Последний штрих - Кизис Диана. Страница 31

– Меня это успокаивает, – объяснил Зак, положив мне на тарелку второй кусочек рыбы и протянув ломтик хлеба. – Так было всегда. – Он помолчал. – Возможно, это как-то связано с бабушкой: она у меня замечательно стряпала. Она была француженкой, но так готовить в школе Дюкасса не учат. Она любила блюда, популярные некогда в Северной Франции: мясное ассорти с бобами, морковь со сливками и приправой, «лапин-а-прюно»...

– Про ассорти с бобами понятно, а вот что такое этот лапин-а-пру?..

– Жареный кролик с черносливом. Французский деликатес.

Я спросила, часто ли он видел бабушку. Зак рассказал, что его родители вечно ссорились, и тогда приезжала «бабуля». Она согревала дом своим присутствием и своей стряпней. Холодильник ломился от жареных цыплят и французского шоколадного пудинга.

– Я мог часами сидеть на кухонном полу и наблюдать за ней, раскрашивая между делом картинки. Только бы не слышать, как дерутся родители, – сказал он.

– А они что, дрались?..

– Старые добрые папаша с мамашей. – Зак отправил в рот очередной кусок. Какое у него сильное, крепкое запястье! На безымянном пальце, там, где прежде было обручальное кольцо, – полоска незагорелой кожи. Когда же это успело произойти? – Моя мать была алкоголичкой и, видимо, страдала депрессией, но в детстве я не знал таких умных слов. А что касается отца... Что ж, вообще-то он славный парень, только очень уж вспыльчивый, особенно когда хватит лишнего.

Я вспомнила миссис Дюран, которую видела лишь раз, на похоронах Сесил. Бледно-голубые глаза, скрещенные на груди руки, крошечная ладонь сжимает тонкое запястье. Помню, она еще прикоснулась к моему плечу, и мне показалось, будто меня ткнули палкой.

«Знаю, – сказала она и повторила: – Знаю».

– Она и сейчас пьет? – спросила я.

– Ни капли! – Зак рассмеялся. – Теперь она увлечена теннисом.

– Знаешь, я понимаю, почему ты стал дегустатором, – сказала я. – Вот ты сейчас рассказывал, и я видела, что ты относишься к пище так же трепетно, как я – к мебели.

Он попросил объяснить, и я рассказала, что, когда я была маленькой, наша семья жила в большом доме на Маунт-Олимпус. Район был такой спокойный, что мы с Генри разъезжали на велосипедах посреди улицы. Мне нравился наш дом. Нравился ковер с бахромой в моей детской. Обеденный стол в античном стиле, вокруг которого родители расставили причудливые проволочные стулья Бертойя. Дом был заставлен самой разномастной мебелью: родители собирали ее повсюду, где им довелось жить. До моего рождения они вращались в кругу сан-францисской богемы, потом на время осели близ озера Мичиган и подрабатывали в свечной лавке – там им посчастливилось раздобыть кое-какую мебель зеландского производства, – а затем отправились путешествовать по Индии.

– А когда они развелись, – продолжала я, – все имущество поделили. Вещи, которые так чудесно смотрелись в одной комнате, развезли по разным домам.

– Значит, ты пытаешься собрать все заново?

– Да нет. – Я улыбнулась. – Я еще не совсем сумасшедшая. Но мне хотелось бы вернуть то время. Воссоздать волшебство этих комнат, что ли. Если бы только Тарин позволила! Понимаешь, жизнь – сложная штука. Иногда так хочется посидеть в уютном местечке и поплакать.

Зак рассмеялся. Принесли десерт: толстые макароны «каннеллони», фаршированные сладким творогом с изюмом и посыпанные тонюсеньким слоем сахарной пудры – словно на тарелки подул ангел.

– Всегда хотел спросить, – начал Зак, – почему ты не уволишься? Ведь Сесил оставила тебе деньги. Запишись, скажем, в школу дизайна интерьеров или попробуй себя в качестве декоратора.

– Жизнь меня и без всякой школы многому научила, – сказала я. – К тому же я хочу потратить деньги на что-то особенное. На что-нибудь такое, что понравилось бы Сес.

Зак зачерпнул ложкой десерт.

– Ну что я могу сказать? Главное, Джесси, – это как ты себя вела с Сес до ее гибели. А теперь живи своей жизнью, вот и все. Уверен, Сесил сказала бы то же самое.

Я кивнула. Это я и пытаюсь делать.

