Пушка Ньютона - Киз Грегори. Страница 19

– Ты же можешь написать отправителю и попросить разрешения, ведь так? Ты теперь можешь завязать переписку с людьми со всего света. И это твоя настоящая цель, а вовсе не перехват.

– Да, я согласен с тобой, – ответил Бен. Он вновь начал двигать свой волшебный цилиндр и остановился только тогда, когда карандаш ожил.

На этот раз самописец выводил математические формулы.

– Господи, а это что такое? – удивленно воскликнул Бен.

– Похоже, математики обмениваются любовными записочками, – пошутил Джон. Он покосился на формулы, пытаясь в них разобраться и уловить смысл.

Послание занимало два листа, с припиской по-английски в конце.

Расчеты не закончены, но, наверное, сегодня ничего более я предложить не смогу. Как всегда, недостает типа и степени промежуточного взаимодействия. Механизм поэтому остается незавершенным. Надеюсь завтра, мой дорогой господин F, предложить что-нибудь получше.

Ваш покорный слуга

S.

– Какая-то тайная переписка, – не без удовольствия заключил Джон. – Можно я возьму это домой и попробую разобраться?

– Да ради бога, Джон, – ответил Бен, – я свою порцию получил, текст для набора на сегодня есть!

7. Большой канал

Адриана недовольно скривила губы и стояла, не дыша, пока служанка затягивала шнурки ее корсета.

Выдохнув, она спросила, обращаясь к двум юным особам, которые ей прислуживали.

– Что за праздник король устраивает?

– Насколько мне известно, это будет маскарад прямо на Большом канале. И вы должны быть одеты как краснокожая дикарка из индейского племени Америки, – ответила Шарлотта, девочка лет двенадцати.

– Я – дикарка индейского племени? – Адриана окинула взглядом свое платье и не нашла в нем ничего дикарского.

– Вы превратитесь в дикарку, когда мы закончим, – пообещала Шарлотта и весело рассмеялась. Вторая девочка, по имени Элен, смуглее и старше первой, только улыбнулась.

– Вы будете восхитительны, мадемуазель, – заверила она Адриану.

Таких праздников, какой устраивался на канале, король не проводил уже лет пять, со времен своей последней болезни. Но Адриана помнила рассказы о роскошных представлениях прошлого столетия, когда весь двор наряжался султанами, нимфами и греческими богами. Почти все празднества прекратились, как только король тайно женился на мадам Ментенон; с ее появлением во дворце восторжествовала атмосфера благочестия.

Но мадам Ментенон отошла в мир иной, и, похоже, Людовик вернулся к экстравагантным забавам своей молодости.

Он планирует сделать ее своей любовницей? Если это так, то пусть только на одну ночь. При этой мысли Адриана почувствовала, как краска стыда залила лицо. Мадам д’Аламбер была совершенно права в тот вечер, когда заметила Адриане, что она совсем не знает мужчин. В ее возрасте большинство девушек либо замужем, либо пожертвовали своей девственностью в угоду очаровательному соблазнителю. Но Адриана не воспринимала добродетель как манеру поведения. Несмотря на доводы рассудка, которые она легко могла привести в защиту свободы любви, в душе она точно знала, что Богу и Пресвятой Деве сразу же будет известно, что она согрешила, поддавшись плотскому соблазну. Царящий вокруг разврат – это вовсе не извинение для того, кто развратен.

Что ей делать, если сегодня вечером король заявит о своих притязаниях? Сможет ли она ему отказать? И должна ли она отказывать королю?

Еще несколько дней назад ей мнилось, будто у нее есть третий путь, и она на него вступила. А сейчас этот путь у нее под ногами превращается в туго натянутую проволоку канатоходца. Она знала, что до нее очень немногим женщинам удавалось пройти по такой проволоке. Знаменитая Нинон де Ланкло, например! Но даже и той это удалось лишь благодаря влиятельным любовникам, которыми она себя окружила. При этом не надо забывать, такие женщины, как Нинон, никогда не выходят замуж.

Но отказ Людовику XIV может оказаться худшим злом, чем горение в аду за прегрешения.

