Порою нестерпимо хочется... - Кизи Кен Элтон. Страница 135

— Может, сам старина Джером Бисмарк заскочит сюда по реке в спасательном жилете — вот будет картиночка что надо. Четыреста фунтов Дж. Дж. Бисмарка, плескающихся в воде. О Господи…

Хэнк рассмеялся:

— Ладно-ладно, остряк, ты лучше вспомни, как сам в первый раз занимался сплавом. Не помнишь? В разгар января, все бревна во льду…

— Ну и что! Ничего я такого не помню. Ничего особенного.

— Да? Ну что ж, тогда мне придется освежить твою память. Ты напялил на себя десяток свитеров, брезентовые штаны, а сверху еще здоровый макинтош…

— Ничего подобного. Это был не я. У меня никогда не было макинтоша. Наверное, это был кто-то другой.

— И при первой же попытке поднять бревно ты свалился в воду и пошел на дно как топор. Бульк — и нету. И половина бригады занималась тем, что выуживала тебя обратно — столько ты весил. Я чуть не умер от смеха.

— Это был кто-то другой. Я всегда одеваюсь легко, чтобы не терять подвижность. Кстати, я тоже кое-что помню: как ты носил шарф, который тебе связала Барбара, и он попал в передачу пилы, — помню, мы еще прикидывали тогда, как ты загнешься — голову тебе снесет или просто задушит! Как насчет этого?

— А помнишь, кстати об одежде, когда наша команда борцов отправилась в Бенд на состязания и старина Брюс Шоу вырядился в смокинг, решив, что это лучшая спортивная форма.

— Да-да, Господи, Брюс Шоу…

— Орясина Брюс — он до сих пор продолжает расти.

— Ну да? Не может быть. Я тебе говорил, что какое-то время он был у нас членом университетского совета? Правда, у него это не слишком получалось. Но подходить к нему близко было опасно; да, потом он стал еще выше.

— Господи, куда уж больше! Он уже тогда весил двести восемьдесят или двести девяносто…

— А потом, после того как он бросил службу, я потерял его из виду. — Что с ним стало, не знаешь?

— Лет семь тому назад он попал в автокатастрофу… Слушай, разве я не говорил тебе? Я с ним столкнулся сразу после этого происшествия в «Музыкальном ранчо». Я заметил Брюса, когда он танцевал, и позвал его довольно дружелюбно: «Эй, Брюс», но он почему-то был зол как черт и посмотрел на меня так, словно собирался оставить от меня мокрое место. И, слушай, — я тебе это никогда не рассказывал — в тот вечер я здорово набрался, действительно здорово. Конец рабочего дня, лето… Просто в стельку. Мне бы тихо уйти, но, понимаешь, втемяшилось в голову погулять. Ну, я ушел с танцев, понимаешь, и пошел пройтись, и тут передо мной это дерево, с которым я проторчал несколько часов кряду. Ну, я действительно сильно набрался в тот вечер, и… к тому же было поздно и темно… Ну вот, я иду и подхожу к этому дереву — оно было все залито смолой: один к одному — старина Шоу, такое же здоровое. Никаких сомнений — чистый Шоу, орясина Брюс… черт, и выглядит он как-то плохо! Рубаха снята, руки раскинул в разные стороны, все тело в струпьях. Ну, я подхожу и спрашиваю:

«Эй, Шоу, приятель!» Опять не отвечает, но у меня такое ощущение, что ему здорово плохо. Я его спрашиваю, как дела на плотине, где он работал, как его девушка, мама, и еще о всякой всячине. Он продолжает стоять и не уходит — такой здоровый и вид у него на море и обратно. Ну, в общем, я весь продрог, пока стоял с ним, — думал, что я ему нужен по какому-то делу. Потом плюнул и пошел прочь. А то, что это было дерево, а не старина Шоу, дошло до меня только утром, когда я его увидел стоящим на том же самом месте.

— Да ты что! Ты мне никогда это не рассказывал.

— Клянусь Богом.

— Господи, проторчать с деревом!

Пока они смеялись, приемник вдруг прекратил пищать.

— О черт! Я забыл его снять. Черт… Ну все, он погиб. Заткнись ты, что ты ржешь! Нет, ну это потрясающая история. — И он снова сам зашелся от хохота.

Но смех Джо быстро перешел в какой-то дребезжащий звук — его зубы стучали от холода. Хэнк же заливался вовсю:

— Так тебе и надо. Нечего было хвастаться, что ты умудрился спасти его из-под дерева; вот ты и потопил его… О Господи, ну надо же!

