Китайцы. Моя страна и мой народ - Юйтан Линь. Страница 30

Во-вторых, религия — это сдерживающий фактор, побуждающий людей не совершать аморальных поступков. Здесь точки зрения у христиан и китайцев сильно расходятся. Этика китайского гуманизма ставит в центр мироздания человека, а не Бога. С точки зрения людей Запада, почти невозможно удерживать взаимоотношения людей в рамках морали, не прибегая к помощи свыше. А китайцам представляется поразительным мнение, будто без помощи божественного третьего лица невозможно вести себя пристойно в отношениях с другим человеком. С китайской точки зрения, человек должен совершать добрые дела просто потому, что это добрые дела, проникнутые гуманным отношением друг к другу. Я часто задумываюсь над тем, в каком направлении развивалась бы этика в Европе, если бы не деятельность апостола Павла и его теология. Думаю, что европейская этика в силу вещей стала бы развиваться в направлении, намеченном Марком Аврелием. Теология апостола Павла привнесла в европейскую этику иудейское понятие греха, которое проникло во все сферы христианской этики и от которого нет спасения, помимо догмата об искуплении первородного греха. Если однажды европейская этика расторгнет связи с религией, многим это предположение покажется весьма странным. Мысль о том, что такое вообще возможно, редко приходит кому-либо в голову.

В-третьих, религия порождает и питает живые эмоции, дает ощутить мрачное величие и таинственность Вселенной, санкционирует поиск гарантий безопасности в жизни, удовлетворяет самые глубинные духовные устремления человека. Бывают такие моменты: мы только что потеряли близкого человека, или выздоравливаем после тяжелой болезни, или прохладным осенним утром видим опадающую листву — нас охватывает предчувствие близкой смерти, ощущение эфемерности жизни. Именно тогда человек осознает, что жизнь чувств и ощущений — это не все, что за гранью реального мира есть еще Великое Нечто.

Такое случается и у европейцев, и у китайцев, однако реакция на это тех и других совершенно разная. С моей точки зрения (христианина в прошлом, а ныне язычника), хотя религия на любой вопрос дает готовый утешительный ответ, она все же отвлекает нас от ощущения непостижимости всего таинственного в нашей трагической жизни, от чувства щемящей грусти, от ощущений, которые мы называем поэзией. Христианский оптимизм убивает любую поэзию. А у язычника нет готовых ответов на все вопросы, он наделен неутолимым чувством таинственного и жаждет безопасного существования, но не в состоянии обрести его неминуемо приходит к пантеистической поэзии. И действительно, у китайцев религию заменила поэзия — начало вдохновляющее и живое. Это мы еще увидим, когда будем говорить о китайской поэзии. Для людей Запада, у которых отсутствует свойственное китайцам пантеистическое отношение к природе, религия представляется естественным выходом. Однако, с точки зрения язычника, религия построена на страхе, обусловленном тем, что в этом мире не хватает творческой фантазии для удовлетворения человеческих эмоций, что буковых рощ Дании и песчаных пляжей Средиземноморского побережья недостаточно для уврачевания страждущих душ. И тогда приходится начать поиски сверхъестественного.

Однако конфуцианский здравый смысл отвергает сверхъестественное, поскольку оно принадлежит области непознаваемого, поэтому конфуцианцы практически не уделяют ему внимания. Напротив, они с пафосом провозглашают превосходство человеческого разума над природой, отвергают образ жизни, предполагающий близость к природе. Наиболее четко это мнение сформулировал Мэн-цзы. Согласно конфуцианству, существует триада «Небо, Земля и Человек, они — три основы Вселенной». Эта концепция напоминает триаду Ирвинга Бэббита (1865—1933; американский литературный критик. — Примеч. ред.), включающую сверхъестественное, человеческое и природное начала. Небо состоит из облаков, звезд и всех непознаваемых сил, которые на Западе считаются «творениями Бога». А Земля, природное начало, состоит из гор, рек и других сил, которыми управляет греческая богиня Деметра. Человек же занимает важное место между Небом и Землей. Человек знает свое место в мире и гордится им. Его душа напоминает крышу китайского дома: нависая над землей, она не возносится к небесам подобно готическому шпилю. Достигший такого величия человеческий дух служит мерой гармонии и счастья в земной жизни.

