Переполох на Буяне - Голотвина Ольга. Страница 17
– Сей конный монумент в натуральную величину, отлитый из бронзы, – гордость нашего города. Он увековечивает память Болдуина Последнего, правившего в нашем городе сто двадцать лет назад. Болдуин не оставил потомков, и горожане, почитавшие своего правителя, решили, что он будет последним нашим королем.
– Вы помните короля Болдуина? Уважаете его?
На эту благодатную тему заговорили все наперебой:
– Да как же его не уважать! Девять войн начал, две так даже выиграл!
– Ага, крепкий был дядя, кулаком быка мог зашибить!
– Болдуин Последний расширил принадлежащие городу земли до самого Старого Тракта!
– А дальше и не надо, за Старым Трактом уже болото!
– Защитник наш! Грозный и мудрый повелитель!
– А теперь он – символ нашего города! Символ, вот!
– Ага, точно! Вот у амбургцев такого нету!
– Вообще-то есть. У них Змееклювая Дева, основательница города…
– Ну вы сравнили, сударь! Великий воин Болдуин – и какая-то Змееклювая Дева!
– До этакого только амбургцы могут додуматься! