Троянская война - Кулидж Оливия. Страница 16

У троянцев вырвался крик, похожий на звуки бушующего моря. Патрокл уступил, а Гектор, перепрыгнув через тело своего друга, изо всей силы нанес ему удар. Патрокл с грохотом рухнул на землю. Гектор смотрел на него сверху вниз и кричал:

– Патрокл, глупец, неужели ты думал, что сумеешь принести мою окровавленную броню к палаткам Ахиллеса! Ты уже никогда не вернешься к кораблям и не расскажешь ему, кто из нас лучший воин.

– Можешь хвастать теперь, – слабым голосом отвечал Патрокл. – Когда Ахиллес услышит, что ты меня убил, тебе не долго останется жить.

– Кто знает? – ликовал Гектор. – Эти дни – дни моей славы, возможно, и сам Ахиллес падет от моего копья.

Душа Патрокла оставила его тело и отлетела с воплями, когда Гектор нагнулся, чтобы снять с него доспехи, а вокруг продолжался бой еще более отчаянный, чем прежде.

Смерть Гектора

Из зеленых пещер под морем поднялась Фетида, чтобы успокоить своего сына, но напрасно, ведь даже ее волшебство не могло бы оживить Патрокла.

– В гневе на царя Агамемнона, – стонал Ахиллес, – я отправил своего друга на смерть. Что такое Брисеида по сравнению с Патроклом, чье тело я даже не могу теперь отбить, так как отдал ему свое оружие?

– Увы, сын мой, – сказала богиня, сжимая его в объятиях, – не убивай себя печалью о смертном, чей конец был предначертан судьбой еще при его рождении.

– Мне все равно, жив я или мертв, если мой гнев и гордыня стали причиной смерти моего самого дорогого друга. Единственная моя надежда – месть.

Слезы полились из глаз богини, переживавшей за сына, который был ей и радостью и горем.

– По крайней мере, не вступай в бой сегодня, пока я не схожу на Олимп и не попрошу самого Гефеста, хромого кузнеца, сковать тебе новую броню вместо той, что Гектор снял с Патрокла. А завтра ты уже сможешь вновь воевать.

– Я должен посмотреть! – воскликнул он, внезапно задрожав. – Возможно, в этот самый момент Гектор тащит тело Патрокла в триумфе.

Он бросился к воротам в оборонительном валу, а богиня поспешила через облака на Олимп, где сиял кованный серебром и золотом дом Гефеста.

Ахиллес встал у края рва, безоружный, но огромный, как великан, и смотрел на сражение на равнине. Трижды кричал он громко в печали и гневе, а лучи садящегося позади него солнца в это время очертили его фигуру пламенем. Таким ужасным он показался троянцам, что они, сжавшись от страха, оставили тело Патрокла, который теперь был погребен под трупами и сломанными копьями.

Когда солнце село за горизонт, сражение приостановилось. Сбитые с толку троянцы отступили к своим старым позициям, где они были предыдущей ночью, и собрали совет.

– Мы должны вернуться в город, – кричал Полидамант, – пока у нас есть такая возможность. Завтра разгневанный Ахиллес набросится на нас и разметает, словно листья.

– Вернуться? – кричал Гектор. – Никогда! Сегодня мы ворвались в лагерь, спалили корабль и убили или ранили большую часть вражеских командиров. Неужели вы все боитесь одного человека? Если так, я выйду к нему один на один, поскольку я стою на такой высоте славы, откуда меня никто не сбросит вниз.

– Очень хорошо, – ответил уныло Полидамант, – но вина за кровь тех, кто умрет завтра от руки Ахиллеса, падет на твою голову.

Пока мужчины сооружали погребальную колесницу для тела Патрокла, женщины омыли и умастили его тело благовониями и положили его на катафалк столь же красивым, как он был при жизни. Потом остальные герои разошлись по своим палаткам на отдых, но Ахиллес горевал всю ночь, не сомкнув глаз от печали и гнева.

