Клевета - Фэйзер Джейн. Страница 46

— Шарль д'Ориак, может быть, и кузен тебе, но, как и все де Боргары, ревностно предан Франции. Я не видел смысла встревать в ваш обмен ядовитыми репликами и создавать почву для раздоров.

Магдален вновь вспомнила, что Гай нимало не озаботился тем, что Шарль тот самый человек, который пытался увести ее от постоялого двора в Кале, да и весь этот эпизод воспринял удивительно легкомысленно — как, впрочем, и она. Ощущение, что здесь что-то не сходится, вновь задело ее.

— Мне кажется, здесь должно быть что-то еще, — отчаянно выпалила она.

— Ты обвиняешь меня во лжи? — золотисто-рыжие брови Гая недоверчиво приподнялись.

— Нет, ни в коем случае, — быстро ответила она. — Просто у меня есть ощущение, что ты говоришь мне далеко не все.

— Может быть, я просто решил, что ты знаешь то, что тебе следует знать? — ответ Гая был предельно осторожен.

Магдален покраснела.

— Я не ребенок, милорд.

— Совершенно верно, — согласился он, — и именно поэтому тебе следовало бы самой понять неразумность споров о сюзеренитете французского короля, тем более с человеком, который в иной ситуации скорее окажется нашим врагом, нежели другом.

— Так ты ему не веришь! — утверждение это прозвучало с оттенком упрека, поскольку внимание девушки переключилось на более близкий предмет.

— Я никогда не говорил об этом. Я всего лишь сказал, что ты должна доверять мне.

— Но ты сам бранил меня за мои ничем не обоснованные страхи!

— За твое дурное поведение, которое сделало возможным появление этих страхов, — поправил он ее.

— Но почему семейство моей матери стремится навредить мне? — она помрачнела, опустив голову, так что каштановые кольца распущенных волос закрыли лицо. — В Риме объявили, что мой отец был женат на моей матери. Какие же основания для наших семейств испытывать друг к другу неприязнь?

«Следует ли посвятить Магдален в истинные обстоятельства ее рождения? — в который раз спрашивал себя де Жерве. — Нельзя же вечно скрывать от нее правду?» Но слишком уж это было тошно. В конце концов, это дело Джона Гонтского поведать дочери эту душераздирающую историю: Гай де Жерве и без того слишком многое принял на свои плечи, многое из того, что являлось обязанностью Ланкастера. До сих пор он не мог без содрогания вспоминать то отчаяние, которое охватило девочку, когда она узнала правду о своем происхождении, и он совершенно не был расположен еще раз переживать подобную сцену.

— Просто это вопрос политики, — сказал он. — Семейство твоей матери — за Францию, семейство твоего отца — за Англию, и каждая из сторон рассчитывает перетянуть на свою сторону тебя. Теперь, когда у тебя нет мужа, ты одна связываешь владения де Брессов с Англией.

Он вновь вернулся к бумагам на столе.

— Но у меня есть муж, — прошептала Магдален, но так тихо, что он не услышал. Она была так же уверена в этом, как и в том, что Гай не сказал ей всего, что знал.

Но поскольку надежд что-то выпытать у него больше не было, она решила покончить с допросом и напомнить Гаю истинную причину своего визита к нему в постель.

— Вы намерены всю ночь провести за бумагами, милорд? — ее томный голос свидетельствовал о том, что вопрос, ставший камнем преткновения, на время отложен. Но Гай не спешил с ответом, делая вид, будто с головой погружен в дела.

Магдален в раздумье прикусила нижнюю губу, затем соскользнула с кровати, на цыпочках прошла через комнату и ловко пролезла между Гаем и столом, после чего уселась на стол, прямо на стопку бумаг.

— Вообще-то, им это не полезно, — заметил Гай.

— По-моему, я все же заслуживаю не меньшего внимания, чем эти пыльные пергаменты, — объявила Магдален, с хрустом устраиваясь на бумагах.

Он смотрел на нее прищурясь.

— Вам придется убедить меня в этом, леди. Давай проверим, так ли это, — он лениво потянулся в сторону и извлек из держателя гусиное перо. — Я, понимаешь ли, привык производить пробу пера на каждом новом пергаменте. Поскольку передо мной совершенно чистый лист, то надо проверить, будет результат тем же самым, или… короче говоря, интересно поглядеть.

Магдален затрепетала, желание пронзило ее, смешавшись с предвкушением того, что он собирался проделать.

