Клевета - Фэйзер Джейн. Страница 39
— Ты сама вынуждаешь меня обращаться с тобой по-иному, — произнес он тоном, который она слышала от него не больше двух раз, будучи еще ребенком. Оглядевшись, он крикнул: — Эрин! Марджери!
Обе служанки, бросив свои дела, поспешили к хозяину.
— Проводите леди в ее комнату и уложите в постель, — приказал он. — Хорошенько присмотрите за ней. Ей нездоровится из-за ночного дежурства.
— Будет исполнено, милорд, — сказала Эрин. — Пойдемте, миледи.
Даже если бы у Магдален хватало смелости и далее перечить Гаю, она ни за что бы не позволила бы себе делать это в присутствии прислуги. Не повернув головы, она покинула зал. Гай понимал и разделял побуждения, по которым она хотела оставаться здесь до конца, и, несомненно, уступил бы, если бы она не была беременна. Но теперь, увидев ее хрупкость, он вновь попал в плен старых страхов и воспоминаний о собственной беспомощности перед лицом мучительного ухода из жизни Гвендолин. После той потери он не мог позволить, чтобы Магдален, пусть даже из благих побуждений, подвергала свое здоровье и жизнь опасности.
Магдален почти ничего не сказала, пока Эрин и Марджери укладывали ее в постель, но краем уха она улавливала их возбужденные пересуды по поводу ночного нападения и нынешнего настроения горожан. Они посчитали, что она спит, устав за ночь и утолив голод творогом с белым хлебом и сладким сотовым медом. Но, когда Эрин подошла, чтобы задернуть полог кровати, Магдален попросила не делать этого. Было почему-то так приятно и покойно лежать в теплой пуховой постели, видеть вокруг яркий дневной свет, слышать звуки повседневной жизни замка.
В полдень она проснулась с чудесным ощущением спокойствия и безмятежности, тело ее было теплым и сонным, руки и ноги — расслабленными и отяжелевшими. Солнце все еще было на ее стороне, и она услышала сигнал рожка из гарнизонного двора: трубили смену караула. Присев на кровати, она потянулась к колокольчику.
— Ах, вы уже проснулись, миледи? — Эрин хлопотливо поставила на кровать поднос. — Я принесла вам бульон и кусочек хлеба. Вам нужно окрепнуть. Милорд приказал самым лучшим образом заботиться о вас.
Магдален немедленно вспомнила утреннюю ссору, и ей стало тошно.
— Милорд чрезмерно заботлив, — заметила она, принимая поднос. — Но я бы желала, чтобы вы соразмеряли его наказы со здравым смыслом.
Она отхлебнула бульона из бычьих хвостов.
— Миледи, я не могу его ослушаться, — искренне сказала Эрин. — Он потребовал не отступать ни на шаг от его приказаний. Он приглашал вас помочь ему в его хлопотах, когда вы проснетесь, — добавила она, направляясь к платяному шкафу. — Какое платье вы наденете?
Магдален задумалась.
— А странствующие рыцари, наши гости, все еще здесь?
— Да, госпожа, но милорд объявил, что он и гости будут ужинать одни здесь в большом зале.
— Тогда все равно в каком я платье, — с грустью сказала Магдален. Гай явно хотел, чтобы она провела остаток дня и вечер в одиночестве.
Одетая в закрытое льняное платье яблочно-зеленого цвета, подпоясанная в талии простым плетеным ремнем, она выглядела как молодое стройное деревце. Магдален направилась к покоям Гая. На ее стук Стефан открыл дверь.
— Желаю вам хорошего дня, моя госпожа, — он поклонился.
— Здравствуй, Стефан, — он по-детски улыбнулся — ему не было еще и двенадцати лет. — Ты хорошо показал себя в бою прошлой ночью, насколько я знаю.
Стефан покраснел. Это было его первое дело, и он до сих пор еще не мог забыть тот леденящий душу страх, который испытал в один смертельно опасный момент, и боялся, что кто-нибудь это заметил и назовет его трусом.
— Ты можешь нас оставить, — приказал Гай Он стоял возле камина и улыбнулся Магдален, когда та вошла в комнату. Стефан закрыл за собой дверь.
— Ты хорошо спала? — он поманил ее к себе.
— Да спасибо, милорд, — она подошла и остановилась перед ним.
Он взял ее лицо в свои ладони, внимательно его разглядывая.
