Дети Великой Реки - Киз Грегори. Страница 34

Перкар тяжело спрыгнул на землю. После блуждания по вершинам воздух долины казался ему плотным. Перкар сел, прислонившись спиной к кедру с потрескавшейся корой, и стал смотреть, что будут делать альвы.

Поначалу они разложили костер. Они набрали веток – больших и маленьких – и разложили их соответственно размеру. Потом женщина, которая была еще далеко не старой, принесла несколько вязанок виноградных лоз и тонких ивовых прутьев. Альвы собрались вокруг заготовленного хвороста, переговариваясь шепотом; затем один из них стал постукивать друг о друга двумя палочками – как заметил Перкар, довольно ритмично, и запел песнь, состоящую из двух нот.

– Будь настороже, Перкар, – подтолкнул его локтем Апад, – возможно, нам грозит опасность.

Пальцы Апада возбужденно теребили рукоять меча.

– Что ты имеешь в виду?

– Неужто ты думаешь, что Нгангата и его родичи не отомстят тебе за схватку в пещере?

Перкар нахмурился, наблюдая, как малорослые альвы сооружали из ивовых прутьев нечто вроде башни.

Нижние концы прутьев они втыкали во влажную землю, а верхние связывали. Между ними они втыкали виноградную лозу. Ветви, крупные и мелкие, тоже пошли на это сооружение.

Один из альвов что-то быстро проговорил Нгангате, тот кивнул и подошел к Капаке. Вождь и Нгангата принялись совещаться, да так тихо, что нельзя было расслышать ни одного слова. Капака подошел к альвам и добавил несколько веточек к пирамиде.

Когда, наконец, альвы отошли от завершенного сооружения, ласково потянув прочь Капаку, оно было в высоту и ширину почти как человек. Переплетенные ветви, прикрепленные к верхушке, напоминали оленьи рога.

– Что-то мне это не нравится, – сказал Эрука, и Перкар молча кивнул в знак согласия.

Самая старая из альв все еще пела, но уже не две ноты, а три, и Перкар разбирал, хоть и не знал языка, что поет она слова, а не просто слоги. Теперь, как никогда, ему хотелось спросить Нгангату о том, что происходит, и он скрежетал зубами в отчаянии от собственного невежества.

Опавшие листья закружились – сначала медленно, а потом быстрее и быстрее – и, взвившись в воздух, закрутились вокруг пирамиды из веток, как будто в ней было средоточие вихря. Прутья начали колебаться. Бог приближается, подумал Перкар, – и в самом деле, очертания его в виде альвы появились за пирамидой.

Случилось это довольно неожиданно – так вдруг находишь внезапно то, что спрятано. У Перкара так случалось прежде: вдруг он замечал за стволами прячущегося оленя, который почти сливался с пятнистой листвой. Стоило его разглядеть – и казалось даже удивительным, как это его не удалось заметить раньше. Так вот и эта богиня явилась перед ними, и Перкар увидел, что она не одна – там, среди ветвей сплетенной альвами пирамиды.

Сложением она была похожа на альву высокого роста, но руки, ноги, туловище были густо покрыты черной шерстью. Лицо поросло грубыми волосами – черными, со слабой проседью. Голову ее гордо украшали рога. И все же Перкар заметил, что рога ее деревянные. Было очевидно, что это богиня – на ней не было одежды. Богиня улыбнулась загадочной улыбкой альвы.

– Приветствую тебя, Капака, повелитель среди людей, – сказала богиня. Голос у нее был гортанный, гулко разносящийся по округе.

– Благодарю тебя, богиня, – ответил Капака. – Я привез для тебя дары – для тебя и для Владыки Леса.

– Владыка Леса раздаст ваши дары, каковы бы они ни были, – сказала богиня. – Но я довольна тем обликом, в котором вы вызвали меня, – я редко воплощаюсь в таком виде, и он мне нравится.

– Мы с радостью приветствуем тебя, – сказал Капака. – И я предложу тебе кое-что, если ты проведешь нас к…

– Я отведу вас к нему, – сказала она, как будто довольная. – Не беспокойтесь. Альвы не напрасно вы звали меня, а не каких-нибудь слабых богов.

