Китайцы. Моя страна и мой народ - Юйтан Линь. Страница 49

Однажды в дождливый день на автобусной станции я видел пассажира, который после ожесточенной борьбы за место обнаружил, что сидит на месте водителя. Работник автостанции попросил его освободить место, но тот наотрез отказался. Если бы у этого человека в душе мерцала хоть искорка гражданского сознания, оно бы подсказало ему, что без водителя никто не доберется до дома. Вправе ли мы в чем-либо его винить? Почему на почти 80 пассажиров был только один автобус? Местные милитаристы все остальные автобусы направили на военные перевозки. А куда делось гражданское сознание у местных военачальников? Когда система не действует, люди, мокнущие под дождем в 30 милях от дома, вынуждены драться за места, чтобы поскорее вернуться к себе. Сколько часов пришлось бы ждать этому человеку, если бы он все-таки освободил место водителя? Случай типичный, отражающий несовместимость с веком скоростей традиционного типа учтивости, сохранившегося у крестьян. К тому же царящий в Китае политический хаос заставляет каждого драться за свое место. Новое общественное сознание еще только формируется в Китае, для его укоренения в душах людей нужно время.

Отсутствие нового общественного сознания в конечном итоге приводит к тому, что все автобусные компании терпят убытки, а все горнодобывающие предприятия закрылись. Отсутствие гражданского сознания проявляется повсюду: от несоблюдения правил пользования библиотеками до несоблюдения законов страны. Большие начальники нарушают большие законы, маленькие начальники попирают маленькие законы. В итоге налицо полное отсутствие общественной дисциплины, всеобщее пренебрежение любыми правилами и порядками.

Традиционная семейная система на самом деле находится примерно на полпути между крайним индивидуализмом и новым общественным сознанием. На Западе общественное сознание является сознанием всего общества. Китайское общество расколото на мелкие семейные единицы. В рамках каждой семьи практикуется самое тесное сотрудничество буквально коммунистического типа, однако между отдельными семьями нет сколько-нибудь прочных связей, и совокупность семей объединяет лишь китайское государство. Но поскольку Китай в течение тысячелетий практически не сталкивался с вызовами извне, raison d’Etat, т.е. национализм, не получил должного развития. Семейное сознание заменяет в Китае и западное общественное сознание, и национальное самосознание. Некоторые формы национализма действительно развиваются, однако европейцам и американцам не нужно их бояться. Так называемая «желтая опасность» скорее может исходить от Японии, но не от Китая. Наше подсознание допускает смерть за семью, но не за государство. Ни один китаец не пошел бы на смерть ради спасения всего мира. Согласно тезисам пропаганды японских милитаристов, каждая нация должна расширять сферу своего влияния, чтобы даровать Азии и даже всей планете мир и гармонию. На китайцев такая пропаганда не действует. Мы относимся к подобным призывам с поистине языческим безразличием. Наш ответ на все это таков: «Что вы имеете в виду?» Мы не будем спасать мир. В новейшей истории международных отношений было много антикитайских провокаций, которые помогли нам сплотиться, выковать национальное единство. Странно, однако, насколько успешно мы сопротивляемся провокациям, любым попыткам привлечь нас к решению мировых проблем.

Обозревая ситуацию в стране в целом, мы почти готовы утверждать, что сможем и впредь жить так же, как жили раньше. Те, кто в 1935 г. путешествовали по Японии и Китаю, могут сравнивать ситуацию в обеих странах. Создается впечатление, что японцы все время куда-то спешат. В трамвае или в поезде они читают газеты, решительно выпятив подбородок и грозно нахмурив брови, как будто их ждут неминуемые бедствия национального масштаба. Но японцы твердо верят, что в следующей решающей битве они либо разрушат весь мир, либо будут сами уничтожены, и потому готовятся к этому роковому дню. Китайцы же в своих длиннополых халатах безмятежны и всем довольны. Похоже, ничто и никогда не выведет их из этого сонноблаженного состояния. Ни в гостях у китайца, ни в китайском ресторане, ни на улицах китайских городов иностранец не обнаружит ни единого признака надвигающейся национальной или всемирной катастрофы. Многие китайцы сравнивают свою страну с «кучкой песка на блюде». Каждая песчинка олицетворяет не человека, а семью. Японская же нация подобна куску гранита. Следующий мировой взрыв, возможно, расколет этот гранит, но кучку песка взрыв в худшем случае лишь развеет. Песок — всего лишь песок.

