Кто ты для меня? (СИ) - "Хастлер". Страница 4

— Святослав? — Нина Петровна заглянула в комнату. — Спасибо, что посидел.

— Ничего. Она же всё-таки моя… — на последнем я запнулся и, покраснев, поспешил передать малышку няньке.

Выскочил из комнаты, как ошпаренный и ломанулся на кухню. Хотелось пить, а ещё почему-то хотелось плакать. Но с того дня, как я сидя на полу кухни рыдал на глазах у Марата, я пообещал себе, что больше никогда не буду плакать.

В холодильнике нашлась не только вода, но и привычная коробочка с обедом, о котором я сегодня забыл. На часах семь, скоро Марат будет дома. Кое-как срываю пищевую плёнку и запихиваю еду в микроволновку. Не то, чтобы я боялся того, что он скажет, просто… обидеть не хочется, что ли…

Прежде, чем в двери поворачивается ключ, я успеваю вкусно набить свой желудок, выпить чашку чая и даже в наглую покурить в форточку. Без десяти восемь я уже в своей комнате во всю залипаю в соц сетях, не забывая при этом вслушиваться в звуки в квартире. Зачем врать самому себе? Я жду, когда он придёт домой.

========== Часть 4 ==========

Как бы мне не хотелось, но провести остаток жизни в своей комнате, оплакивая похеренную жизнь, мне не довелось. Вскоре, при воспоминаниях о маме в груди болело уже не так сильно и слёзы не так часто наворачивались на глаза. Постепенно мне стали надоедать мои спасительные четыре стены. Всё чаще мне хотелось выйти на кухню, когда я слышал, как Марат возится там с ужином. Вчера, например, я поймал себя на том, что вслушиваюсь в звуки из детской комнаты, в надежде, что Нина Павловна опять побежит за чем-то срочным, и мне «придётся» присмотреть за Полиной. Да, теперь я называл её по имени, а не просто «ребёнок». В общем, моя жизнь начала принимать свои обычные очертания, и постепенно я почти привык жить в мире, где мамы больше нет.

Этим вечером я вдруг подумал о том, что не плохо бы помочь Марату с ужином. Готовил я конечно так себе, но салат нарезать мог или там картошку почистить. А что? Я, например, люблю жареную картошку.

Без двадцати восемь я выполз из своего укрытия на кухню, врубил настенную плазму на каком-то музыкальном канале и стал ждать Марата с работы. Где-то ближе к девяти я начал понимать, что возможно жду зря. Может позвонить? Нет, что за придурком я тогда буду выглядеть? Спросить у няни? Можно… Несколько раз даже порывался заглянуть в детскую и узнать у Нины Павловны, где же пропадает хозяин квартиры. Но на мою удачу она вскоре сама появилась на кухне.

— Ой, Святослав… Ты что тут? Тебе разогреть что-нибудь на ужин?

— Нет. Спасибо. Я не голоден. — Её бесшумное вторжение меня немного напугало. — Нина Павловна, а когда Марат будет?

— А он тебе разве не сказал? У него корпоратив сегодня. Обещал к одиннадцати быть.

— Вот как, — зло щёлкаю пультом и хаотично переключаю каналы.

— Так может разогреть…

— Не нужно. Я сам могу. — Утыкаюсь глазами в картинки, мелькающие на экране и жду, когда она уйдёт.

Вот значит как? У них там корпоратив, а я как дурак жду его тут. Помощь свою решил предложить… А он! А по сути, что он то? Это его работа, которая иногда предполагает такого рода задержки. И он не обязан отчитываться передо мной о своём времяпровождении. Я же ему не жена какая-нибудь…

И тут меня в пот бросило. А вдруг он с кем-то? Ночь, пустой офис, свободные от людей кабинеты. А он директор, он может войти в любой. И пусть я ему не жена, но от этой мысли мне как-то поплохело сразу и запершило в горле. Списать это на обиду за маму я не мог, потому что обидно было мне. Неужели я настолько привык к нему, что начал считать своим, как маму раньше? Ведь меня не обрадовали мамины отношения с Маратом тогда. А если бы Марат решил найти себе кого-нибудь? Не просто на одну ночь, а для жизни. Как ни крути, он богатый, молодой и красивый, к тому же с ребёнком на руках. Не вечно же он будет подгузники сам менять и колыбельные петь, Полинке нужна мама. От этой мысли стало ещё хуже, как будто Марат уже объявил мне о том, что вскоре женится вторично. Да что за фигня? Мне-то какое дело, я в сентябре съеду отсюда к чертям собачьим.

