из революции, как бы оно всё стало? Может и на американскую долю честных побед перепало бы с торицей …» Он уже не раз обдумывал произошедшее тогда и завершая внутренний диалог только мысленно повторил к чему пришел в своих размышлениях: «Нет. Без нас не удержали тогда бы в июле Париж — не куда бы было плыть американцам. А ведь это они у нас тогда через англичан и французов воду мутили. Читывал я секретный выдержки из допросов Сиднея Райли. Союзнички».