Спать и верить. Блокадный роман - Тургенев Андрей. Страница 26

— В некоторых квартирах нет радиоточек, а так как газеты запаздывают, не хватает почтальонов, многие граждане остаются без живого слова, и ваша обязанность — подбодрить людей политинформацией, сообщить новости. Необходимо переписать тех, кому необходим срочный медицинский уход, в критических случаях необходимо связаться с больницей…

Варенька с трудом узнала в инструкторе райкома того кудрявого красавца, что курировал их школу и зажигательно отплясывал даже однажды на школьном вечере. Весь такой был ладный, красивый, уверенный, что Варенька даже подумала, не стать ли и Арьке инструктором райкома, у Арьки ведь тоже кудри. А теперь у этого кудри свалялись, как войлочные, и говорит без задоринки, и ноги нет. Костыль. Потерял где-то ногу. Спрашивать неудобно. В ополчении, наверное. На самом деле, инструктор потерял ногу не в ополчении, а по пьяной лавочке. Ему было стыдно, что он не может быть в армии и защищать Ленинград, потому и задоринки не было.

В одной квартире в первый же обход — страшный инцидент. Пришли, дверь открыта, в одной комнате старик, как лунь. Они сказали, кто такие. Старик оглянулся, жалуется: сосед карточки отобрал. А в милицию сил идти нет, да и перед соседом страшно. Смотрит на них с мольбою в глазах, будто они, крохкие девушки, могут защитить от соседа. А Чижик у окна стояла, глянь: идет по двору страшный мужчина-мордоворот, огромный, как дерево, и лицо, как у злодея. Старика: не этот сосед? Оказалось, этот, старик задрожал как листок, под одеяло с головой полез.

Что делать? Первый этаж был, выскользнули через окно, побежали в милицию.

Вернулись с тремя милиционерами, а там картина: мордоворот старику чай подает.

Старик в отказе: нет, все отлично с соседом, помогает, девушкам ничего такого не говорил, даже и не знает, что они насочиняли. Милиционеры так и сяк, мордоворот отрицает и эдак ухмыляется, а потом еще на девушек давай поглядывать так, что Варя чуть не умерла от страха, и Чижик наверняка тоже. Старик дрожит, но наотрез отрицает.

— Угрожал вам сосед?

— Что вы, что вы!

Варенька поняла уже, что соседа уже не уцепить, но тут голос вдруг подал самый молодой и низенький милиционер, белобрысый, который до этого молчал:

— А ты, рогуль, не в армии почему?

— Бронь есть, — выпятил подбородок мордоворот.

— Ценный специалист?

— По здоровью.

— По здоровью у рогуля, хлопцы! Хиляк! — обрадовался белобрысый, а тут и его старшие товарищи нашли верный тон:

— Ну показывай свою бронь, болезный. Врача, знаешь, тебя проанализировать, мы и повторного сыщем, — сказал один, а второй добавил:

— Да и пошли к тебе в комнату. Произведем обыск.

— Права не имеете! — вскинулся мордоворот.

— Зато штыки имеем, не говоря о патронах. Пошли, сказал!

Милиционеры положительно завелись. Сосед понурился. Белобрысый сказал девушкам:

— Вы, дивчины, топайте до хаты. Понятых других возьму, а вы топайте. Честно обещаю, заберем его нынче. Не найдем за что, так придумаем.

Варенька сразу успокоилась, светлый был милиционер.

Ночью снились белые ночи.

Город плавал в ночах, качался, как на волне, словно Арька ее убаюкивал.

72

— Отдыхаешь, Маратик? Не разбудил?

Сталинский звонок застал Кирова дома, полупьяного в неурочные восемь вечера, прилегшего вздремнуть перед вечерней встречей с активом агитаторов. Врасплох. Голос заботливый, издевательский.

— Что ты, Иосиф. Не разбудил.

Покашливание и легкий деревянный стук на той стороне телефона. Трубку, что ли, выколачивает.

Киров вспомнил как Сталин, выступая по радио впервые в войну, в июле уже, две недели созревал-менжевался, стучал зубами о стакан с водой, и это слышала вся страна. И не поняла, что вождь — трус.

Киров вспоминал этот зубной канкан в последнюю московскую поездку, переглядывая Иосифа на кремлевских коврах, и тогда подобное воспоминание мгновенно сил прибавляло. А сейчас?

