Да запылают костры! (СИ) - Литвин Вальтер. Страница 8

Куова мягко шагнул вперёд и посмотрел в глаза жрецу.

— Свобода.

— Свобода? — переспросил жрец, повернувшись к нему. — Ты, видно, предлагаешь спустить всех псов с поводков?

— Нет. Я предлагаю расковать людей.

Жрец расплылся в улыбке, будто к нему на службу привели заблуждающегося юнца, наивного мальчишку, путающегося в собственных убеждениях. Куова уже понял, что тот уже настроился показать всем, насколько невежественен осмелившийся поспорить с ним бродяга.

— Разве эти люди скованы? — поинтересовался жрец.

— Ложь, прорастающая в храме, надёжнее любых оков.

Жрец приоткрыл рот от удивления.

— Но почему же ложь?.. Человек волен выбирать свои дороги, но над ним всегда будут стоять воля Богини, заветы Спасителя, долг перед государством…

Настал черёд Куовы чувствовать себя терпеливым наставником.

— И первосвященник?

За спиной послышались чьи-то смешки.

Жрец нахмурился и потупил взгляд. Куова предположил, что теперь он лихорадочно продумывал, как выпутаться из собственной паутины лжи или хотя бы соскочить с неудобной темы. Раздалось тихое постукивание пальцев по дереву, и жрец поднял глаза.

«Ты не можешь оступиться, — подумал Куова. — Слишком долго ты впитывал и распространял ложь, придуманную духовенством».

— Ах, ну да, — со снисходительной улыбкой сказал жрец. — Конечно-конечно, люди должны быть свободны, должны проявлять себя… Но все мы знаем, к чему это приводит в действительности, не правда ли?

Куова промолчал. Он позволил себе пропустить ход, от чего на лице жреца отразилось ликование:

— Вот на юге, например, некий народ решил взять в руки оружие и отгородиться ото всех в горах. Они убивают всякого, кто покажется им на глаза.

Вновь Куова ничего не ответил. В некоторых спорах достаточно было выждать, чтобы оппонент сам загнал себя в ловушку.

— Такова твоя свобода. И вот скажи на милость, что заставило их избрать путь жестокости и бессмысленного кровопролития, как не отказ от смирения?

— Дело не в смирении, — покачал головой Куова.

— Тогда почему они предпочли отвернуться от нас?

Тишина.

— Так почему же?

Теперь ответа ждали все без исключения.

— Я думаю… — он на секунду задумался, подбирая слова, — это от недостатка веры.

— Вот и я об этом! — подхватил жрец. — Именно об этом я и говорю! Неверия не позволило им впустить в свои сердца смирение, и оттого…

— Им не хватило вашей веры.

— Что-что? — ошарашенно переспросил жрец. — Я не понимаю, о чём ты говоришь.

Щёки жреца побледнели, и Куова позволил себе незаметно возгордиться эффектом сказанных слов. Он не мог позволить себе большего, пока в зале находился куда более опасный противник. Абрихель не вмешивался, но взгляд его уже сделался убийственным. В воздухе повисло леденящее напряжение.

— С нас хватит! — рассержено бросил мясник. — Этот человек говорит, что веры у тебя меньше, чем золота в одежде.

— Не простакам вроде тебя рассуждать о вере! — подался вперёд жрец.

— И не продажным дельцам вроде тебя! — с несвойственным для него энтузиазмом выпалил Гольяс.

Старый аптекарь повернулся к Куове:

— Мил человек! Так, по-твоему, Спаситель не завещал нам падать на колени, чуть ветер дунет?

— Кого ты слушаешь? — проскрежетал жрец. — Ты первый раз в жизни его видишь!

— Ну это определённо всё меняет! — съязвил в ответ Гольяс. — Я вот не впервые вижу, как ты говоришь о вере и добродетели. А сколько ты месяц тому с меня содрал за то, чтобы, простите, люди, сыну моему кусочек кожи отрезать? Что же ты о своих добродетелях умалчиваешь?

— Да за бесплатно тебя похоронили бы раньше! Вот какова твоя благодарность, книжник?!

— Головной верблюд задаёт темп каравану, — подловил его аптекарь. — Как на брюхо завалится, так ещё долго остальные на месте топтаться будут.

— Какой верблюд?! Какой караван?! Я говорю, что нечего слушать кого попало! Неужели не понятно?

— Да уж понятно! — бросил мясник. — Тебя мы тоже знать не знаем!