Крыша в китайском стиле намекает на то, что счастье надо искать прежде всего в семье. Семья, по-моему, это символ китайского гуманизма. И нужно еще создать шедевр — улучшенную версию «Любви небесной и любви земной». На ней следует, помимо двух женщин — бледнолицей монахини (или миссионерки с зонтом в руке) и сладострастной куртизанки, — изобразить излучающую сияние будущую мать на третьем месяце беременности. Весь облик этой самой что ни на есть простой, самой обыкновенной домашней хозяйки должен выражать полную и подлинную удовлетворенность. Эти женщины и будут представлять соответственно религию, природное начало и человеческое начало — три типичных образа жизни.

Вообще, подлинной простоты очень трудно достичь, поскольку простота — это качество великих умов. Китайцы выработали идеал простоты, и вовсе не из-за своей лени, нелюбви к каким бы то ни было усилиям, а в результате поклонения простоте, этой Религии Здравого Смысла. Мы сейчас рассмотрим, как этого удалось достичь.

Учение о «золотой середине»

Религия здравого смысла и рассудительности — это важнейшая составная часть конфуцианского гуманизма. Именно на рассудительности основан принцип «золотой середины» — один из главных в конфуцианском учении. В предыдущей главе упоминалось о рассудительности, противостоящей логике и разуму. Было показано, что рассудительность в значительной мере вытекает из интуиции и практически идентична здравому смыслу. Китайца не убеждает словосочетание «логически корректно», для него гораздо важнее соответствие чего бы то ни было человеческой природе.

Целью классического китайского образования всегда было воспитание людей рассудительных, которые и являются носителями образцовой китайской культуры. Каждый образованный человек должен прежде всего быть рассудительным, отличаться здравым смыслом, самообладанием, умеренностью во всем, он должен чуждаться абстрактных теорий и логических крайностей. Здравым смыслом обладают все простые люди. Ученым же постоянно грозит опасность утратить здравый смысл. Они слишком много внимания уделяют теориям, тогда как люди рассудительные, т.е. люди китайской культуры, должны избегать любых крайностей как в теории, так и на практике. Например, английский историк Джеймс Фруд (1818—1894) писал, что женитьба Генриха VIII на Екатерине Арагонской была вызвана чисто политическими причинами, а другой историк, епископ Лондонский М. Крейтон (1843—1901), напротив, утверждал, что этот брак был продиктован исключительно животной похотью. Исходя из здравого смысла, скорее всего, близки истине обе точки зрения. На Западе один ученый может быть одержим теорией наследственности, другой — влиянием окружающей среды, и каждый из них с тупой настойчивостью доказывает свою правоту, ссылаясь на собственные глубокие познания. А восточные люди, не мудрствуя лукаво, обязательно сойдутся на том, что прав и тот, и другой. Вот типично китайское умозаключение: «А прав, и В не неправ».

Такого рода самодостаточность возмущает тех, кто привык к логическому мышлению, — ну и что с того? Тот, кто рассудителен, сохраняет душевное равновесие, а тот, кто привержен логике, это равновесие теряет. Невозможно представить себе, чтобы китайский художник подобно Пикассо, прибегнув к логике, свел бы многообразный мир вещей к конусам, плоскостям и ломаным линиям, а потом эту идею реализовал в рисунке. Мы вполне обоснованно не доверяем слишком неопровержимым аргументам и слишком логичным теориям. Лучшее и самое эффективное противоядие от таких логических чудачеств — здравый смысл. Бертран Рассел как-то сказал: «В искусстве они [китайцы] стремятся к утонченности, в жизни — к рассудительности».