Боги и чудовища - Махёрин Шелби. Страница 10
«А уже скоро не вспомнишь и ты». – Пятый.
Будь у меня тело, холод пробрал бы меня до костей.
«Сколько… сколько вас тут? – тихо спрашиваю я. – Неужели никто не помнит своего имени?»
«Имя нам – легион, – отвечают в унисон голоса, не сбившись с ритма. – Ибо нас много».
Боже мой. Голосов куда больше, чем пять. Скорее их пятьдесят. Черт, черт, черт. Я смутно припоминаю отрывок из Библии Архиепископа, которую он одолжил мне в Башне. Человек, который произнес эту фразу про легион, был одержим демонами. Но… это ведь не демоны, нет? Неужели Николина одержима демонами?
«Увы, мы не знаем, – дружелюбно говорит первый голос. – Мы не помним, сколько уже живем здесь. Может, мы демоны, а может, мыши. Мы видим только то, что видит наша госпожа. Мы слышим только то, что слышит наша госпожа».
Мыши.
«Она говорит с нами иногда, – добавляет другой голос, и отчего-то я чувствую в нем озорство, насмешку. Просто знаю об этом, словно поток его сознания слился с моим. – Кстати говоря, мы пошутили. Нас зовут вовсе не Легион. Дурацкое имя».
«Мы так представляемся новичкам».
«Они всегда бурно реагируют».
«Правда, на этот раз мы процитировали эту строчку из твоих воспоминаний. Ты религиозна?»
«Невежливо людей о таком спрашивать».
«Она больше не человек. Она одна из нас. Да и мы уже все равно знаем ответ. Просто из вежливости поинтересовались».
«Напротив. Рыться в чужих воспоминаниях весьма грубо».
«Вот когда они исчезнут, тогда и будешь нотации читать. А сейчас посмотри, они все еще свежие».
Я ощущаю покалывание, слушая, как голоса препираются между собой, и снова чувствую, что они пробираются сквозь мое сознание, сквозь меня. Образы моего прошлого мелькают и растворяются в тумане так быстро, что я не успеваю за ними уследить, но голоса лишь приближаются, жаждая большего. Как я танцую вокруг майского дерева с Эстель, тону в Долёре перед Архиепископом, корчусь у алтаря рядом с матерью…
«Хватит. – Мой голос резко прорывается сквозь воспоминания, и голоса испуганно и пристыженно отступают. Вот и правильно. Мое сознание словно заполонили блохи. – Меня зовут Луиза ле Блан. И я определенно все еще человек. Я бы велела вам держаться подальше от моей головы, но я даже не уверена, что это моя голова, так что вряд ли такое возможно. Кто здесь совсем недавно? Кто-нибудь помнит?»
На одну благословенную секунду воцаряется тишина, а потом голоса начинают говорить одновременно, споря о том, кто здесь дольше всех. Слишком поздно я осознаю свою ошибку. Голоса давно лишены собственных личностей, теперь это общий, единый разум. Улей. Раздражение быстро перерастает в гнев. Страстно желая обрести руки, чтобы их всех передушить, я пытаюсь снова заговорить, но тут раздается новый голос:
«Я здесь недавно».
Другие голоса тут же замолкают, излучая любопытство. Мне и самой любопытно. Голос звучит иначе, чем остальные, он глубокий, низкий и мужской. И сказал про себя «я», а не «мы».
«Кто ты?» – спрашиваю я.
Он как будто хмурится – или хмурился бы, если бы голоса были способны на это.
«Кажется… когда-то меня звали Этьен».
«Этьен», – отзываются эхом другие. Их шепот жужжит, как крылья насекомых. Звук сбивает с толку. Хуже того, я чувствую, как они извлекают полное имя из его воспоминаний. И из моих тоже. Этьен Жилли.
«Ты брат Габи, – говорю я, чувствуя, как накатывает ужас. Я вспоминаю, и они тоже. – Тебя убила Моргана».
Голоса почти дрожат в предвкушении, когда наши воспоминания сливаются, заполняют пробелы, чтобы нарисовать всю картину: как Николина овладела Этьеном и пошла гулять по лесу под предлогом охоты, как привела его туда, где его ждала Моргана. Как Моргана пытала его, пытала в сырой и темной пещере всего в нескольких милях от лагеря крови. И Ля-Вуазен… знала об этом. Она, по сути, принесла Моргане головы Этьена и Габи на блюдечке с голубой каемочкой.