Приглушённый смех сменился откровенным улюлюканьем.

— Храм Спасителя — не место для шутов и смутьянов, — раздался жёсткий голос, и все мгновенно замолчали.

Куова понял, что всё это время Абрихель подмечал слабости обоих оппонентов, а теперь наконец сам вступил в игру. Все застыли, ожидая, что он скажет.

— Вы собрались порассуждать о вере, о свободе, — продолжил он полным презрения тоном. — Что вы знаете о свободе? Свобода — это не вечная беззаботность и благоденствие. Это бремя веры в то, что в нужный момент сможешь остановиться перед соблазном.

Он подплыл к ограждению и удовлетворённо усмехнулся, когда прихожане в страхе отпрянули от него. Прошёлся вдоль, ведя длинными пальцами по бледной каменной поверхности.

— Всё, что этот бродяга вам наговорил — пустой звук, — заключил Абрихель. — Если дать каждому волю, то в конце пути нас будут ждать хаос и отчуждение.

Он бросил пренебрежительный взгляд на жреца, так что тот поспешил спрятать трясущиеся руки в рукавах. Потом пристально взглянул на Куову; в светло-карих глазах сверкнула искра гнева.

— Задайтесь вопросом, — сказал он. — Спросите себя, для кого вы только что послушно раскрыли уши? Неужели вас не смущает, что нынче кто угодно может войти в храм и начать поносить его? Вы так наивны, чтобы думать, что, надев наряд фокусника, кто-то имеет право подвергать сомнениям веру? Что ему лучше первосвященника знать, что завещал нам Спаситель?

Абрихель перевёл взгляд на Гольяса.

— Я вижу, Гольяс, ты заводишь себе странных друзей. Может, ты скажешь, почему он достоин хоть слово сказать?

Воцарилась мёртвая тишина, люди вокруг даже дышать старались тише.

«Твоё главное оружие — страх, Абрихель? А может быть, и твоя главная слабость…»

— Может, дядюшка Калех прав? — вдруг пропищал Иона. — В жёлтом «Писании» о смирении ничего нет. Только что Спаситель очень любил сушёный инжир.

Прихожане с облегчением рассмеялись.

— Давайте сравнивать детские книжки со Священным Писанием, — фыркнул Абрихель.

— Что то книжки, что то, — отпарировал Гольяс. — Все написаны руками смертных.

— Не всё так просто, сынок, — вмешался старый аптекарь. Он ещё колебался в выборе стороны. — Тех смертных мы знаем, так познакомиться бы и с этим.

Взгляд Гольяса буквально кричал о глупости затеянного, но всё-таки он нашёл в себе силы взглянуть в глаза Куове.

— Ты ведь… расскажешь им?

Пока длилась перепалка, Куова внимательно наблюдал за колдуном, сдерживая напряжение. Теперь, когда все взгляды устремились к нему, он одарил Абрихеля насмешливой улыбкой и встал в центре небольшой группы прихожан.

***

— Я понимаю, вы хотите знать обо мне больше, — медленно начал Куова. — Убеждаете себя, что охотнее поверите слову близкого приятели, чем незнакомца, стоящего за трибуной. Что же, я человек простой и бесхитростный. — Он помолчал и смущённо улыбнулся. — Ну ладно, немного хитрости никому не помешает, иначе ведь на ярмарке в День Перерождения разориться можно! — По залу прокатились приглушённые смешки. — За стакан горячего лимонада торговцы просят целый ильташи! Обычно мне удаётся сбить цену до сорока агоров, но потом я задумываюсь: что движет этим человеком? — Он выдержал паузу. — Простота. Маленькие земные желание. И оказывается, что торговец — пусть бесчестный, неправедный, но простой человек. Как и уважаемый жрец, забывший о заветах Спасителя, чтобы не нуждаться в деньгах и тёплом крове. Как и я. И даже сам Спаситель, если приглядеться, тоже окажется простым человеком.

— Только ты не Спаситель, — резко заметил Абрихель. — Придержи свою заносчивость.

— Кто бы говорил! — яростно крикнул мясник. — У самого-то под рёбрами один большой кусок высокомерия!

— Ну уж нет! — ревностно выпалил Абрихель. — Моё сердце принадлежит народу Кашадфана. Ему я служу! А этот человек — шарлатан.

— Неужто судишь по одежде? — подловил его мясник, решительно шагнув вперёд. — Чем же ты лучше?