Трупный цветок - Ханкок Анне Метте. Страница 3

– Опять?

Элоиза закрыла глаза и откинула голову. Мысль о том, что придётся снова в подробностях обсуждать дело Скривера, была невыносима. Они делали это уже три раза.

– Да, тебе нужно прийти, чтобы мы наконец могли покончить с этим. Он хотел бы задокументировать ещё несколько мелочей, чтобы можно было работать дальше. Это и в твоих интересах.

– Буду через пятнадцать минут, – сказала Элоиза и повесила трубку.

Она сняла чёрную кожаную куртку с крючка в прихожей, пнула большую кучу рекламных брошюр, лежавших на коврике, и захлопнула за собой входную дверь.

Офис «Demokratisk Dagblad» располагался на улице Сторе Страндстреде в здании, носившем статус памятника архитектуры, и его старомодный монархический облик соответствовал консервативному профилю газеты. В здании были высокие сводчатые потолки, обои ручной работы на стенах и настолько тонкие стёкла в старых окнах с декоративной раскладкой, что зимой Элоиза постоянно тряслась от холода.

Она оставила велосипед у офиса и поздоровалась с парой молодых парней из отдела продаж, которые сидели на противоположной стороне улицы на скамейке возле кафе и курили, укрываясь под навесом от дождя. Чёрный парус тяжело простирался над ними. Он был до краёв наполнен водой, и дождь потоком стекал вниз по металлическим оттяжкам. Элоиза стояла и смотрела на ткань паруса, ожидая, что он вот-вот лопнет над их головами.

Один из парней ответил на её приветствие смешком: «Эй, Кальдан, ну что там?»

Сосед наклонился к нему, не сводя глаз с Элоизы, и прошептал что-то, что заставило их обоих рассмеяться. Она отвернулась, провела пропуском по электронному считывателю справа от входной двери и ввела личный код. Дверь издала жужжащий механический звук и медленно открылась.

Элоиза решила подняться в редакцию по лестнице и взбежала на четвёртый этаж, прыгая через две ступеньки. Карен Огорд уже ждала её на лестничной площадке. У них всегда были хорошие отношения – здоровые и крепкие рабочие отношения, – и Элоиза уважала её как журналиста и как человека. Однако эти отношения никогда не были доверительными. Элоиза знала, что Огорд замужем, что она живёт в Хеллерупе и что её сын служит в армии, но, помимо этого, не имела никакого понятия о её частной жизни. Как и редактор – о её. Это был тот уровень близости, который идеально ей подходил – особенно сегодня.

– Дай угадаю: ты не веришь в зонтики, в этом дело? – Огорд вопросительно смотрела на мокрую одежду Элоизы.

Элоиза улыбнулась и слегка отряхнулась от дождя.

– Нет, я ещё не настолько взрослая.

– Полагаю, ты читала сегодняшнюю колонку главного редактора?

– Да.

– И?

Элоиза пожала плечами.

– А что ещё Миккельсену оставалось написать?

– В этом ты, может, и права, конечно. Но он был чертовски зол, когда я разговаривала с ним на днях. Если бы не тот факт, что именно ты сделала в этом году столько крупных расследований для нашей газеты, то, думаю, тебя бы выгнали. Честно говоря, я всё ещё не уверена на сто процентов, что тебе удастся оправдаться.

– Спасибо, это были именно те ободряющие слова, в которых я так нуждалась. – Элоиза открыла дверь в опенспейс. – После вас, шеф.

– Тебе ведь больше нечего рассказать, кроме того, что ты уже рассказывала? Я имею в виду, нет ли чего-нибудь такого, что мог бы накопать Лопата и о чём я не знаю?

– Например?

– Не знаю, чего угодно, что выставило бы тебя в ещё худшем свете, чем раньше. И, должна сказать, короткое «нет» очень бы меня устроило. – Карен Огорд посмотрела на неё поверх роговой оправы очков.

Смутные образы обнажённых тел, влажной кожи и солёных поцелуев пронеслись перед внутренним взором Элоизы, как слайд-шоу. Она была готова идти на эту встречу, потому что ей совсем не нравилось быть автором провального расследования. Но она не хотела раскрывать подробностей своей личной жизни. Не только потому, что это не касалось её начальства. Она была ещё и попросту слишком горда, чтобы признать, что доверяла Мартину.