В ту же ночь в своем дворце на Олимпе Гефест ковал из бронзы броню, украшенную серебром и золотом. Он сделал сначала большой щит, покрытый картинами. На них был изображен город во время войны и мирная жизнь горожан. Мужчины пахали землю плугом, а в конце стерни их ждали мальчики с чашами вина, чтобы дать им освежиться. Жнецы срезали пшеницу острыми серпами, а мальчики, идущие позади них, тем временем собирали ее и передавали вязальщикам снопов. Мужчины и женщины несли домой виноград в плетеных корзинах. Юноши и девушки танцевали, взявшись за руки. Все эти и другие сценки из жизни были изображены на щите Ахиллеса, вместе с которым бог выковал и нагрудную пластину, горящую ярче пламени. Затем он изготовил наголенники из мягкого металла и массивный шлем с золотым гребнем. С приближением рассвета Гефест передал блестящую броню Фетиде, которая бросилась вниз с пиков Олимпа, подобно падающей звезде.

Воины проснулись и были созваны на собрание, где Агамемнон снова предлагал Ахиллесу Брисеиду и огромные сокровища, лишь бы он оставил свой гнев.

– Можешь оставить девушку себе, мне все равно, – безразлично сказал Ахиллес, смотря на него покрасневшими от бессонницы и слез глазами на ужасно бледном лице. – Кто она такая, чтобы два царя ссорились из-за нее, пленницы и рабыни? Забудь о ней и давай вооружаться для нового сражения. Я жажду мести.

– Я скверно поступил с тобой, я верну тебе девушку и щедро вознагражу, – решительно ответил Агамемнон. – Мы накормим солдат и сразу же выступим.

– Пусть едят, но только быстро. Лично я не нуждаюсь в пище.

Скоро греки в блестящей броне высыпали из своих хижин, густо, как снежинки, парящие в зимнем воздухе. Высоко над их головами громко воодушевляла воинов Афина, а напротив нее Арес, ужасный, как надвигающаяся гроза, потрясал своим огромным копьем. Зевс метал с небес громы и молнии, пока не задрожали горы, а глубоко под землей от ударов не содрогнулись темные залы мертвых. Ахиллес устремился в бой подобно раненому льву, движимый своей болью и гневом, чтобы убивать или самому быть убитым.

Сначала он набросился на Энея, чей последний час настал бы, если бы боги под прикрытием тумана не унесли его с поля битвы, поскольку ему было предназначено судьбой пережить гибель родного города и основать новую расу троянцев, которая должна будет править всем миром. Потерпев таким образом неудачу, Ахиллес снова бросился вперед, и сражающиеся расступались перед ним, так как очутиться у него на пути было смертельно опасно.

Перед ним случайно оказался бегущий юноша, почти мальчик. Это был самый юный и самый любимый сын Приама, которому старик запретил участвовать в битве. Мальчик, однако, был смел и обычно бежал позади воинов, чтобы метнуть легкую пику, доверяя своей проворности и надеясь убежать прежде, чем его могли бы схватить. Поскольку воины теперь расступились под напором Ахиллеса, этот юный смельчак на мгновение оказался прямо на пути убийцы. Прежде Ахиллес оставлял в живых многих юношей и отпускал их за выкуп, но теперь у него не осталось никакой жалости. Он с силой швырнул свое тяжелое копье, услышал пронзительный крик мальчика, когда тот упал, и помчался дальше, словно лесной пожар, сметая все на своем пути.

Ахиллес отогнал троянцев назад на берега желтого Скамандра, где часть их была отрезана изгибом реки и бросилась в воду в поисках спасения. Прыгнув вниз с крутого берега с мечом в руке, он убивал, пока окрасившийся в красный цвет поток не был забит мертвыми телами. Какой-то юноша выбрался на берег, но слишком поздно, потому что истребитель троянцев заметил его. Молодой человек бросил оружие и упал в ноги своему врагу.

– Не губи меня! – взмолился он. – Я – Ликаон, которого ты уже однажды захватил на склоне Идских гор и продал в рабство за море. Меня в конце концов нашел и выкупил за большую цену мой отец. Двенадцать дней назад я добрался до Трои. Только двенадцать дней! Имей ко мне жалость!

– Глупец! – мрачно сказал Ахиллес, поднимая свой разящий меч. – Думаешь, в моем сердце осталось сострадание к брату Гектора?

Он опустил меч, молодой человек упал на спину на берег, и его подхватил набежавший поток.

В конце концов воды реки были забиты трупами, и сам речной бог подал голос из глубин, взывая к Ахиллесу, чтобы он прекратил резню. Тот, однако, продолжал убивать, пока река в гневе не вышла из берегов и с ревом не устремилась на него, стараясь смыть безжалостного губителя. Ахиллес схватился за дерево и с трудом выбрался из потока. Он повернул к Трое, чтобы броситься в погоню за основной массой троянцев, которые бежали по равнине.