Канарейка - Страйк Кира. Страница 4

Так в этот день я и оказалась в своём доме одна. Случай – небывалый. Не помню, когда последний раз случалось такое, чтобы рядом никого не было. Странной, непривычной казалась тишина, не нарушаемая традиционным ворчанием Марии или хотя бы шорохом её тапочек. Родные стены, вдруг, показались живо похожими на музей. Ну да, за время совместной работы с мужем, многое из того, что цепляло по-настоящему, перекочевало сюда…

– Так, сын сказал принять успокоительное и пораньше лечь спать. Чёрт его знает, где в моём доме хранится то самое успокоительное.

Ну ещё, конечно, Мария знает. Но беспокоить помощницу в законный выходной совершенно не хотелось. Только намекни сейчас, что есть повод для волнения – примчится ведь. А у неё там свои посиделки с близкими.

Перерыла все шкафы, что попались на глаза – не нашла. Махнула рукой, повынимала пакеты с подарками, сложила в одну кучу в коридоре, сверху примостила огромного белого, невероятно приятного на ощупь тюленя, чтоб с утра не прыгать и ничего не забыть, выключила свет и залезла под одеяло.

Сон не шёл. Созвонилась с сыном – новостей не было. На его вопрос соврала, что лекарство приняла – незачем ему лишние тревоги, и положила трубку.

Не помню, как всё-таки заснула – разбудили тихие посторонние звуки. Приподняла с подушки голову и снова прислушалась. Сердце затрепыхалось, поднимая противный, мешающий сосредоточиться шум в ушах. Ну точно, со стороны Лёвушкиного кабинета явственно послышался подозрительный шорох. Или померещилось? Ну вот, вроде, всё тихо.

Встала с кровати и почему-то на цыпочках, в кромешной темноте покралась на разведку.

Уже у самого кабинета сообразила, что со включенным светом – оно как-то поудобнее будет. Поспешно сунулась в дверной проём, непонятным образом оказавшийся открытым, одновременно нащупывая выключатель, нажала клавишу и со всего маху врезалась головой во что-то жёсткое.

Перед глазами странным видением мелькнули мужские ботинки, в груди оглушительно схлопнулось, и только было загоревшийся свет – погас.

Глава 4

И вот теперь этот звон.

Открытые глаза защипало, заслезило, заставляя снова опустить тяжелеющие веки.

А громовые раскаты, вдруг, сменились мелодичным переливом.

У нас возле дома, в котором находилась прежняя квартира, располагался храм. Так вот до чего умелый в нём был звонарь. Я даже окна открывала, чтобы слышнее было, когда монах поднимался на колокольную башню и прикасался к своему волшебному инструменту.

И каждый раз, вглядываясь в тонкий тёмный силуэт, раскачивающий тяжёлые колокола в сдержанном мистическом танце, я думала о том, каким же даром нужно обладать, чтобы уметь извлекать звуки, исполненные такого величия, заставляющие людей останавливаться и прислушиваться к собственной душе.

Вот и сейчас кожа покрылась знакомыми мурашками, а чарующая мелодия подхватила сознание и понесла далеко-далеко, успокаивая боль, возвращая покой.

Как будто ты стоишь у тайного порога

И слышишь в тишине биенье сердца Бога…

Кажется, я снова уснула. И видела самый странный в своей жизни сон, больше походивший на воспоминание.

В светлой, какой-то сияющей комнате, напомнившей мне пустую яичную скорлупу изнутри, плакал маленький ребёнок. Сжавшись в комок и пригнув светлую кудрявую голову к коленкам, малыш, тихонько всхлипывал, подрагивая худыми плечиками.

И так сердце сжалось, глядя на него – такого несчастного, одетого в странную белую… девчачью ночнушку? Так захотелось забрать его горечь, утешить, успокоить.

– Ты чего, маленький? – руки сами потянулись к мальчишке, чтобы поднять, прижать к груди. – Что случилось? Я помогу, мы всё обязательно исправим.

Тёплые руки доверчиво обвили шею, и он поднял мокрое от слёз лицо. Боже мой, как же оно было похоже на лицо маленького Костика. Перед глазами встало воспоминание того самого дня, когда Лёва привёл меня к себе домой знакомиться с сыном. Те же пушистые волосы, те же глаза, полные сострадания, а теперь – страдания, те же мягкие ручки на моей шее.