– Мне жаль, – заметил Капака, – что я не знаю ни твоего имени, ни песен в твою честь. Но я привез с собой певца.

Король указал на Эруку, который как будто съежился.

– Если ты его научишь, мы будем петь эту песнь в наших дамакутах в долгие зимние месяцы.

– Вы можете звать меня Пакер, – ответила богиня, и Перкар уловил оттенок насмешки в ее голосе. Толстые губы богини приоткрылись, и обнажился ряд острых, сверкающих зубов. – Можете звать меня также Ала, Бари, Нгати. Или Охотницей. Мне все равно.

– Это все разные имена Владыки Леса, – прошептал Эрука так тихо, чтобы один только Перкар мог услышать.

Но богиня заметила Перкара и улыбнулась еще шире.

– А это еще кто? – сказала она, приближаясь к юноше, отчего показалась ему еще огромнее. – Откуда этот запах?

Она протянула поросшую черной шерстью руку с длинными пальцами и легонько коснулась щеки Перкара.

– Ах ты, сладенький! – сказала она.

Но улыбка ее была плотоядной; богиня напоминала сейчас тигрицу, которая предвкушает свежее лакомство. Отойдя от Перкара, она словно потеряла нить разговора и только вертела туда-сюда головой, причем ее черные глаза отливали желтой и зеленой искрой.

– Идем, – сказала богиня.

Оставшийся путь прошел как во сне; Перкар запомнил только, что они стремительно шли через лес и переходили пропасти по мостам, сплетенным из веток; пропасти эти казались пустотами внутри земли, а не низинными местностями. Наконец они спустились еще ниже, в провал, напоминающий кубок, – это была как бы долина в долине. Стены были из крошащегося камня, и черные зевы пещер зияли угрожающе, когда путешественники проходили мимо.

– Здесь жилище Владыки Леса? – спросил Перкар.

Охотница пожала плечами:

– Да, временами он живет тут.

– Сырые, нездоровые края, – сказал вдруг кто-то.

Перкар, удивленный, обернулся и увидел ворона – огромного, размером с собаку.

Ворон сидел, улыбаясь, на нижней ветке, и глаза его поблескивали, как два драгоценных камня в черной воде.

– Охотница, кого ты привела для меня?

– Несколько забавных вещиц; ты поместишь их к себе в гнездо и покажешь богам, когда начнется пир.

Ворон взволнованно поднял одну лапу, сжал когти, а потом вновь уцепился за ветку.

– Не вижу я никаких забавных, интересных вещиц, – пожаловался он.

– Как хочешь, – сказала Охотница. – Тогда я с тобой прощаюсь.

– Погоди, – прокаркал Ворон. – Может быть, у них с собой есть что-нибудь забавное.

Охотница вздохнула и повернулась к Капаке:

– Лучше дать ему что-нибудь. Иногда он совсем впадает в детство.

Капака кивнул и развязал мешок с дарами, украшенный вышитыми облаками и перьями. Он порылся в мешке.

– Вот, – сказал он наконец. В руках он держал переливающуюся брошь – серебряную, с кровавого оттенка гранатом.

– Милая вещица, – признал Ворон. – Очень милая.

– Я тебя знаю, – вмешался Эрука.

Ворон, казалось, находился в затруднении – он попытался скосить глаз на Эруку, хотя ему не хотелось отрываться от созерцания броши.

– Ты меня знаешь? – спросил Ворон.

– Да, – ответил Эрука.

Прокашлявшись, он запел:

– Вот так я, вот я каков, – повторил Ворон. – Старая песня, давно ее сложили. Я уже забыл ее.

– Ты Карак, Вороний Бог, – сказал Эрука.

– Я знаю, кто я такой, – брюзгливо ответила птица.

– Да, и я тоже знаю, – сказала Охотница. – И если ты не будешь задерживать нас своей болтовней, я принесу тебе новое перо – на конце крепкой, прямой стрелы.