Китайцы. Моя страна и мой народ - Юйтан Линь. Страница 81

Китайцы. Моя страна и мой народ - i_010.jpg

Эти три иероглифа принадлежат кисти премьера Маньчжоуго, известного каллиграфа Чжэн Сяосюя.

Верхняя часть иероглифов «А» и «В» представляет собой компонент китайского иероглифа со значением «крыша». Обратите внимание на прогиб в середине иероглифа, который создает эффект кривизны китайской крыши. Верхняя часть иероглифа «С» означает «человек», но имеет сходство с верхней линией крыши. Обратите также внимание на изгиб и поднимающуюся вверх дугу в нижней его части.

Отметьте, что композиционные принципы каллиграфии используются и в китайской архитектуре. Так, энергичная вертикальная черта (стойка) в иероглифе «А» контрастирует с изогнутой чертой в «крыше». Остальные горизонтальные черты прилагаются к ней. Обратите внимание на нисходящую изогнутую черту в иероглифе «В», прочие черты группируются вокруг нее. Верхняя часть иероглифа удивительным образом уравновешивает его черты.

Наша любовь к ритмическим, волнистым или ломаным линиям и ненависть к прямым, мертвым линиям вполне очевидна. Мы никогда не создавали ничего столь безобразного, как древнеегипетская Игла Клеопатры. Некоторые современные китайские архитекторы в подражание западным образцам построили нечто, напоминающее маяк, и назвали это Выставочным мемориалом «Озеро Сиху», установив его среди прекрасных пейзажей прямо на берегу этого озера. Мемориал напоминает болячку на лице красавицы и вызывает неприятное чувство, если слишком долго на него смотреть.

Есть много способов покончить с безжизненностью прямых линий. Классическим примером, возможно, является арочный мост с перилами. Арочный мост хорошо гармонирует с природой потому, что он криволинейный и у него есть перила. Он уступает по длине Бруклинскому мосту, и его перила не столь целесообразны, как стальные тросы Бруклинского моста, но никто не может отрицать, что, хотя для строительства арочного моста и не надо много ума, зато он красивее Бруклинского. Можно также обратиться к внешнему облику пагоды. Вся ее красота состоит в том, что контур пагоды нарушается чередованием выступающих крыш, особенно их чуть загнутых угловых карнизов, напоминающих откидную черту в каллиграфии. А уникальные каменные колонны перед воротами Тяньаньмэнь! Ничто так не впечатляет, как волнообразный символ облаков, расположенный горизонтально в верхней части каждой колонны. По смелости исполнения и уникальности формы этот рельеф беспрецедентен в китайском искусстве. Неважно почему, но поверхность самих колонн тоже волнистая. Считается, что они символизируют облака, но это лишь художественный предлог, чтобы обозначить ритм на поверхности колонн. На каменных колоннах перед храмом Конфуция выгравированы изображения двух драконов. Неровности тел драконов упраздняют прямые линии колонн, поэтому этот мотив постоянно используется в китайском традиционном декоре, хотя у изображений дракона есть и сугубо символический смысл.

Мы повсюду пытаемся привнести естественный ритм природы, копируя ее неправильные формы. Выражением этого природного ритма является дух анимизма в каллиграфии. Чтобы художественными средствами упразднить однообразие оконных рам, мы используем для кровель зеленую глазурованную черепицу в форме бамбука. Мы осмеливаемся использовать дверные проемы в виде круга, овала или цветочной вазы, чтобы избавиться от монотонности вытянутых в одну прямую стен. У наших окон самые разные формы, которые ничуть не уступают западным тарталеткам; они имитируют листья банана, персика, дольки арбуза или даже веер. Ли Ливэн — поэт, драматург и весельчак, ввел в обиход резные окна и ширмы. Контур таких окон обычно прямой, а он привнес в него деревянные резные элементы, напоминающие листья и создающие впечатление живой ветки, протянувшейся к окну. Такая техника затронула также ширмы, столбики кроватей и другие предметы. Наилучший пример — это сооружение искусственных скал, демонстрирующих, насколько глубоко неупорядоченные линии природы вошли в архитектуру.