Вдвойне невыносимо оказаться перед такой дилеммой сейчас, когда она подошла к разгадке тайны Фацио так близко и ничего на свете не желала с такой силой, как разгадать эту тайну. Менее всего ее прельщала какая-нибудь мелкая роль в тех темных интригах, какими извечно опутан двор и на которые намекал Торси. Почему она очутилась в центре внимания короля и его возможного преемника герцога Орлеанского?

Казалось, ее наряжали целую вечность. Наконец Шарлотта заверещала от восторга и отошла в сторону.

– Неужели, Шарлотта, я такая отвратительная? – с сожалением в голосе спросила Адриана.

В ответ девочки схватили ее за руки и повели через гостиную к большому зеркалу. В первую секунду Адриана не могла вымолвить и слова, настолько увиденное в зеркале отражение поразило ее воображение.

Сколько раз в детстве она лежала перед сном с открытыми глазами, слушала стрекот сверчков, пение ночных птиц и мечтала, мечтала именно о таком платье?! Она воображала себя Золушкой, к которой вот сейчас явится добрая фея и подарит ослепительно прекрасный наряд, в каком еще никто и никогда не появлялся при дворе. Но ее семья прозябала в бедности, хотя ее дядя был одним из приближенных короля и все время твердил ей: «Придет день, и я куплю тебе чудесное платье». Такой день так и не наступил.

А маленькая девочка тем временем росла, и росла не где-нибудь, а в Сен-Сире, где научилась любить простую и строгую красоту и где похоронила все свои детские мечты. Хотя…

Почему похоронила? Это же она стоит перед зеркалом, одетая в волшебно-прекрасное платье. Черный бархатный лиф расшит пересекающимися нитями белого жемчуга. И в каждом образовавшемся окошечке на черном бархате сияет настоящий брильянт. На талии и бедрах – несколько рядов страусиных перьев. Такие же перья идут по низу роскошной серебристо-черной юбки. Шлейф юбки не очень длинный, но как раз такой, какой соответствует статусу маркизы, а не ее собственному.

Низкое декольте прикрывала пелерина из белой куницы, накинутая на плечо и струящаяся изящными складками. Прямые черные волосы Адрианы зачесаны наверх и уложены в замысловатую башню, увитую нитками жемчуга и украшенную перьями.

И вот в таком виде она должна предстать перед Людовиком XIV – величайшим королем Европы, может быть, даже самым великим из всех, что рождались на земле. И в этот ответственный момент ее жизни она желает лишь одного – чтобы король не остановил на ней своего благосклонного внимания и она могла бы вернуться к прежней жизни, к которой так давно стремилась. Она хочет вернуться к жизни, всецело посвященной науке. Она знает, что вся роскошь Версаля не стоит возвышенной красоты, заключенной в окружности круга.

Паланкин, в котором удобно расположился Людовик, плыл по коридорам Версаля, слегка покачиваясь на плечах двух крепких мужчин. Король одаривал любезной улыбкой расступавшихся придворных, толпившихся в залах и вдоль сумеречных балюстрад мраморных лестниц.

Как только король оказался за пределами дворца, настроение его начало подниматься. Паланкины, стекающиеся со всех сторон по дорожкам парка, образовали настоящую процессию. За королем следовал юный дофин – наследник, далее герцоги и герцогини, наиболее приближенные к королю, и, конечно же, Адриана. Людовик позволил себе заглянуть к ней в паланкин и был просто ошеломлен ее красотой; она оказалась куда более очаровательной, чем он ожидал. Девочка из Сен-Сира превратилась в женщину. Представляя ее в серебристо-черном платье, король чувствовал, как у него вновь пробуждается интерес к женщинам. Двор не одобрил бы его, если бы он надолго погрузился в траур по Ментенон. Женщина – сильный рычаг влияния., Людовик понимал, что ни интриганы, ни заговорщики, ни даже те, кто желает ему процветать и здравствовать, не должны почувствовать, что он ускользает из-под их влияния.

Пожалуй, пришло время объявить, что путь в его постель вновь открыт. И Адриана как нельзя лучше подходит для того, чтобы с ее помощью сделать такое объявление. У нее нет политических амбиций и притязаний. Она наивна и неотразима и к тому же расцветала под влиянием очарования и совершенства Ментенон, которая считала Адриану идеальной девушкой. Сама Ментенон была для него идеальной женщиной. И дитя, которое когда-то пленило сердце Ментенон, возродит трепет его собственного сердца.