Джо тоже попробовал разделить веселье Хэнка, и их смех покатился над рекой. Нахохлившиеся зимородки с подозрением поглядывали на них с веток. Они продолжали смеяться, пока неожиданный порыв ветра не захлестнул Джо Бена волной. Джо закашлялся, принялся отплевываться и еще больше зашелся от смеха… потом повернулся к Хэнку и поинтересовался дурашливым голосом:

— Слушай, ты ведь не допустишь, чтобы я утоп в этой несчастной речке?

— В этой речке? А что такое? Что это Джо Бен Стампер вдруг забеспокоился? Что-то это подозрительно. Я считал, старик, стоит тебе кликнуть своего Большого Друга, и Он одним пальцем отгонит от тебя воды.

— Да, но я же тебе говорил — мне бы не хотелось тревожить Его в тех случаях, когда мы сами можем справиться. Совершенно не хочется привлекать кого-нибудь к этому делу, а уж особенно Его.

— О'кей, понимаю; конечно, у Него хватает дел и без нас.

— Естественно. Перед Рождеством самое хлопотливое время. А еще эти горячие точки — Лаос, Вьетнам…

— Да еще тьма лиц, предрасположенных к базедовой болезни в Оклахоме. Да, мне понятны твои сомнения…

— Точно. Точно. В этом году Он особенно нужен Оклахоме. Надеюсь, Орал Роберте уже заручился его подписью для своих телесериалов. Единственное, что, — Джо приподнял подбородок, чтобы его снова не захлестнула набегающая волна, — эта вонючая вода все время попадает мне в кос. Знаешь, Хэнкус, может, ты сбегаешь к пикапу за тросом… когда еще это бревно всплывет.

Кто бы мог подумать, но в его голосе начали звучать тревожные нотки.

— Что за дела? — тогда спросил я. — Неужели тот самый парень, который всегда говорит: «Без возражений принимай свою долю», испугался, что немножко промок? И кроме того, Джоби, до пикапа три четверти мили, и все вверх по склону; неужели ты все это время хочешь пробыть в одиночестве?

— Нет, — поспешно ответил он и процитировал: «Нехорошо быть человеку одному». Бытие. Это перед тем, как Он создал Еву. А все-таки, может, стоит сбегать за тросом…

Я вошел в воду и положил руку ему на плечо.

— Нет, — сказал я. — До пикапа бегом пятнадцать минут, и обратно пятнадцать, за это время… короче говоря, в общем, я слишком устал, чтобы носиться туда-сюда, туда и обратно из-за твоих прихотей. А кроме того, вряд ли тебе удастся намного вытянуть свою шею. Помнишь, как мы поймали в трясине водяную черепаху? И запихали ее в ванну — воды налили дюйма два-три, и ей было не за что зацепиться, чтобы вылезти. Но она не потонула, помнишь? Встала на задние лапы и вытягивала свою шею, пока не надорвалась… Так что я не думаю, что ты потопнешь; есть все основания полагать, что ты последуешь ее примеру. — Джо попробовал было рассмеяться, но ему тут же пришлось закрыть рот, чтобы не захлебнуться. — В общем, я считаю, что это полено должно начать всплывать с минуты на минуту. В худшем случае, я всегда смогу продержать тебя, подныривая и передавая воздух, пока оно не всплывет.

— Конечно, конечно, — откликнулся он. — Я не подумал об этом. — Он умолк, сжав губы, пока вода захлестывала ему в лицо. — Ну конечно, ты же просто сможешь передавать мне воздух.

— Сколько потребуется, так что можешь не волноваться…

— Волноваться? Я совершенно не волнуюсь. Просто холодно. Я же знаю, что ты что-нибудь придумаешь.

— Естественно.

— Так же, как мы работали с одним аквалангом под водой.

— Точно. Никакой разницы.

— Точно так же.

Я стоял в воде рядом с деревом и дрожал.

— Просто нужно уметь правильно себя вести и верить. И ждать. — Он резко закрыл рот.

— Конечно, — закончил я за него, пока не прошла волна. — Просто ждать. И думать о хороших вещах, которые у нас впереди.

— Правильно! Старик, ой, старик… ведь через несколько дней День Благодарения, — вспомнил Джо. Слова из него вылетали уже с бульканьем. —

Отличное времечко. Мы уже все закончим. Для такого дня надо будет организовать что-нибудь капитальное.

— Еще бы!

Просто стоял и дрожал крупной дрожью, потому что я чувствовал, что времени на организацию чего-то капитального уже не осталось…