Отчасти я все еще не верю в это, все еще ошеломлена ее предательством. И собственным унижением. Жозефина и Николина вступили в союз с моей матерью. И хотя они мне не нравились, я никогда не думала, что они способны на такое зло. Они пожертвовали членами своего ковена ради… чего? Ради возвращения в Шато?
«Да», – шепчет Этьен.
Он знает, потому что видел все глазами Николины даже после того, как настоящий Этьен погиб. Он видел, как его собственное искалеченное тело подвесили на шесте у моей палатки. Он беспомощно смотрел, как Моргана похитила Габриэль, чтобы обречь на ту же участь, смотрел, как моя мать мучила его сестренку, как Габи наконец сбежала с Маскарада Черепов…
Только…
Я хмурюсь. В его памяти заметные пробелы. Местами малые, а где-то и побольше. Скажем, мое участие в Маскараде Черепов. Цвет волос Габриэль. Однако пока я размышляю над этим, все пробелы заполняются. Мои воспоминания дополняют его, и наконец история почти завершена.
Несмотря на то что Этьен был, в общем-то, мертв, он видел все, словно сам находился там.
«Как? – настороженно спрашиваю я. – Этьен, ты же… умер. Почему ты не ушел в мир иной?»
«Когда Николина овладела мною, я присоединился к ее сознанию и… похоже, так и не покинул его».
«Черт возьми. – Ошеломление перерастает в ужас. – Николина овладела всеми вами?»
Я чувствую, как они снова просеивают воспоминания, собирая воедино наши знания о Николине, Ля-Вуазен и магии крови. Тьма, кажется, вибрирует от волнения, когда они обдумывают такое невероятное и немыслимое заключение. И все же… как часто Николина говорила о мышках? Габриэль упоминала, что Николина с Ля-Вуазен едят сердца, чтобы не стареть. Другие шептались о куда более темных искусствах. Понимание приходит как к ним, так и ко мне.
Каким-то образом Николина заперла их души вместе с собой в этой тьме.
«И твою тоже, – фыркает главный голос. – Ты теперь одна из нас».
«Нет. – Слова звучат так правдиво, что тьма надвигается ближе. На долю секунды я теряю дар речи. – Нет. Я все еще жива. Я в церкви, и Рид…»
«А кто говорит, что мы все мертвы? – спрашивает озорной голос. – Может, кто-то из нас все еще жив. Возможно, наши души просто раздроблены. Часть здесь, часть там. Часть везде. Твоя тоже скоро разлетится на части».
Когда тьма снова сгущается, потяжелев, придавив меня своей мощью, остальные чувствуют мою нарастающую истерику. Их голоса звучат уже не так дружелюбно, не так чопорно, не так озорно.
«Прости, Луиза ле Блан. Уже слишком поздно. Для тебя. И для всех нас».
«НЕТ!» – Я изо всех сил борюсь с темнотой, повторяя слово вновь и вновь, как талисман. Я ищу золотой узор. Что угодно. Но вижу лишь тьму. Нет, нет, нет, нет…
В ответ раздается лишь леденящий душу смех Николины.
Маяк
Первые лучи солнца озарили лицо отца Ашиля, стоявшего в дверях церкви. Он подождал, пока я разбужу остальных. Спали мы все плохо. Глаза Селии припухли, и она отчаянно пыталась придать румянец щекам. Коко зевнула, а Бо застонал и хрустнул шеей. У меня у самого болела шея, хотя Лу и пыталась ее размять. С извиняющейся улыбкой я стряхнул ее руку и указал на двери.
– Жители деревни еще час-другой будут спать, – сказал отец Ашиль, вручая нам по яблоку, когда мы проходили мимо. – Не забудьте, что я вам сказал. Главное, чтобы они вас не увидели. У шассеров недалеко отсюда застава. Вряд ли вы хотите, чтобы за вами пошли… куда бы вы сейчас ни направлялись.
– Спасибо, отец Ашиль. – Я положил яблоко в карман. Они было неказистое и незрелое. Но все же священник был обязан нам куда меньшим. И куда меньшим с нами поделились бы другие. – За все.
Он пристально посмотрел на меня.
– Не за что.
Когда я кивнул, собираясь выйти с остальными во двор, он схватил меня за руку.
– Береги себя. Кошмары считаются предвестниками злого рока.
Я недоверчиво вскинул бровь, и отец Ашиль неохотно добавил: