Кто убил Оливию Коллинз? - Спейн Джо. Страница 53

Адам обещал записать его на сеанс терапии на неделе, но вдруг, несмотря на воскресенье, это он звонит Джорджу, чтобы сказать, что появилось окно?

Джордж готов идти на сеанс хоть сейчас. Когда угодно. Куда угодно, где бы Адам ни назначил встречу. Только бы начать говорить и вернуть ту магическую энергию, которую вливал в него Адам. Шанс снова стать нормальным.

Но звонил не Адам. Звонил Рон. Чтобы сообщить скверную новость.

— Ее совершенно точно убили, старик, — сказал он Джорджу. — Просто предупреждаю тебя, на всякий. Я тебе говорил, меня уже подозревают. Чего еще ждать от этих мудаков. Ты же… у тебя вроде не было конфликтов с Оливией, а?

Джорджа передернуло от отвращения.

— Нет, — с трудом солгал он. — Я прекрасно ладил с Оливией. И что же с ней случилось, что они говорят?

— Ничего не говорят. Но они заставили меня официально дать показания, сказали, что я последний, кто видел ее живой, и прочая хрень. Если несчастный случай, ничего такого не делается. Я уже позвонил адвокату.

Джордж повесил трубку и достал ноутбук. И немедленно приступил к мастурбации.

Эд и Амелия

№6

Амелия сидела у окна второго этажа и смотрела на дом напротив.

Эд поставил чашку чая рядом с ней на подоконник.

— Они снова здесь, — сказала она, кивая на двух полицейских, которые выходили с участка Дэли.

Эд вздохнул. Не поспоришь.

— Это ничего не значит, — сказал он. — Мы уехали в день ее смерти. Ну и что? Простое совпадение. Если бы они подозревали, что мы как-то причастны, то не болтались бы на улице и не ходили бы по соседям.

Амелия пристально посмотрела на него.

— Ты сам в это не веришь, Эд. Не больше меня. Сам же помнишь, как все было в прошлый раз.

Она, конечно, права. В прошлый раз следователи опросили всех членов семьи и только потом вызвали на допрос Эда и Амелию.

Его братья и сестры опустились в своих подозрениях дальше некуда. Но Эд и Амелия рассказали всю правду.

Отцу Эда стало хуже в выходные. В субботу вечером они вызвали врача, который приехал и осмотрел Эдварда-старшего. Уезжая, он предписал отцу Эда строгий постельный режим и сказал, что если он не сможет есть, то придется поставить ему капельницу. Врач оставил Амелии запас морфина на случай, если начнутся боли. Все это врач говорил в присутствии Эдварда-старшего.

Эд обратил внимание, что после ухода врача отец выглядел очень подавленным, несмотря на уверения врача, что в понедельник он вернется и что к понедельнику больному станет уже лучше. В больнице давали Эдварду еще месяцы, возможно, год. Быстрая смерть пока не угрожала.

Но отец уже завел разговоры о том, что не хочет никого обременять и что не хочет доживать свои дни прикованным к постели.

Они постарались успокоить старика, уверив его, что волноваться не о чем. Сами Эд и Амелия все же беспокоились, поэтому решили по очереди сидеть с ним всю ночь.

Брат Эда, Пол, действительно вечером позвонил и сказал, что хочет навестить отца. Но к этому времени тот уже забылся наконец мирным сном, и Эд предложил Полу приехать в понедельник, надеясь, что к тому времени отцу станет лучше. Пол спорил с Эдом. Отец на неделе пытался связаться с Полом и хотел его видеть.

Наконец, Пол все же согласился, что не стоит будить старика, и пообещал приехать в понедельник, когда будет врач.

Амелия сказала полиции, что заснула во время своей вахты у постели в ночь с субботы на воскресенье. Когда она проснулась, поняв, что задремала, Эдвард спал. Он лежал на боку, повернувшись лицом к стене. Она взяла книгу и стала читать при свете лампы.

Прошло еще около часа, и уже перед рассветом она решила разбудить Эдварда, чтобы покормить завтраком и померять давление.

Эд, который спал в смежной спальне, проснулся от ее вопля. Он спрыгнул с кровати и вбежал в комнату, где жена стояла на коленях у постели его отца. Из руки Эдварда-старшего торчал шприц с целой ампулой морфина. Эд и Амелия сказали полиции, что он, очевидно, воспользовался тем, что Амелия заснула, взял оставленное врачом лекарство и вколол себе смертельную дозу.

