Беспокойные герои. Иосиф Трумпельдор и Чарльз Орд Вингейт - Левит Илья Исаевич. Страница 79
Наконец-то демократический мир проявил признаки беспокойства. Весной 1938 года президент США Рузвельт выступил с инициативой созыва международной конференции для решения проблемы беженцев. Ради приличия не говорили: «еврейских беженцев». Говорили о беженцах вообще. Но понятно, что огромное большинство людей, желающих покинуть Третий рейх, были евреи и «мишлингим» [39]. Это значит «метис» — человек смешанной крови. Существовала градация «мишлингов» в зависимости от доли еврейской крови. В соответствии с этим и права у них были разные. Большинство таких людей считали себя самыми обычными немцами и христианами. А вот Гитлер так не считал. Впрочем, было и несколько десятков тысяч чистокровных арийцев, которые по тем или иным причинам подвергались преследованиям в Третьем рейхе. И мечтали покинуть его.
Инициатива Рузвельта была встречена очень тепло. Конференция собралась во Франции, в городе Эвиане. Гитлер по этому поводу сказал красивую речь: «Мне остается надеяться и ждать, что остальной мир, который проявляет столько сочувствия к этим преступникам, будет, по крайней мере, настолько благородным, что превратит свое сочувствие в практическую помощь. Мы же, со своей стороны, готовы предоставить всех этих преступников в распоряжение этих стран, готовы даже отправить их на роскошных теплоходах».
Итак, конференция собралась. Советский Союз ее бойкотировал, упустив, таким образом, шансы вдохнуть жизнь в биробиджанский проект. Великобритания согласилась участвовать при условии, что вопрос о Палестине обсуждаться не будет. Наблюдателем от еврейской Палестины была Голда Меир. Она сидела среди гостей, а не среди делегатов. Вот что вспоминает она в своих мемуарах: «Страшное это было дело — сидеть в роскошном зале и слушать, как делегаты 32 стран поочередно объясняют, что они хотели бы принять значительно большее количество беженцев, но, к несчастью, не могут этого сделать. Человек, не переживший это, не может понять, что я испытала в Эвиане — всю эту смесь горечи, разочарования, ярости и ужаса». И еще: «…в Эвиане я впервые с тех пор, как в России, маленькой девочкой, с ужасом прислушивалась к грохоту копыт казачьих коней, поняла: если народ слаб, то, как ни справедливы предъявляемые им требования, этого все равно мало». И еще: «В Эвиане дело так и окончилось пустыми фразами, но я перед отъездом устроила пресс-конференцию. Все-таки журналистам захотелось услышать, что я скажу… „Только одно хочу я увидеть, прежде чем умру, — сказала я прессе, — чтобы народ мой больше не нуждался в выражении сочувствия“». Комментарии излишни.
Лирическое отступление
Самым щедрым в Эвиане было предложение Доминиканской Республики на острове Гаити. Правил там диктатор Трухильо. Кровавая диктатура была не лишена опереточных черт. Диктатор был выходцем из низов, в прошлом уголовником. При всем при том его провозглашали «Первым врачом», «Первым доктором наук» и т. д. и т. п. Так вот, он заявил, что готов принять 100 тысяч беженцев. Но так как страна была отсталой и нищей, для этого требовались помощь и время. Пока думали что и как — поздно стало. Гостеприимством Трухильо смогли воспользоваться и спастись, а со временем уехать с Гаити, всего сотня евреев. Это вместо 100 тысяч.
Лучше всего подытожил работу Эвианской конференции Гитлер: «В Эвиане был разоблачен миф о всемирной мощи и влиятельности евреев».
Глава восемьдесят пятая
Судеты и филолог Томаш Масарик
А между тем начался судетский кризис: проглотив Австрию, Гитлер вошел во вкус. События эти — «мюнхенское предательство», «мюнхенская сделка» — достаточно широко известны. (В Израиле одно время при упоминании Мюнхена вспоминали не судетский кризис, а убийство израильских спортсменов на Олимпиаде в Мюнхене в 1972 году. Однако, когда начинались «соглашения в Осло», у нас вспомнили и о событиях 1938 года.)