— Ты сердишься на меня, мой кумир, — сказал он.
Магдален была если не рассержена, то раздосадована.
— Я знаю, что ты будешь ужинать один со своими гостями.
Он кивнул.
— Мне показалось, что тебе не понравилась их компания прошлым вечером. Я решил избавить тебя от этого сегодня.
Легкая краска покрыла ее щеки.
— Это единственный повод?
— Какой же может быть другой?
— Я подумала, что ты, может быть, посоветуешь мне провести этот вечер в постели, — сказала она. — Ты, кажется, думаешь, что это лучшее место для меня на шесть последующих месяцев!
— Ах, Магдален! — но шутка не могла бы помочь, и он наклонился, чтобы поцеловать ее надутые губки. Она ответила, как обычно, со всем пылом, прямо и без притворства, ее раздражение улетучилось, как только она прижалась к нему.
Он обнял ее еще крепче, чувствуя теплое биение сердца этой дорогой ему женщины, такой нежной и такой хрупкой. Хотя он и чувствовал ее власть над собой, эту парадоксальную власть женщины!
— Ты должна быть снисходительна ко мне, моя любовь. Наверное, я показался тебе слишком суровым сегодня утром, но постараюсь не быть таким впредь. Однако я не позволю тебе рисковать здоровьем в такое время.
Магдален вздохнула, кивнув головой в знак согласия. Она любила Гая и не хотела причинять ему неприятностей. Если он просит подчиниться всем этим требованиям ради его душевного спокойствия, то она должна это сделать.
— Надеюсь, вы будете уделять мне больше внимания, милорд, раз уж я должна быть лишена моих обычных занятий. Раз я должна сидеть и вышивать, вместо того чтобы выезжать, вы должны найти время развлечь меня.
Ее рот изогнулся в чарующей улыбке, от которой у него перехватило дыхание. Гай помнил об их уговоре, но рассудок его помутился, душевная твердость растворилась в ее магии. Какое-то мгновение он еще пытался побороть желание, но это было только одну минуту… и сдача была настолько сладостной, насколько он этого хотел сам.
8
Шарль д'Ориак увидел массивные сооружения замка де Бресс задолго до того, как обитатели замка узнали о его приближении. Кроме поваров, прачек, священников и прочей обслуги, необходимой для приятного путешествия, отряд состоял из самого сеньора д'Ориака, трех рыцарей под его знаменем, их вассалов и пажей и небольшого отряда конных стрелков. Людей было достаточно, чтобы обезопасить себя во время путешествия, но и не больше, чем нужно для визита вежливости к родственнице.
Шарль натянул поводья, остановившись, еще раз внимательно вгляделся в стоявший на холме среди равнин замок Бресс — цель своего путешествия. Близился вечер, и декабрьское небо было мрачным, предвещающим ненастье. Они не могли продолжать путешествие ночью, и Шарлю предстояло решить: либо поспешить и постучать в ворота кузины как путники, ищущие ночлега, либо расположиться с отрядом в ближайшем удобном месте и совершить церемониальный въезд утром.
В целом он склонился к последнему решению как более достойному и выгодному, но оно шло вразрез с его горячим желанием как можно скорее вновь увидеть эту ослепительную женщину. Такая ли она, какой он ее запомнил? Сможет ли он снова ощутить всю глубину страстного вожделения, которое испытывал, когда смотрел в ее серые глаза, так похожие на его собственные, но таящие в себе силу, такую же, как глаза ее матери, способные свести с ума любого мужчину; этот страстный рот, эти губы, которые он мог бы мять своим ртом как спелые ягоды земляники, гибкое тело, сулящее сказочное наслаждение.
Но нет, ему следует подождать. Решение пришло само собой, хотя его тело отяжелело от мыслей о Магдален. Слишком поспешное прибытие произведет ложное впечатление, а он не может допустить промаха. Слишком многое поставлено на карту.
Его отряд с облегчением воспринял известие о том, что они остановятся на ночь в ближайшем монастыре. Путь от Тулузы до Пикардии был велик и труден для зимнего путешествия, кроме того, они торопились. Дороги становились все более грязными, по мере того как они продвигались с мягкого юга на серый, залитый дождями север. Ночи были холодные, дни — дождливые, климат — неприветливый для тех, кто привык к серебристому мерцанию оливковых рощиц, к буйной зелени виноградников, к ласковому плеску голубого моря, к песчано-холмистой земле Руссильона.