— У тебя нет чернил на пере, — прошептала чуть надтреснутым от волнения голосом.

— И в самом деле! — Гай окунул кончик пера в кувшин с водой, стоявший на столе. — Ну, какое же послание мне написать здесь?

Он сделал кончиком пера изящный завиток на ее щеке — настолько осторожный, что она ощутила лишь легкое покалывание.

— Нет, не послание, а портрет, — сказал он тихо. — Позволено мне будет набросать черты моей модели?

Она задрожала, и вновь заскрипели бумаги, придавленные бедрами. Гая, казалось, нимало не беспокоило состояние документов. Он вновь обмакнул перо в воду и начал сосредоточенно обводить контуры ее лица, уха, обрисовал пером линию соединения полуоткрывшихся полных губ, затем опустился вниз — по изгибу стройной шеи, воспроизводя форму ключицы и линию плеча.

Она по-прежнему сидела на краю стола, только кожа ее покрылась мурашками, когда он вновь обмакнул перо и тоненькая влажная линия проложила дорогу к ее грудям, сделала круги вокруг потемневших из-за беременности сосков — и от этого мягкого прикосновения по коже вновь побежали мурашки. Гай взял в одну руку зрелую тяжесть ее груди, выписывая строки наслаждения на нежно-белой в голубоватых прожилках чаше, лежащей в его ладони. Дыхание Магдален участилось, и пламя возбуждения разрумянило щеки, а Гай взял ее руку, чертил круги на ее ладошках, затем — на ногтях пальцев, и тело ее замерло в предвкушении дальнейшего, истомленное этой мучительной, доводящей до транса прелюдией.

Перо записало свое послание в глубокой расщелине ее грудей, мягко покалывая, пробежалось по ребрам, опущенной частью погладило припухлость ее живота, заставив Магдален испустить еле слышный стон. Мышцы ее напряглись, ноги шевельнулись, бедра приоткрылись в жадном ожидании.

Она хотела лечь на спину, открыв всю себя блаженству этой игры, но жаркая и твердая рука Гая легла ей на талию, удерживая ее в вертикальном положении. Перо еще раз погрузилось в воду, и острым его концом Гай наконец проложил дорогу к бедрам, все ближе приближаясь к темному руну, за которым пряталась ее влажная, горячая сердцевина. Тихий стон исторгся из ее груди, и всем своим открытым телом она двинулась навстречу перу. Она уже не владела собой: стремясь упасть на спину, раскрытая смене ощущений, которые вызывало у нее щекочущее покалывание и поглаживание пушистого пера.

Только теперь Гай снял руку с ее талии и дал ей опрокинуться, и она лежала перед ним на столе в полузабытьи, еле слыша, как скрипят и хрустят под нею бумаги. Каждой клеточкой тела, каждым окончанием нерва она вознеслась к той точке, где наслаждение граничит с мукой. Перо скользнуло между широко раскрытых бедер, и она уже не разбирала ничего, закружившись в диком и неудержимом водовороте блаженства… Потом она медленно пришла в себя, понемногу начала различать блеск свечей на камине и заново распознавала границы тела, пресыщенного удовольствием и неспособного к какому-либо движению.

Мягко, предельно мягко, словно боясь вывести Магдален из летаргического состояния, Гай поднял ее со стола и перенес на кровать. Там он уложил ее и накрыл стеганым одеялом.

— А ты?… — прошептала было она, но он остановил ее, зажав рот своими губами.

— Я получил удовольствие и больше этой ночью не стану тревожить тебя. После такого тебе следует отдохнуть.

Если бы Магдален могла, она бы начала протестовать, но тело и ум совершенно обессилели и слова не желали идти наружу. По правде говоря, она не горевала от того, что должна была остаться в одиночестве вместе со своей ленивой истомой. Глаза ее сомкнулись.

Гай стоял у кровати, глядя на нее. Он улыбался, но в глазах его пряталась тень. Тень от мыслей о том, что впереди их ждет боль разлуки. Как долго Джон Гонтский намерен выжидать, прежде чем объявит о вдовстве дочери? А если это и произойдет, едва ли Гаю де Жерве следует рассчитывать на такой приз, как дочь Ланкастера и наследница владений де Брессов. Он уже получил благодаря своему сеньору одну жену, а в приданое — богатство и силу. И теперь Гай не представлял прежней ценности для хозяина, ему нечего было предложить, кроме того, что уже было.