К 1938 году проблема Судет была отнюдь не новой. Еще во времена Австро-Венгрии говорили, что «двуединая монархия» должна эволюционировать в «триединую». То есть Чехия должна была получить столь же широкую автономию, как и Венгрия. В Вене эти планы тогда не встретили сопротивления. Но встретили его в Судетах. Судеты — западная часть Чехии. Исторически это были чешские земли — «владения короны св. Вацлава». Но там уже давно большинство населения составляли немцы. И они решительно противились присоединению этой области к планируемой полунезависимой Чехии. Так что дело с «триединой монархией» не выгорело. Затем случилась Первая мировая война, и Австро-Венгрия приказала долго жить. Чехословакия стала абсолютно независима, Судеты вошли в ее состав. Это до некоторой степени было нарушением принципа Вильсона, говорящего о том, что национальные и государственные границы должны совпадать. Но принцип этот вообще трудно было проводить в жизнь. А зачастую и совсем не удавалось. В данном же случае кроме исторических прав возобладала реальность — Чехословакия получала удобные для обороны западной части позиции на своей границе только с присоединением Судет.
Основателем Чехословакии считают Масарика. И еще его считают образцом демократа и гуманиста. Есть за что. Во-первых, за борьбу с антисемитизмом. Он был выходцем из низов и рассказывал, что в детстве слышал от родителей, что евреи подмешивают кровь в мацу. Но во взрослом возрасте он стал другом евреев. А это было непросто в Праге на рубеже XIX–XX веков. Евреев недолюбливали за их лояльность венскому императору — Чехия ведь входила в состав Австро-Венгрии [40].
Сам Масарик был филологом. И вот произошла тогда в Праге филологическая сенсация: объявили об открытии средневекового чешского эпоса. И чешские националисты начали носиться с этой поэмой, в которой, между прочим, было немало антисемитских выпадов. Так вот, Масарик неопровержимо доказал, что весь этот эпос — фальшивка, чем сильно чехов расстроил и озлобил.
Но это были «цветочки». А «ягодками» называлось «дело Гильзнера». Дело до сих пор не очень ясное. Кажется, еврей Гильзнер действительно убил свою подружку-чешку. Оба они были птицы полета невысокого. Он, кажется, даже был уголовник. Но делу попытались придать ритуальный характер. Он-де убил подружку, чтобы раздобыть христианской крови на еврейскую Пасху. И снова Масарик твердо выступил против религиозного характера этого убийства. Дело получило большую огласку, но он держался твердо. И постепенно злоба против него сменилась уважением к мужеству и высокой морали. Как говорил Масарик позднее, известность может начаться с ненависти. Ненависть же постепенно растает. Так филолог стал вождем чехов. В Первую мировую войну он был в эмиграции, боролся как мог на стороне Антанты против немцев. Затем основал Чехословакию, которую назвали единственной настоящей демократией в Восточной Европе. Евреям там не приходилось жаловаться. Правда, красивая история? А есть и другая, не менее красивая. Нигде не оказали в 20-е годы такой помощи русским белоэмигрантам, как в Чехословакии. Масарик в своей политике до Первой мировой войны ориентировался не на Россию, а на западные демократии. На Россию ориентировались его друзья-соперники. Но в тяжелый час он пришел на помощь русским. Тут много можно было бы еще рассказать, но это уже за пределами нашей темы. Словом, Томаш Масарик остался хорошим человеком в памяти людей. У нас есть поселок, названный в его честь.
Впоследствии в Праге коммунисты старались стереть о нем память, но теперь его имя вновь возвращено всему, названному в его честь.
Но были и люди, не согласные с такой оценкой. Например, у судетских немцев было о нем другое мнение. Ибо когда они в 1919 году стали бурно возражать против присоединения Судет к Чехословакии, масариковского либерализма и гуманизма как не бывало. На улицах Карлсбада [41] лилась кровь: чехи расстреляли немецкую демонстрацию протеста. Ведь в Судетах немцы выступали отнюдь не как национальное меньшинство, а как конкурентная группа. А это совсем не одно и то же.