Привилегии и равенство

Конфуцианский принцип социального статуса («каждому человеку свое место») открывает прямой путь к пониманию того, что такое равенство в понимании китайцев. И это важно иметь в виду, чтобы понять положительные и отрицательные стороны социального поведения китайцев. Китайские ученые и образованные люди акцентируют всякого рода различия, например между мужчинами и женщинами, между правителями и подданными, между молодыми и старыми и т.д.

Конфуцианство всегда внушало обществу представление о себе как об учении цивилизующем, оказывающем благотворное влияние, и оно достигает этого, насаждая повсюду социальные различия, укрепляя социальный порядок. Конфуцианство стремилось объединить общество с помощью морального авторитета, побуждая правителей быть гуманными и милосердными, а подданных — покорными и смиренными. Старики должны быть доброжелательными к молодым, а молодые — уважать старших, старший брат должен быть дружелюбным по отношению к младшему, а младший — покорным старшему. Пафос конфуцианского учения об отношениях в обществе коренится в строгой иерархии и сложной системе статусов, а вовсе не в социальном равенстве. Китайское слово для обозначения пяти основных отношений в обществе — лунь — фиксирует равенство лишь внутри своей социальной страты.

У такого общества есть привлекательные черты. Например, всегда выглядит трогательным подчеркнутое уважение к старшим. Профессор Росс отмечал, что пожилые люди в Китае производят самое глубокое впечатление, они выглядят более импозантно и благородно, чем старики на Западе. Пожилым людям на Западе на каждом шагу дают понять, что они бесполезны во всех отношениях, что их безвозмездно содержат дети, — как будто старики не исполнили своего долга и не вырастили детей, когда были молоды! Некоторые старики на Западе постоянно твердят, что они в душе еще совсем молоды, и из-за этого выглядят смешными. Ни один образованный китаец преднамеренно не обидит старика, точно так же как ни один благовоспитанный европеец преднамеренно не обидит женщину. Ныне некоторые тонкости взаимоотношений во многом утрачены, но большая их часть еще соблюдается в традиционных китайских семьях. Вот почему у стариков в Китае характер уравновешенный и безмятежный. Китай — это единственная страна, где старые люди чувствуют себя свободно и непринужденно. Я считаю, что такое всеобщее уважение к старикам в тысячу раз лучше, чем все пенсии по старости во всем мире.

С другой стороны, конфуцианская система социальных статусов поныне обеспечивает огромные преимущества самим привилегированным слоям и их сторонникам. Уважать стариков, несомненно, дело хорошее, однако уважать ученого-книжника — дело хорошее и вместе с тем плохое. Восхваление обществом каждого чжуанъюаня — человека, занявшего первое место на государственных экзаменах, — всегда трогало каждое материнское и девичье сердце. Вот он восседает на белом коне, в одеждах, лично преподнесенных императором, он — самый умный ученый страны — поистине «прекрасный принц». Внешний эффект тоже важен, ибо первый ученый Китая должен обладать приятной наружностью. Такого почета удостаивался выдающийся ученый и высокопоставленный китайский чиновник. Каждый раз при выходе из дома в его честь били в гонги, знаменуя явление народу великого книжника. Перед его повозкой шли служители ямыня, которые сметали прохожих по сторонам, как мусор. Этим служителям всегда перепадала частичка славы и власти хозяина. И ничего, что в суматохе порой им случалось ранить или даже убить одного-двух человек.