– Бабуля, я боюсь. – носик жалостливо сморщился и солёные градины снова покатились из глаз…

… моего внука?

Душа зазвенела. Ноги ослабели, и я присела на невесть откуда взявшийся низкий детский стульчик, укачивая, обнимая бережно и крепко, обмирая каждой клеткой от запаха волос этого светлого ребёнка.

И я запела.

На город заснеженный ночь опустилась,

И вдоль дороги зажгла фонари.

Зимнему городу лето приснилось,

Скверик завьюженный спит до зари…*

Слушала свой голос – и не узнавала. Мой, точно – мой, но какой-то иной. Ошеломляющий, проникающий под кожу, как тот самый колокольный перелив. И простенькая песня звучала волшебством, плавно кружа голову, вместе с невидимыми пушистыми снежинками.

Малыш, заслушавшись, успокоился и обмяк у меня на коленях.

– Что тебя так испугало? – проводив отголоски улетающего эха, спросила я.

– Там мама и папа ждут, зовут, а я боюсь, и от того не могу найти выход. У меня не получается.

– Не надо переживать, родной. Стоит только перестать бояться, как всё наладится. Вот смотри. – я совсем не была уверенна в том, что делаю, но внук ждал моей помощи, и я не было никакой возможности обмануть его веру.

Просто взяла и представила дверь на гладкой стене. И она появилась.

– У-ух,– с восторгом и облегчением выдохнул внук, – я бы без тебя не справился. А времени совсем маленько осталось.

– Тогда я тебя провожу. – как ни хотелось побыть с ним подольше, пришло понимание, что задержка продлевает страдания Леночки и Кости – там, в недоступном более для меня мире (это я почему-то знала точно), где они ждут своего сына.

– Это было бы хорошо. С тобой – не страшно.

– Пойдём? – взяла тёплую ладошку в свою.

– Пойдём. – решился он.

Перед самой дверью внук остановился и потянул за пальцы вниз, обнял и тихонько шепнул в самое ухо:

– И ты тоже не бойся. Всё будет хорошо – я знаю.

– А мама с папой? – в тон ему спросила я.

Было так важно… Так хотелось, чтобы детям моим не было больно. Чтобы кто-нибудь им рассказал…

– Им расскажут. – встал на носочки, дотянулся до ручки и скрылся.

А я осталась одна. Нет. Пожалуй, наедине с единственной мыслью, что ни жизнь моя, ни смерть не оказались напрасными. Что, даже если бы меня всё-таки спросили, готова ли я на такую замену – добровольно отдала бы оставшиеся годы за возможность стать проводником, помочь этому мальчику найти дорогу к родителям. И, наверное, это было понятно, раз не спросили.

Скорлупа, вдруг, раскололась, разлетелась на осколки, погружая меня в неведомое ничто.

Очнулась совсем в ином настроении. Было так хорошо и совсем не страшно. Сон помнился до каждой мельчайшей детали. Согревал так, словно всё это случилось наяву. Даже пальцы ещё, казалось, хранили тепло детской ладони.

Только голова всё-таки немного гудела, в груди ныло, и не имелось никакого ответа на вопрос, где я, всё-таки, нахожусь.

Спугнуть послевкусие сна было так жалко, что я, не открывая глаз, просто повернулась на другой бок, ощутив под собой довольно жёсткую поверхность, а на себе – странное колючее покрывало.

Так. А вот это уже неожиданно. Всё-таки, желательно оглядеться и понять, что произошло, и на каком я свете. В общем-то, сознание смирилось с тем, что … Пф-ф-ф! Меня больше нет? Ну так есть же! Есть! И вряд ли в раю или в аду выдают колючие одеяла.

Взгляд упёрся в темноту. Сосредоточившись, смогла различить тёмные стены, уходящие в высокий потолок. Через узкое открытое окно, в помещение пробивался рассеянный лунный свет. Но толку от него было, прямо скажем, маловато. И тишина. Как в склепе.

Хотя, в склепе, кажется, должно быть тесно, холодно и сыро. А тут, вроде, ничего. Плед, опять же.