В общем к себе я так и не пошёл, обосновавшись на кухне на узком, но мягком диване и перекатывая в голове по кругу всё одни и те же мысли. Ждал Марата. Ждал, блять, как ревнивая жена в истерике, честное слово. Я успел такого понадумать, что когда в половине двенадцатого он всё-таки пришёл, я был на грани нервного срыва.

— Ты что не спишь?

Верхние пуговицы на рубашке расстёгнуты, край галстука торчит из кармана брюк, на уголке воротника что-то тёмно бордовое. Это всё я подмечаю за считанные секунды и тут же взрываюсь.

— Где ты ходишь?!

— То есть? — кажется Марат опешил от моего напора. — Что-то случилось? С Полинкой что-то? — в его глазах зарождается испуг.

— Всё отлично с твоей Полинкой. Спит она.

— Тогда в чём дело? — Он стаскивает пиджак и устало садится на край дивана у меня в ногах.

От него пахнет его парфюмом и немного спиртным, а ещё сигаретами. Его нетрезвость выдают только блестящие глаза.

— Я тебя ждал, — ляпаю то, что крутится у меня в голове и тут же понимаю, что сморозил глупость.

— Ты? Что-то случилось? — Вытягивает галстук из кармана и швыряет на спинку дивана.

— Да… — в ускоренном режиме кручу шестерёнками в своей безмозглой башке, чтобы выдумать хоть какое-то оправдание.

— Свят, ну же? Что произошло?

Отворачивается от меня и начинает расстёгивать пуговицы на рубашке, а я, как заторможенный рассматриваю это чёртово пятно на воротнике. Это точно помада. Вот я в этом почти уверен.

— Свят?! — ловлю его вопросительный взгляд.

— А? — немного теряюсь, оказавшись пойманным на разглядывании его рубашки.

— У тебя всё в порядке? — замирает на последней пуговице.

— Да… — я тоже замираю, как кролик перед удавом. — У тебя помада на воротнике… — и в моём голосе звенит обида, как бы я не пытался её скрыть.

— Помада? — Марат снимает рубашку и какое-то время разглядывает пятно, а я разглядываю его… — Это так…

— Как? — поднимаю глаза выше уровня его груди, чувствуя странную тяжесть в животе.

— Свят. Ты решил, что я был с кем-то?

Блять, до чего же глупо вышло! Он не обязан передо мной отчитываться, а я не имею права лезть в его личную жизнь. С какого тогда мы сидим тут друг против друга и ведём этот дурацкий диалог?

— Марат, я… — опускаю глаза и понимаю, что сделал ошибку.

У него на груди небольшая тату: переплетённые буквы и странные вензели, спускающиеся от соска немного ниже на рёбра. Красиво… И кожа у него красивая, гладкая и загорелая, с выделяющимся рельефом мышц под ней.

— Да что с тобой такое?! — он кладёт руку мне на лодыжку, видимо желая обратить моё внимание на себя.

— Я спать пойду, — дёргаю ногой и вскакиваю с дивана.

— Подожди… — успевает схватить меня за запястье, и меня как будто током прошибает. — Может расскажешь?

— Пусти! — слишком истерично вырываю руку и затравленно смотрю на него, отступая на шаг.

Да что же это со мной? Он же ничего мне не сделал. Ведь так?

— Прости, — Марат удивлённо смотрит на свою руку, которой пытался меня задержать, видимо не понимая, что вызвало у меня такую панику.

— Это ты прости, — делаю ещё один шаг от него. — Ты не обязан отчитываться мне, где ты был и с кем.

— Нет. Но… Это из-за мамы? Ты решил что я…

— Марат, всё нормально. Забудь. Я пойду.

И выскакиваю из кухни прежде, чем он ещё что-то спросит, потому что я не смогу ему объяснить. Я и сам не понял, как так получилось, что когда он снял рубашку у меня аж кончики пальцев закололо, так захотелось дотронуться до тату и провести по коже вниз, по рёбрам, по животу. Что за херня со мной творится? Может это что-то психологическое? Я кажется где-то читал о таком: типа после смерти матери дочка берёт все обязанности о заботе об отце на себя, и это может перерасти в нечто больше, чем отношения отец-дочь. Но я парень, и он мне не отец. К тому же я не забочусь о Марате, скорее это он заботится обо мне. Тогда почему меня кинуло в жар, когда он разделся? К чему вся эта истерика по поводу его задержки? И это пятно от помады на воротнике, меня так противно заскребло внутри, когда я его заметил.