— А что у нас с планом «Д», Маратик?

Киров не похолодел, конечно, но замутило слегка.

Доглотнул коньяк, остававшийся в стакане.

— Кефир пьешь, Маратик? — услышал Сталин.

— Коньяк, Иосиф.

— Ай маладца! Так что с планом «Д»?

— По графику, товарищ верховный главнокомандующий.

Он не знал точно, что с планом «Д». Не понукал и отчетов не спрашивал. Надеялся, что рассосется план «Д» в связи с успешным прорывом. Прорыва не случилось: сгущаться теперь плану.

— Это хорошо, что по графику, Марат, — одобрил Иосиф и приступил к изложению своего видения военной ситуации под Ленинградом. Киров все это уже слышал. Сталин повторял не только аргументы и факты, но и повороты мысли комфронта.

С тем же выводом. Выводом такой-то армии из-под ленинградского командования и срочной передислокации ее южнее. Так и сказал, «южнее», слова «Москва» не произнес.

Доехало, значит, до Кремля письмо командующего. С кем, интересно.

— Понимаешь, Марат?

Догадался, что с Ангелиной. Подумал, что сучка, но как-то безразлично, беззлобно.

— Не понравился балет, да? — спросила трубка.

— На уровне, — непонятно и для себя самого ответил Киров.

— Свежая кровь нужна, согласен. Ничего, дорогой, войну выиграем: вырастим новую когорту советских Мельпомен.

И засмеялся мелким кашлем. Кирову было не смешно.

— Заводы ты не дал вывести, Марат. — Голос зазвучал жестче и было бесмысленно возражать, что не «не дал», а убедил ГКО принять соответствующее коллективное решение. — А теперь поздно. Станки по воздуху не улетят, а навигация заканчивается. Мы для тебя план приготовили: сколько Москве нужно от тебя танков, снарядов. Цыфры вечером будут. Хороший план, повышенный, коммунистический, боевой! Тебе понравится. Уверен, ленинградцы справятся!

— На Путиловском голодные обмороки зафиксированы, Иосиф, — сказал Киров не в возражение, а как-то так, в режиме товарищеской болтовни. — Не все могут у станков стоять.

— Так вывозить надо было! Поздно теперь! — так же по-товарищески посочувствовал Сталин.

Киров вздохнул.

— Ты людей к станкам привязывай, Марат! Веревками! И про «Д», пожалуйста, не забывай. Прислать спецов на подмогу?

Слышалось: проверить тебя, сукина сына.

— Справляемся, Иосиф. Днями доложу, если помощь нужна.

73

Чижик не хотела, чтобы Варенька к ней заходила, но Варенька положительно решила проверить, что это такое Чижик про тетю наговаривает.

Наталья Олеговна была женщиной интеллигентной, приличной, а главное — в племяннице своей не чаяла души. Чижик училась на одни пятерки, и Наталья Олеговна при всяком встречном-поперечном случае расписывала ее многочисленные таланты, провозглашала Чижика в будущем гением то химии, то математики, а то и вместе того-другого, и клялась дать ей лучшее в Ленинграде образование. От дорогих одежд, копейку на которые тетя готова была от себя отрывать, Чижик отказывалась, но в туристические поездки по Золотому кольцу, в Москву, в Севастополь, в Киев путешествовала с удовольствием. Посетила больше всех в классе городов С.С.С.Р., не считая Васьки Загдая, отец которого был номенклатурным специалистом и исколесил с семьей всю страну.

Вареньке не нравилось, что тетя слишком над Чижиком присюсюкивает, по-мещански, но в том, что она племянницу любила до колик, сомнений не возникало. И вдруг!

Варенька схитрила. Вспомнила, провожая Чижика до дома (подруга недалеко жила, на углу Кузнечного и Лиговки, где до войны стоял блестящий серебристый сатуратор, который в последнее лето заменили на красный, как пожарный кран), что Чижик задолжала ей книжку — «Приключения Тома Сойера». И напросилась тотчас зайти. Чижик растерялась под напором, не отпарировала, что сама может вынести книжку.

Зашли, и только брякнула щеколда, ударил в нюх, а показалось что и по глазам, остро-кислый резкий запах.

— Ой, чем это?

— У нас туалет сломался. В домхозе сказали, что чинить не будут, потому что все равно скоро воду отключат.