Клевета - Фэйзер Джейн. Страница 52

— Я желаю, чтобы меня обслуживали Эрин и Марджери, — заявила Магдален, отстраняясь от женщины. — Я не нуждаюсь в ваших услугах, сударыня.

— Не надо меня бояться, миледи, — пропищала женщина, откидывая одеяло. — Я видела на своем веку столько детей, входящих в этот мир… и покидающих его. Иногда вместе с матерями.

И она ткнула рукой в живот Магдален, прежде чем приступить к более тщательному обследованию.

Магдален смирно лежала, пока ее ощупывали жесткие старушечьи пальцы, и по мере того как в ней росли отвращение и страх, крепло и убеждение, что от этой женщины ничего хорошего ждать не приходится. Первая схватка началась так внезапно и была такой острой, что она закричала — в негодовании и удивлении.

— Если вы уже сейчас начинаете кричать, миледи, то что же с вами будет позже? — заявила повитуха, кладя руку на туго натянутый живот.

Магдален что есть силы отпихнула ее руку.

— Не желаю видеть здесь эту женщину! — закричала она. — Уходите, сударыня!

Эрин и Марджери, испугавшись, как бы их госпожа не взбушевалась, уговорили глухо ворчавшую старуху на время оставить комнату.

— Она лучше всех знает это дело, — уговаривала хозяйку Марджери, возвращаясь к кровати.

— У нее дурной глаз, — заявила Магдален. — Из-за нее у меня родится ребенок с косоглазием или кривыми ногами. Не хочу, чтобы она была рядом.

Служанки молча пожали плечами. Они знали, что при схватках у многих женщин возникают самые дикие подозрения, но они понимали также, что скоро леди Магдален будет настолько поглощена болью, что будет рада любой помощи.

Ближе к вечеру Магдален лежала, изнуренная и оцепенелая, и тело ее жадно пользовалось мгновением отдыха между схватками. Единственными ощущениями, появившимися у нее в минуты просветления рассудка, были негодование и замешательство, которые испытывала бы всякая на ее месте. В самом деле, почему ее не подготовили к этому? Почему с ней вообще такое происходит? За что ей такое мучение? Неужели это плата за грех, за смертный грех, и орудием возмездия избрана эта зародившаяся в ней жизнь? Может быть, так чувствует себя каждая женщина или все-таки это расплата за ее прегрешение? Эти и подобные мысли проносились в ее воспаленном мозгу. Слезы заблестели в уголках ее глаз, и отчаяние вновь охватило ее, ибо опять начались схватки, неумолимые, бесконечные, нестерпимые.

Эрин держала у губ хозяйки влажную тряпку, и Магдален жадно сосала ее, потому что слишком ослабела, чтобы пить из чашки. Свет дня сменился сумерками, и лица служанок были бледными и напряженными: боли у роженицы, кажется, начинали стихать, но ребенка все не было, а госпожа их впала в беспамятство.

— Придется вызвать старуху, — тихо сказала Эрин. — Она-то сумеет вытащить ребенка наружу.

Марджери вздрогнула. Обе они знали, чем чаще всего кончаются такие попытки: вместо ребенка вынимают окровавленный кусок мяса, а мать, истерзанная и искалеченная, умирает, истекая кровью, либо после родов заболевает смертельной родильной горячкой.

— Может быть, миледи стоит отдохнуть, тогда она сама без помощи повитухи сумеет помочь ребенку выбраться, — с трудом выговорила Марджери. — Милорд будет в гневе, если мы не сделаем все, чтобы предотвратить вмешательство бабки.

Обе служанки вдруг вспомнили страшную ночь в штормовом море, черное от муки лицо де Жерве, и ту неудержимую радость, которая охватила его, когда они сообщили, что миледи будет жить.

Эрин снова смочила тряпку и протерла лицо Магдален. Веки девушки приоткрылись, и глаза на мгновение ожили.

— Леди, нам придется вызвать повитуху, — настойчиво сказала Эрин, понижая голос. — Иначе ребенок погибнет.

Магдален, застонав, замотала головой.

— Не хочу, чтобы она… пока не хочу.

Казалось, она взглядом умоляла служанок собраться вместе возле нее для последнего усилия. Боль в очередной раз исказила ее лицо, и Магдален, задыхаясь, начала биться в конвульсиях.

В темном небе поднялась луна, зацепившись рогом за край окна. Служанки лихорадочно перебирали четки, страстно шепча молитвы.

