Посмотри, наш сад погибает - Черкасова Ульяна. Страница 45

– Ага, – недовольно откликнулась сестра.

Белый только кивнул, перекинул суму через плечо и вышел из клети. Он быстро спустился, на ходу поздоровался с Жировитом, разгружавшим телегу с рыбой. Из кухни бегала туда-сюда Мила, помогала отцу.

Сверху хлопнула дверь, и вниз по ступеням сбежала Галка.

– Стой! – она прыгнула к нему на шею, обняла со спины, уткнулась носом куда-то в затылок. – Я… хотела сделать так.

Пришлось потерпеть. К счастью, это продлилось недолго.

– Не скучай, сестрица. Займись пока своим заказом.

– А? – она сделала шаг назад, поднимаясь на одну ступеньку вверх. – Ага. Ты тоже.

Белый не обернулся. Он хотел убивать. К счастью, за это он и получал деньги.

Мостовая, тянувшаяся от Красных ворот, гудела под сотней ног. Белый слился с толпой. Он шёл быстро, ловко уворачивался от повозок и чужих локтей. И скоро уже добрался до моста через Вышню. Туда, где растянулся Торг. Туда, куда стремились все торговцы, малые и большие.

И чем больше, чем толще был кошелёк купца, тем больше у него во владении находилось лавок. А у тех, кто измерял своё богатство уже не в кошельках, а в сундуках, стояли храмы. Их в Старгороде было понатыкано как лука на грядке. И в подвалах их хранилось золото и товары.

Храм Гюргия Большой Репы стоял чуть в отдалении, вокруг него высились строительные леса. Гюргий разбогател не так давно и строительство начал несколько зим назад. Вот и землю выкупил подальше от Торга, ближе уже давно всё было занято.

На дороге у храма стояла старушка и торговала квасом. Белый после ночи никак не мог прийти в себя и выпил сразу две чарки. Квас был хорош, слегка горчил и освежал, несмотря на жаркий день. Верно, его привезли не издалека, а откуда-то из глубоких каменных подвалов в округе.

Белый, пока пил, крутил головой по сторонам и всё примечал.

На ступенях храма сидели юродивые и попрошайки, а набожные старушки и недовольные детишки, которых они притащили с собой, уже торопились на службу.

Гюргия нигде не было видно. Расспрашивать о нём не стоило, чтобы не привлекать внимания. Делая вид, что молится, Белый дважды обошёл храм, заглянул в узкие окна с решётками у самой земли: через них свет проникал в подвалы. Сам храм был из красного кирпича. Его ещё не успели побелить, как и не успели покрыть сусальным золотом купола. И если снаружи здание выглядело бедным, то внутри его хранились настоящие богатства. Не золотой сол да расписные фрески могли вызвать искушение у воров, но бесконечные сундуки, бочки и мешки, что хранил за тяжёлыми дверьми купец.

Подходил к концу торговый день, и к храму то и дело подъезжали телеги, разгружали товары и заносили в подвал, и стражник провожал всех ленивым взглядом.

Белый снова пошёл вокруг храма, посчитал окна в подвал, приноровился, нельзя ли быстро сломать одну из решёток, но все они были кованые, прочные, совсем новые. Да и проёмы сделали такие, что не пролез бы и ребёнок.

Даже в тёплый день из подвалов тянуло прохладой. И эхо от каждого звука, от каждого шага разносилось под каменными сводами.

– …князь приказал кинуть в яму, – послышался голос.

– Из-за оборванки? – спросил второй.

Белый присел и осторожно заглянул в окно, но не увидел ничего, кроме стены и груды мешков.

– Она рыжая и кудрявая. И мартышка ещё эта…

Рыжая. Кудрявая. Чтоб её.

– У Осне Буривой была ручная мартышка, – голос раздался чуть тише и ближе. – Велга могла узнать и разозлиться.

– Я тоже так подумал, господин. Но зачем князю её защищать?

– Хм… хороший вопрос. Ему было бы выгоднее убить девчонку.

– Вообще, говорят, она мертва. Могилы-то четыре, только… народ шепчется.

– О чём именно?

– Что Буривои стали упырями. Обряд-то провести некому, а на их могилах сегодня нашли двух убитых скренорцев.

– Скренорцев, значит… ух… Микула, принеси ещё кваса. Там у дороги бабка торгует.

