Иван Ефремов. Звездные Корабли. Туманность Андромеды - Ефремов Иван Антонович. Страница 64

Не менее красив был осенний мужской праздник Геркулеса, совершавшийся в девятом месяце. Вступившие в зрелость юноши отчитывались в совершенных ими подвигах Геркулеса. Впоследствии вошло в обычай в эти дни проводить всенародные смотры совершенных за год замечательных поступков и достижений. Праздник стал общим — мужским и женским — и разделился на дни Прекрасной Полезности, Высшего Искусства, Научной Смелости и Фантазии. Когда-то и Мвен Мас был признан героем первого и третьего дней…

Мвен Мас появился в гигантском Солнечном зале Тирренского стадиона как раз во время выступления Веды. Он нашел девятый сектор четвертого радиуса, где сидели Эвда Наль и Чара Нанди, и стал под тенью аркады, вслушиваясь в низкий голос Веды. В белом платье, высоко подняв светловолосую голову и обратив лицо к верхним галереям зала, она пела что-то радостное и показалась африканцу воплощением весны.

Каждый из зрителей нажимал одну из четырех располагавшихся перед ним кнопок. Загоравшиеся в потолке зала золотые, синие, изумрудные или красные огни показывали оценку артисту и заменяли шумные аплодисменты прежних времен.

Веда кончила петь, была награждена пестрым сиянием золотых и синих огней, среди которых затерялись немногочисленные зеленые, и алая, как обычно, от волнения, присоединилась к подругам. Тогда подошел и Мвен Мас, встреченный приветливо.

Африканец оглядывался, ища взглядом своего учителя и предшественника, но Дар Ветра нигде не было видно.

— Где вы спрятали Дар Ветра? — шутливо обратился Мвен Мас ко всем трем женщинам.

— А куда вы девали Рен Боза? — ответила Эвда Наль, и африканец поспешил уклониться от ее проницательных глаз.

— Ветер роется под Южной Америкой, добывая титан, — сказала более милосердная Веда Конг, и что-то дрогнуло в ее лице.

Чара Нанди жестом защиты притянула к себе прекрасного историка и прижалась щекой к ее щеке. Лица обеих женщин, таких разных, были сходны объединявшей их кроткой нежностью.

Брови Чары, прямые и низкие под широким лбом, казались контуром парящей птицы и гармонировали с длинным разрезом глаз. У Веды брови поднимались вверх.

«Птица взмахнула крыльями…» — подумал африканец.

Густые и блестящие черные волосы Чары падали на затылок и плечи, оттеняя строгий цвет приглаженных и высоко зачесанных волос Веды.

Чара взглянула на часы в куполе зала и поднялась.

Одеяние Чары поразило африканца. На смуглых плечах девушки лежала платиновая цепочка, оставлявшая открытой шею. Ниже ключиц цепочка застегивалась светящимся красным турмалином.

Крепкие груди, похожие на широкие опрокинутые чаши, выточенные изумительно точным резцом, были почти открыты. Между ними от застежки к поясу проходила полоска темно-фиолетовой ткани. Такие же полоски шли через середину каждой груди, оттягиваясь назад цепочкой, сомкнутой на обнаженной спине. Очень тонкую талию девушки обхватывал белый, усеянный черными звездами пояс с платиновой пряжкой в виде лунного серпа. Сзади к поясу прикреплялась как бы половина длинной юбки из тяжелого белого шелка, тоже украшенного черными звездами. Никаких драгоценностей на танцовщице не было, кроме сверкающих пряжек на маленьких черных туфлях.

— Скоро мой черед, — безмятежно сказала Чара, направляясь к аркаде прохода, оглянулась на Мвена Маса и исчезла, провожаемая шепотом вопросов и тысячами взглядов.

На сцене появилась гимнастка — великолепно сложенная девушка не старше восемнадцати лет. Под речитатив музыки, озаренная золотистым светом, гимнастка проделала стремительный каскад взлетов, прыжков и поворотов, застывая в немыслимом равновесии в моменты напевных и протяжных переходов мелодии. Зрители одобрили выступление множеством золотых огней, и Мвен Мас подумал, что Чаре Нанди будет нелегко выступать после такого успеха. В легкой тревоге он осмотрел безликое множество людей напротив и вдруг заметил в третьем секторе художника Карта Сана. Тот приветствовал его с веселостью, показавшейся африканцу неуместной, — кто, как не художник, написавший с Чары картину «Дочь Средиземного моря», должен был обеспокоиться судьбой ее выступления?