Разоблачившись, Гай сложил доспехи в палатке, разбитой за оградой арены. Был ранний вечер, и на краю долины виднелся сквозь дымку замок Компьень.

— Вино, милорд, — Джеффри поднес кубок. — Ваша победа, милорд, была просто блистательна!

— А? — Гай даже не расслышал замечания оруженосца. Он двинулся к выходу из палатки, потягивая из кубка вино. Воздух приятно освежил лицо, еще недавно закрытое шлемом и забралом, а тело без громоздких доспехов двигалось широко и свободно. Впереди его ждал пир, который наверняка завершится грандиозной попойкой, а потом он сможет уснуть в мягкой и чистой постели — предвкушение всего этого наполнило его радостью.

На небе сверкнула вечерняя звезда, и Гай нахмурился. Ему вдруг пришло в голову, что каких-нибудь два часа дороги — и он снова в замке де Бресс. Мысль была совершенно несвоевременной: его спутники вполне заслужили хорошую пирушку в отменном обществе, удобную постель и неспешный путь домой при свете дня, когда им не грозит никакая опасность.

Гай резко повернулся.

— Мы возвращаемся в Бресс, Джеффри. Передай рыцарям и прислуге, что мы отправляемся немедленно.

Отряд выехал из Компьени, когда уже совсем стемнело. Никто не спрашивал лорда де Жерве о причинах его внезапного решения, хотя все устали после трех дней сражений, не ужинали и вынуждены были быть бдительными на случай возможного нападения. Все мечтали об одном: как можно скорее оказаться в замке. И ни единой жалобы или ропота недовольства не долетело до уха Гая, который ехал впереди, нахмурив брови и сжав губы.

Он и сам не знал, почему так поступил, но решение пришло внезапно и было необоримым.

Около десяти часов вечера они прибыли в замок Бресс.

Магдален, измученная родами, не слышала, как герольд де Жерве властно протрубил в рог, требуя опустить подъемный мост, зато этот звук сразу же услыхали через открытую створку окна ее служанки.

— Это милорд, — обрадовалась Эрин, наклонившись к Магдален, чтобы вытереть ей лоб. — Милорд приехал, леди.

Она не была уверена, слышала ли страдалица ее слова, и на всякий случай повторила их.

— Она чуть было не умерла, — проворчала старуха, осторожно приближаясь к кровати. Магдален все еще не разрешала ей прикасаться к себе, хотя сил на то, чтобы выдворить ее из комнаты, у нее уже не было. — Если я в течение часа не вытащу из нее ребенка, они оба умрут.

— Нет! — каким-то образом смысл слов проник в сознание роженицы. — Ты не прикоснешься ко мне!

Ворча и качая головой, старуха ретировалась в тень. Ее дело — предложить услуги, а на нет и суда нет: если женщина умрет, то она здесь ни при чем.

— Но, миледи… — начала было Эрин, и слова застряли у нее в горле.

Дверь распахнулась, и вошел Гай де Жерве, на ходу стягивая с рук латные рукавицы; его обветренное, загорелое лицо побледнело. Еще в воротах ему сообщили, что леди де Бресс весь день мучается в родах и никак не может родить ребенка, а по выражению лиц у попадавшихся ему навстречу обитателей замка он без всяких слов понял, что дело плохо.

— Как она?

— Плохо, милорд, — тупо сказала Эрин. — Ребенок никак не родится, а силы миледи на исходе.

Гай приблизился к постели и пристально, с отчаянием и недоверием взглянул на Магдален. Вместо глаз он увидел глубокие лиловые впадины, кожа на скулах и на лбу так натянулась, что, казалось, еще немного, и она прорвется, а рот, чудесный, страстный рот, сжался в тонкую страдальческую улыбку.

— Она не желает, чтобы я к ней подходила, милорд, — заскулила повитуха. — Я бы давно вытащила на свет Божий ее ребенка. Это единственный способ спасти ее, но она не позволяет прикасаться к себе!

— Гай! — выдохнула Магдален шепотом, и он наклонился ниже.

— Я здесь.

— Прогони ее. Не разрешай ей прикасаться ко мне.

Гай стоял в нерешительности: с одной стороны, у него не было оснований не доверять замковой повитухе, а с другой… если Магдален, находясь в таком состоянии, способна так упорно настаивать на своем, то, может быть, в этом что-то есть?