Иными словами, повсюду в Китае мы видим, как архитекторы используют неправильные формы живого мира природы, чтобы избавиться от прямых линий. Это заставляет нас вспомнить о символике. Например, контур летучей мыши часто используется как украшение. С одной стороны, потому, что ее изогнутые крылья можно использовать при создании орнаментов, но также и потому, что китайское слово «летучая мышь» является омонимом слова «счастье». Символ — это упрощенный язык знаков, который понимают в Китае и женщины, и дети.

Однако у символических изображений есть еще одно достоинство. Несколькими условными штрихами они отражают мысли и мечты многих поколений нации. Символы, подобные христианскому кресту или советскому серпу и молоту, воспламенили наше воображение и привели нас в мир бессловесного мышления. Потому что мысли и чувствования нации, расы настолько масштабны и многочисленны, что их нельзя выразить словами. Китайская колонна поднимается ввысь, поражая совершенством простоты, и когда ее верхушка, достигнув карниза, теряется в переплетении консольных балок, хочется поднять голову и увидеть уточек-неразлучниц, или кузнечика, или палочку туши и кисть. Глядя на уточек-неразлучниц, мы задумываемся о женской любви; глядя на тушь и кисть, думаем об ученом в тиши его кабинета. Эти зеленые, синие и золотистые существа, кузнечики, сверчки и уточки, символизируют самое большое счастье, о котором мы только смеем мечтать в земной жизни. Рисуя пейзажи, мы рисуем и радости семейной жизни, ибо это две вечные темы китайской живописи.

Дракон — самое почитаемое животное в Китае. Он символизирует императора, который владел всем самым лучшим. В китайском искусстве дракон обычно используется в качестве украшения, отчасти потому, что его извивающееся тело воплощает совершенную, неповторимую ритмику, оно соединяет изящество и мощь. То, что дракон служит украшением, имеет глубокий смысл. У него красивые лапы с когтями, рога и борода, один вид которых гонит прочь любое однообразие. Ведь ради одной только декоративности мы могли бы изображать и змей. Но дракон — существо иного мира, он воплощает тот самый принцип «и», о котором мы уже говорили, а также и даосскую мудрость, так как часто прячется в облаках и редко показывается целиком. Так поступают и великие китайцы. Обладая совершенной мудростью и силой, они часто предпочитают уединение. Дракон может погрузиться в глубины горных озер, но может и вознестись к облакам. Мы не находим следов его пребывания в глубоких водоемах, но, когда он поднимается вверх, он сотрясает весь мир, подобно Чжугэ Ляну. Наводнения в Китае всегда вызваны телодвижениями дракона. Иногда мы видим, как он взмывает в небо, пронзая облака, среди грома и молний, срывая крыши домов, вырывая с корнями старые баньяны. Как же нам не почитать дракона, воплощающего силу и мудрость?

Однако дракон — это не просто мифологическое существо или просто допотопное животное. Для китайцев горы и реки являются живыми существами. Изогнутые контуры горных хребтов для нас — спина дракона. Когда горы постепенно снижаются и сливаются с равниной или растворяются в море, мы видим хвост дракона. Это и есть китайский пантеизм и основа китайской геомантии. Таким образом, хотя геомантия, бесспорно, суеверие, она обладает огромной духовной и архитектурной ценностью. Суеверные люди считают, что, если согласно правилам геомантии похоронить предков в красивом месте так, чтобы с могилы открывался вид на драконовы и тигровые горы, тогда счастье и удача будут сопутствовать потомкам. Если место могилы предков, выбранное геомантом, действительно уникально, если, например, ей «выражают почтение пять драконов и пять тигров», то, бесспорно, среди потомков будет основатель императорской династии или хотя бы главный министр.

Основами этого суеверия являются пантеистическая любовь к природе и сама геомантия, которая изощряет наше зрение, позволяя всюду видеть красоту. И мы пытаемся увидеть в очертаниях гор, в рельефе Земли тот же ритм, который мы видим в контурах животных. Куда ни повернись — всюду живая природа. Ритмичные линии природных объектов простираются на восток и на запад и соединяются в некоторой точке. К тому же красота пейзажа и всей поверхности земли для нас — не красота статических пропорций, а красота в динамике. Изгиб нам нравится не потому, что это просто изгиб, а потому, что в нем сокрыто движение. Гипербола всегда предпочтительнее идеальной окружности.