– Видел её. Мигом ворочусь, господин…

Белый вскочил на ноги и поспешил к дороге. Слуга Гюргия как раз подходил к старушке с квасом. Высокий, худощавый, в ладном недешёвом наряде. Платил купец хорошо. Но на Белого он никак не походил. Даже если спрятать слишком светлые, выдающие в нём лойтурца волосы, проскользнуть мимо стражника не получится.

Выпив ещё кваса, Белый вернулся к храму, когда подъехала очередная телега. Притвориться грузчиком, чтобы пройти в подвал, было бы, наверное, проще.

Белый огляделся, снова обошёл храм и развязал пояс, сбросил дублет. Волосы завязал на затылке, вытащил из сумы шапку, чтобы скрыть их нездешний цвет. Если бы не сапоги, так он легко сошёл бы за простого работягу. Впрочем, если он потащит мешок и согнётся в три погибели, может, стражник и не обратит на него внимания.

– Ох, хороший квас, – снова раздалось из подвала. – Благодарю.

Белый подхватил одежду и отошёл подальше от храма, спрятал всё в кусты. Оставил только маленький нож в голенище сапога.

Он уже собрался вернуться, как вдруг почувствовал, как проклятый квас запросился обратно. Пришлось задержаться, приспустить порты. Белый оглянулся, не уехала ли повозка. Не вовремя ему приспичило. Он уже проклял и старушку, и её квас, и тёплую погоду, и ночную попойку, когда из-за угла вдруг выскочил мужик в дорогом наряде. Крепкий, круглолицый. Он семенил к кустам, в которых притаился Белый, смотрел себе под ноги и торопливо, прямо на ходу задирал длинную рубаху.

Он подбежал к тем же кустам и только тогда заметил Белого.

– Ох, Создатель! – воскликнул он и схватился за сползающие порты. – Не заметил. Хах. Не помешаю?

– Да пожалуйста, – Белый смерил его внимательным взглядом и подтянул повыше порты.

– Квасу перепил, – послышалось журчание, и мужчина с блаженством вздохнул.

– Ага.

– Хороший квас. Тут продаёт рядом старушка одна, мать нашего Пресветлого Брата.

– А ты, значит, господин, в храме работаешь?

– Я? Хах, ну как сказать. Я на этот храм работаю, точнее, работаю, чтобы золота на его строительство хватало. Так что… в некотором смысле.

Белый присел, будто поправляя сапог.

– Так ты, значит, тот самый Гюргий Большая Репа?

Запахло мочой. Немало кваса успел выпить купец.

– Он самый, – довольно крякнул Гюргий. – Слышал обо мне?

– Немного, – Белый выпрямился. – За что тебя прозвали Репой?

Журчание наконец оборвалось.

– За то, что котелок варит. Я же из простой семьи, а в люди выбился. С чего всё началось-то, значит, – он чуть согнулся, пытаясь посмотреть себе на ноги и поправить пояс, но круглый живот не позволял этого сделать. – Родители у меня всю жизнь трудились, а жили всё равно впроголодь. Но дед мой сызмальства меня учил…

От него пахло чесноком и хлебом.

Договорить он не успел. Белый сделал всё быстро, уложил Гюргия на землю, проволок глубже в кусты прямо по мокрой от мочи земле. Дальше тащить его было бессмысленно. Ночью можно было бы сбросить тело в реку. Днём труп в любом случае найдут быстро.

Белый успел надеть дублет, когда его настигли посмертки, и он упёрся лбом в ствол ближайшего дерева, стиснул зубы, сдерживая стон. От посмерток было столько же наслаждения, сколько и неудобства. В штанах становилось слишком тесно каждый раз, когда он поглощал чужую жизнь. Но таков уж дар госпожи: все Вороны получали возможность собирать силу чужой жизни, накапливать её, чтобы после передать в знак выполненного заказа своей госпоже или использовать самому.

Но последствия посмертков…

Чтоб их!

Он схватил вещи и побежал в сторону. Если его поймают рядом с трупом, это одно. Если его поймают рядом с трупом, пока он себя удовлетворяет, будет уже слишком. Когда госпожа придумала посмертки, то явно хотела просто поиздеваться над своими Во́ронами.

Только оказавшись подальше от храма Гюргия, Белый завернул в безлюдный переулок и, наконец, приспустил штаны. Галке было проще. Она хотя бы не могла запачкать одежду, пока кончала.

Он взялся за плоть, уткнулся лбом в холодную белую стену храма, прикрыл глаза. Пах тянуло от напряжения. Белый двигал рукой всё быстрее, быстрее и даже с закрытыми глазами видел рыжие кудри и пухлые губы. Вторая рука упёрлась в стену, желая схватить полную девичью грудь.