Китайцы. Моя страна и мой народ - Юйтан Линь. Страница 89

Если кто-то решит нарисовать картину процветающего «Китая мечты», его литературы, философии, искусства, то рано или поздно он столкнется с загадкой реального Китая и, возможно, после длительных и тягостных размышлений потребует от прошлого объяснить настоящее, потребует от настоящего дать ответ будущему. Превозносить прошлое и рисовать будущее легко; изучать настоящее, хотя бы отчасти понять его и привнести немного света в нынешнюю ситуацию — очень трудно. Потому что между славным прошлым и возможным славным будущим пролегает пропасть, и, чтобы ее преодолеть, нужно сначала спуститься, а потом уж подняться. Необходим стойкий реализм, а не наивная вера, трезвая мудрость нужнее пылкого патриотизма, потому что патриотический пыл — это дешевый товар, который можно купить по несколько фэней за фунт, будь то заметка в газете или объявление на стене ямыня. И все это лишь пустая болтовня.

В Китае есть поговорка: «Лучше быть собакой в мирное время, чем человеком во времена смуты». Все китайцы мечтают быть собаками в мирное время, но им не повезло с эпохой. Потому что мы живем в эпоху полного крушения иллюзий и отсутствия веры в революцию. Мэн-цзы говорил, что нет большей печали, чем смерть души, а ныне душа людей воистину мертва. Оптимизм и радостный идеализм 1926 г. уступили место цинизму и разочарованию 1934 г. Махровый цинизм очевиден и в газетных статьях, и в частных разговорах.

Медленно и мучительно приходит понимание того, что чем больше мы меняемся, тем больше остаемся прежними. И хотя поверхностные изменения системы правления происходят, не меняется ее суть, сохраняются коррупция, слабость и некомпетентность власти. И это приводит в отчаяние. Людей Запада, восхищающихся описаниями Китая, сделанными Марко Поло, — величественного и могучего Китая, по его словам, — реальный Китай повергает в шок, а для китайцев такое признание равносильно признанию поражения. Медленно и болезненно люди начинают осознавать, что мы до сих пор находимся под властью феодальных главарей и их неграмотных жен, и сильно повезло тем, кто живет под властью «просвещенного деспота», генерала Хань Фуцюя. Совмещая в одном лице губернатора, судью и адвоката, он порол одного и одаривал сотнями юаней другого. Руководствуясь интуицией и собственными представлениями о физиогномике, он обеспечивал своеобразные правосудие и безопасность. И вдруг люди начинают понимать, что нами правит десяток поддельных монархов, заменивших одного подлинного, и что революция 1911 г. одержала победу только как национальная революция и лишь разбила в пух и прах маньчжурскую империю, оставив после себя руины, обломки битой черепицы и удушливую пыль. Порой приходит мысль, что лучше бы Китай и по сей день оставался монархией. Некоторые сожалеют и о том, что Цзэн Гофань после подавления Тайпинского восстания не пошел походом на Пекин и не восстановил в Поднебесной ханьскую по этносу династию, тем более что у него в то время были грандиозные планы и ему ничего не стоило сделать именно так. Кое-кто уговаривал его так поступить. Но Цзэн Гофань был настоящим конфуцианским ученым и действовал согласно своим моральным принципам, а для возведения на трон новой династии нужен был беспринципный бандит из числа имперских военачальников. Что ж, тем хуже для китайского народа!

Все это — напрасные сожаления! Как можно упрекать за эти сожаления человека, выросшего в Китае в канун его полного развала? Я хорошо помню Китай моего детства. Им плохо управляли, это правда, но то был мирный Китай. Корыстолюбие, коррупция и некомпетентность маньчжурского правительства были такими же, как и у нынешних властей, а некоторые тогдашние чиновники без зазрения совести занимались вымогательством. Однако худших из них лишали должности, предавали суду и наказывали, поскольку тогда еще существовала система правосудия и иерархия власти. Были хорошие губернаторы и были плохие губернаторы, но они были образованными людьми, они не сквернословили, и от них не несло луком, как от нынешних милитаристов. Были хорошие судьи и плохие судьи, которых одни любили, а другие боялись. Но когда кто-либо переходил границы дозволенного, возникали «городские забастовки», об этом докладывали губернатору или императору, а виновных снимали с поста, переводили на другую службу или наказывали по закону. Такова была система, пусть и несовершенная, но все-таки существовало своеобразное правосудие, как его ни характеризуй, в целом царил мир. Тогда не было гражданских войн, бандиты не очень-то бесчинствовали и можно было безопасно ездить из одной провинции в другую.