Эдвард всю жизнь страдал диабетом, и никто не усомнился, что он умеет делать себе уколы.

Но, что более важно, он оставил записку на тумбочке у изголовья, и графологическая экспертиза подтвердила подлинность почерка.

Она гласила: «Моим детям. Простите меня за этот поступок. У меня не было выбора. Пожалуйста, простите».

Эд тут же вызвал скорую и полицию, а Амелия пыталась делать искусственное дыхание и массаж сердца. Слишком поздно.

Когда началось расследование, врач, который осматривал Эдварда-старшего накануне, сказал, что в субботу пациент был в угнетенном состоянии. По его мнению, мистер Миллер уже несколько месяцев страдал глубокой депрессией. Эдвард жаловался, что заперт в четырех стенах, жаловался на свою немощь.

Все отнеслись к этой смерти как к ужасной трагедии, пока не вскрыли завещание Эдварда. Как оказалось, за две недели до смерти он изменил его. К новому завещанию прилагалась записка, где он писал, что теперь Эд и Амелия единственные, кто о нем заботится, и поэтому будет правильно и справедливо оставить дом и ферму им. Он опасался, что если завещает имущество всем детям, между ними начнутся споры о том, как им распорядиться. Эдвард решил, что Эд справится с управлением фермой, а все остальные останутся на ней работать.

Братья и сестры Эда пришли в ужас.

Двое братьев обратились в полицию. У следователя, который вел первое разбирательство по делу о самоубийстве, и так уже возникли подозрения. Он переговорил со всеми членами семьи, кроме Эда и Амелии, и каждый постарался воткнуть им нож в спину. Утверждалось, что как только Эд и Амелия вернулись в Корк, они делали все, чтобы изолировать отца от остальных. Эдвард стал менее общительный, не хотел контактировать с остальными детьми. А после того, как Амелия начала за ним ухаживать, его состояние ухудшилось.

Эд и Амелия возражали, что они взяли на себя заботу об Эдварде, в то время как остальные члены семьи отказались от своих обязанностей. Его братья и сестра Мэри жили отдельно, а Джин ни разу даже не приехала из Нью-Йорка повидать отца, до самой его смерти, считая, что достаточно разговоров по Skype. Эду и Амелии пришлось взять на себя и управление фермой, и попечение о здоровье Эдварда.

Пол утверждал, что оставленная отцом записка на самом деле начало письма, где отец извинялся перед остальными детьми за то, что изменил завещание. Он подозревал, что Эд и Амелия плохо обращались с Эдвардом и заставили его изменить завещание. Юрист, который заверял новое завещание, тем не менее подтвердил, что его клиент выглядел вполне вменяемым и даже жизнерадостным, когда приходил к нему. Это чисто практический шаг, объяснил Эдвард-старший. Он понимал, что, если поделить ферму между семью детьми, начнутся раздоры.

В конце концов, несмотря на интерес полиции к этому делу и расследование, не нашлось никаких доказательств того, что в комнате Эдварда в ту ночь произошло что-либо незаконное.

Вот так Эд унаследовал все. Он получил деньги, но потерял родственников.

А разве бывает иначе?

Сейчас они с Амелией сидели рядом на подоконнике, глядя на полицейских.

— Оливия была глупая, — сказала Амелия, нарушив молчание. — Никогда ее не любила.

— Разве? Одно время мне казалось, что с ней как-то веселее.

Амелия поджала губы. Она расправила на коленях юбку с полосками персикового цвета.

— Она тебе льстила, Эд. Флиртовала с тобой. А у меня от нее мурашки бежали по коже. Она хотела влезть в нашу жизнь. Все эти намеки, что ей приходится путешествовать одной и как хорошо было бы путешествовать в компании. Пыталась уговорить, чтобы мы ее взяли с собой. Но мы не обязаны скрашивать ее одиночество! Разве мы виноваты, что у нее никого нет? А еще она привирала постоянно.

— Это ты о чем?

— Эта поездка в отпуск, про которую она вечно рассказывала. Куда она ездила с коллегами, женщинами с работы. Якобы они несколько раз приглашали ее поехать с ними снова, но она отказывалась, потому что ей не нравится такой отдых. А если верить тому, что она сама рассказывала, она только портила всем настроение весь отпуск. Кто после этого будет куда-нибудь ее приглашать? И где эти подруги, которые якобы ее приглашали? Мы ни разу никого не видели.