– Нет, – сказала она, успокаивающе положив руку на плечо редактора. – Больше ничего. Не пора ли уже покончить со всем этим? Где Лопата?

– Должен быть здесь.

Карен Огорд заглянула в большую переговорную в середине коридора. Там никого не было.

– Он был за рулём, когда звонил мне, так что, возможно, ещё не доехал. Налей себе пока чашечку кофе, только никуда не уходи. Я дам тебе знать, когда он приедет.

По пути к редакционной кухоньке Элоиза прошла мимо стойки с почтой. Со временем в её ящичке почти перестало что-то появляться, но сегодня её ждала целая пачка писем.

Она отнесла письма и чашку растворимого кофе на своё место в закутке, где сидели занимавшиеся расследованиями журналисты, закинула обе ноги на стол и открыла первый конверт. Внутри была толстая пачка бумаги – девять мелко исписанных страниц с возмущениями по поводу использования детского труда в Индии. Письма номер два и три были на ту же тему, в то время как в четвёртом лежал маленький жёлтый стикер, на котором было всего одно слово: «Шлюха!»

– Боже, как оригинально, – сказала она, показывая записку своему коллеге Могенсу Бётгеру, который сидел по ту сторону их общего двойного стола.

Он оторвал глаза от блокнота и в ответ только безэмоционально поднял брови.

Элоиза смяла стикер вместе с конвертом, в котором он пришёл, и бросила ком бумаги в мусорную корзину на другом конце комнаты. Он приземлился на неровный паркет с узором ёлочкой в полутора метрах от цели.

– Вот это у тебя отлично получается. – Могенс Бётгер одобрительно кивнул. – Можно использовать как план Б, если Миккельсен тебя выгонит.

– Он этого не сделает.

– Тебе не стоило бы быть такой уверенной.

– Он не уволит меня, – повторила Элоиза.

Она взяла следующий конверт из стопки и начала вскрывать его указательным пальцем.

– А её вот выгнал взашей, – нараспев проговорил Бётгер, имея в виду бывшую коллегу, которую только что уволили за сфабрикованный источник. Это увольнение прогремело на всю газету и оставило главному редактору Миккельсену на память покрасневшие глаза – так он тогда был зол.

– Она, блин, заслуживала увольнения. Это совсем другое. А я была честна. Я не говорю, что не поступила бы иначе, если бы могла отмотать время назад – все мы задним умом крепки, и всё такое, – но мы с Миккельсеном, мы… – Элоиза покачала головой. – Он не уволит меня.

Она развернула следующее письмо и начала читать. По ту сторону стола Бётгер продолжал что-то говорить, но звук его голоса растворился в холодном неприятном ощущении, охватившем всё её тело.

Письмо было коротким.

В нём было лишь несколько коротких строк с аккуратно выведенными словами, но во рту у Элоизы пересохло, и холодное чувство, будто шипя, начало расползаться у неё в груди.

Голос Бётгера зазвучал спустя секунду после того, как она поняла, что задержала дыхание.

– …но не нужно пугаться…

– Могенс, – прервала она. – Это ты освещал историю, которая случилась несколько лет назад на севере? Убийство адвоката?

– Что, прости? – Он непонимающее посмотрел на неё, но медленно выпрямился на стуле, увидев, как серьёзно она смотрит на него. – О ком речь?

– Ну этот адвокат, которого убили. Где это было – в Коккедале? В Хёрсхольме? Или где-то там ещё на севере? Как его звали?

– Моссинг. Это было в Торбеке. Ты об этом?

– Ты освещал эту историю?

Могенс Бётгер из группы журналистских расследований специализировался на криминальных и общественных событиях, в то время как сама Элоиза отвечала за экономику и потребление и редко касалась тяжких преступлений.

– Нет, тогда я ещё был в газете «Nyhederne». Этим, должно быть, занимался Ульрик, он тогда здесь работал. А что?

– Как её звали? Ту, которую подозревают в этом убийстве?

– Анна Киль. И её не просто в этом подозревают. Она виновна. Она попала на запись камеры видеонаблюдения у подъезда к дому Моссинга, когда покидала место преступления. И под «попала» я имею в виду «несколько минут смотрела прямо в камеру, прежде чем скрыться, даже не попытавшись её сорвать или разбить». В крови с головы до ног, спокойная, как удав. Просто стояла, глядя в камеру, не меняясь в лице. Дичайшая психопатка.