Когда мы ехали из ресторана, накрапывал дождь. Я наблюдала за ручейками воды, стекавшими по боковому стеклу. Иногда их освещали фары встречных машин, и тогда они становились похожими на крошечные электрические реки. Мне вспомнилось Колорадо: там в автомобильном стекле видишь не электрические реки, а звезды.

Зак неожиданно повернул налево, к голливудским холмам. Мой дом был совсем в другой стороне.

– Зак! – воскликнула я.

– Заедем ко мне, – отозвался он.

– А тебе не кажется, что уже поздно?

– Нет.

Я взглянула на часы на приборном щитке. Надо же! Всего пол-одиннадцатого. И он везет меня к себе домой.

Зак вел машину по изогнутым улочкам, а я размышляла, существует ли такое понятие, как неизбежность. Интересно, видит ли меня сейчас Сесил, и если да, то что она обо мне думает?

Зак отворил дверь. В доме было темно. Он прошел на кухню и включил свет.

– Возьми. – Он протянул мне бутылку вина. – И вот еще. – Зак вручил мне штопор. – И это, – рассмеялся он, бросив мне диванную подушку. – И вот это тоже. – За первой подушкой последовала вторая.

– А ты что возьмешь? – спросила я.

– Поленья. И бокалы.

Зак распахнул дверь черного хода и позвал:

– Хэппи!

Пес вбежал в комнату. Его бело-коричневая шубка промокла насквозь и свалялась.

– О нет! Хэппи, негодник, почему ты не спрятался в гараже? – Пес пропустил эти слова мимо ушей. – Почему в гараже не переждал дождь?

Я опустилась на колени, чтобы погладить Хэппи. Он подпрыгнул и лизнул меня в губы, оставив на новом платье отпечатки лохматых грязных лап.

– Хэппи! – возмутился Зак.

– Ничего, – успокоила я. – Мне он очень нравится.

– Все равно он должен понимать, что можно, а чего нельзя... Слушай, я его сейчас отдраю, а ты пока иди в комнату, хорошо?

– В комнату?..

– Только не в гостиную, а в мою берлогу.

Слушая удары ковша об алюминиевый тазик Хэппи, я нащупала на стене «берлоги» выключатель и зажгла свет. Как давно я здесь не была! Когда-то мы собирались как следует обставить эту комнату и официально окрестить ее «комнатой Зака».

– Будешь помогать нам обустраивать дом, – сказала Сесил, зачитав список мебели, которую она собиралась приобрести. – Только не говори, что не знаешь как! У тебя превосходный вкус. Ты непременно справишься.

Небольшая комната походила на дортуар, в котором поселился взрослый мужчина, немного интересующийся мебелью. В углу стоял черный торшер – в начале девяностых каждый американский студент считал своим долгом приобрести такой в «Таргете». На стенах книжные полки, заставленные главным образом кулинарными книгами – огромными, блестящими томами с корешками насыщенных аппетитных цветов, – а также довольно большой коллекцией детективов – я и не подозревала, что Зак их читает. Новенький стол, стилизованный под старину (наверное, из лавки «Поттери Барн»), кресло – кажется, я видела такое в каталоге «Ресто-рейшн Хардуэр». Интересно, когда Зак успел заказать эту мебель? Раньше ее гут не было. Я представила, как он лазит по Интернету и обставляет пустой дом, в котором когда-то мечтал поселиться с женой, и у меня защемило сердце. На полу лежал прелестный китайский ковер – наверное, подарок родителей Сесил, – а перед выложенным плиткой камином притулился какой-то невзрачный столик.

Меня заинтересовала плитка от Бэтчелдера. Керамические квадратики ручной работы располагались группами три на три. Плитки были украшены изображениями мексиканских асиенд и покрыты темно-желтой глазурью.

Я их сразу узнала: как-то Тарин должна была доставить одной клиентке тяжелые вазы и потому взяла меня с собой. На обратном пути в магазин я заметила, что камин в гостиной, на мой взгляд, немного громоздкий. Тарин посмотрела на меня так, словно я вывалялась в навозе.

– Это очень ценная плитка, Джесси, – сказала она, а затем перешла на покровительственный тон и прочитала мне лекцию. Оказывается, на плитке от Бэтчелдера всегда изображают подобные домики, а набор, о котором идет речь, скорее всего был выложен еще в двадцатые годы, когда знаменитый керамист держал лавку в Пасадене. – Не стоит бросать косые взгляды на предметы старины. – С этими словами Тарин откинула назад волосы и положила руки на баранку своего роскошного внедорожника. – Это классика!