Все это потому, что в старом Китае не было такой неразберихи, как сегодня. И хотя ставки налогов не были согласованы с представителями народа, они определялись традицией и давно установившейся практикой. Действовал реальный, а не фиктивный Земельный закон, и крестьяне знали, что им полагалось платить весной и что — осенью. Тогда еще не слыхали о налогах на гробы и на свадебные паланкины (юг провинции Фуцзянь), на спаривание свиней, на опорос, на поросят, на кормушки для свиней и на их взвешивание перед продажей, на убой свиней, на подаваемую в ресторане свинину и, наконец, на свиные фекалии (эти налоги известны в Шаньтоу и Ханькоу). Тогда еще не слышно было о налоге на добродетель, благотворительную деятельность, на «социальные нужды» и о «налоге на лень» для тех крестьян, которые не выращивают опиум. В те времена китайским крестьянам не нужно было продавать жен и дочерей, чтобы заплатить налоги, как это приходится делать многим в районах к северу от Янцзы. Солдаты прежде не мешали крестьянам собирать урожай в качестве ответной меры за неуплату нового налога, как это приказал сделать в 1934 г. начальник уезда Фаньюй (провинция Гуандун). Людям не приходилось платить налоги за 30 лет вперед, как теперь вынуждены это делать жители провинции Сычуань. Они не платили за пашню дополнительный налог, который в 30 раз больше обычного налога, как это делается в провинции Цзянси. Крестьян не вынуждали платить налоги, которые превышают все их состояние. И если они не могли заплатить наличными, их не сажали в тюрьму и не избивали плетьми так, что их крики и стоны были слышны всю ночь, как это теперь происходит по ночам в провинции Шэньси. Несчастных жителей Китая, самой неуправляемой страны в мире, затянуло в мощный водоворот перемен, смысла которых они не понимают, однако они выносят все тяготы с привычным неиссякаемым прилежанием и терпением, в конце концов преодолевая все трудности. Да, они станут нищими, когда у них отнимут последний медяк, — у них все равно остается неукротимое стремление работать и жить, они сохраняют врожденное жизнелюбие, и за покладистость и добродушие Бог всегда будет любить китайских крестьян.

Разумеется, в стране, знавшей эпохи величия, произошло полное расстройство государственной жизни, и страна теперь стыдится самой себя. И поскольку душа покинула государственное тело, это тело совершает бессмысленные поступки. Безумие и отмена ограничений, налагаемых общественной моралью и традиционными нормами приличий, ведут к утрате душевного равновесия целой нации. И как будто в приступе безумия каждый руководствуется только узкоэгоистическими интересами. Цель состоит только в том, чтобы приобрести дом и автомобиль, жить в безопасности на территории иностранной концессии и иметь крупный счет в Гонконг-Шанхайском банке. Страна, несомненно, сошла с ума, если некоторые чиновники и попечители Бэйпинского национального музея не отведут жадных глаз от национального достояния, пока не распродадут его тем, кто даст наивысшую цену. А затем эти чиновники положат деньги себе в карманы и будут где-нибудь, скрываться от правосудия, если их все же станут преследовать по закону. Страна, конечно же, сошла с ума, если генерал, который вывел войска из провинции Жэхэ, не попытавшись оказать хотя бы демонстративное сопротивление, вывез своих наложниц и другую движимую собственность на 200 армейских грузовиках, — и Нанкинское правительство его простило! Страна впала в безумие, если генералы бросают свои армии и военное имущество, заботясь лишь о том, чтобы вывезти запасы опиума, потому что за него можно получить золотом, а за золото можно вернуть власть. Страна сошла с ума, если крестьян заставляют высаживать опиум вместо риса, чтобы содержать толпу солдат, никогда не получающих жалованья; если аграрная страна вынуждена ежегодно импортировать миллионы даней риса и пшеницы. И среди этого безумия люди, страдающие от его последствий, не могут сказать «нет» тем, кто ими правит и угнетает их. Разумеется, что-то произошло в политической системе, и нация в целом утратила моральные критерии, понимание того, что правильно, а что нет.