Только африканец успел подумать, что после опыта он поедет смотреть картину, как огни вверху погасли. Прозрачный пол из органического стекла загорелся малиновым светом раскаленного чугуна. Из-под нижних козырьков сцены заструились потоки красных огней. Они метались и набегали, сочетаясь с ритмом мелодии в пронизывающем пении скрипок и низком звоне медных струн. Несколько ошеломленный стремительностью и силой музыки, Мвен Мас не сразу заметил, что в центре пламеневшего пола появилась Чара, начавшая танец в таком темпе, что зрители затаили дыхание.

Мвен Мас ужаснулся — что же будет, если музыка потребует еще большего убыстрения? Танцевали не только ноги, не только руки — все тело девушки отвечало на пламенную музыку не менее жарким дыханием жизни. Африканец подумал, что если древние женщины Индии были такие, как Чара, то прав поэт, сравнивший их с пламенными чашами и давший наименование женскому празднику.

Красноватый загар Чары в отсветах сцены и пола принял яркий медный оттенок. Сердце Мвена Маса неистово забилось. Этот цвет кожи он видел у людей сказочной планеты Эпсилон Тукана. Тогда же он узнал, что может существовать такая одухотворенность тела, способного своими движениями, тончайшим изменением прекрасных форм выразить самые глубокие оттенки чувств, фантазии, страсти, мольбы о радости.

Прежде весь устремленный в недоступную даль девяноста парсек, Мвен Мас понял, что в необъятном богатстве красоты земного человечества могут оказаться цветы, столь же прекрасные, как и бережно лелеемое им видение далекой планеты. Но длительное стремление к невозможной мечте не могло исчезнуть так быстро. Чара, приняв облик краснокожей дочери Эпсилон Тукана, укрепила упрямое решение заведующего внешними станциями.

Эвда Наль и Веда Конг — сами отличные танцовщицы, впервые видевшие танцы Чары, были потрясены. Веда, в которой говорил ученый-антрополог и историк древних рас, решила, что в далеком прошлом женщин Гондваны, южных стран, всегда было больше, чем мужчин, которые гибли в боях со множеством опасных зверей. Позднее, когда в многолюдных странах юга образовались деспотические государства древнего Востока, мужчины гибли в постоянных войнах, зачастую вызванных религиозным фанатизмом или случайными прихотями деспотов. Дочери Юга вели трудную жизнь, в которой оттачивалось их совершенство. На Севере, при редком населении и небогатой природе, не было государственного деспотизма Темных веков. Там мужчин сохранялось больше, женщины ценились выше и жили с большим достоинством.

Веда следила за каждым жестом Чары и думала, что в ее движениях есть удивительная двойственность: они одновременно нежные и хищные. Нежность — от плавности движений и невероятной гибкости тела, а хищное впечатление исходит от резких переходов, поворотов и остановок, происходящих с почти неуловимой быстротой хищного зверя. Эта вкрадчивая гибкость получена темнокожими дочерьми Гондваны в тысячелетия тяжелой борьбы за существование. Но как гармонично она сочеталась в Чаре с твердыми и мелкими критско-эллинскими чертами лица!

В короткое замедление адажио вплелись учащавшиеся диссонансные звучания каких-то ударных инструментов. Стремительный ритм взлетов и падений человеческих чувств в танце выражался чередованием насыщенных движений и почти полной остановкой их, когда танцовщица застывала недвижным изваянием. Пробуждение дремлющих чувств, бурная вспышка их, изнеможенное сникание, гибель и новое возрождение, опять бурное и неизведанное, жизнь скованная и борющаяся с неотвратимой поступью времени, с четкой и неумолимой определенностью долга и судьбы. Эвда Наль почувствовала, как близка ей психологическая основа танца, как щеки ее покрываются краской и учащается дыхание… Мвен Мас не знал, что балетная сюита написана композитором специально для Чары Нанди, но перестал страшиться ураганного темпа, видя, как легко справляется с ним девушка. Красные волны света обнимали ее медное тело, обдавали алыми всплесками сильные ноги, тонули в темных извивах ткани, зарей розовели на белом шелке. Ее закинутые назад руки медленно замирали над головой. И вдруг, без всякого финала, оборвалось буйное звучание повышавшихся нот, остановились и погасли красные огни. Высокий купол зала вспыхнул обычным светом. Усталая девушка склонила голову, и ее густые волосы скрыли лицо. Вслед за тысячами золотых вспышек послышался глухой шум. Зрители оказывали Чаре высшую почесть артиста — благодарили ее, встав и поднимая над головами сложенные руки. И Чара, бестрепетная перед выступлением, смутилась, откинула с лица волосы и убежала, обратив взгляд к верхним галереям.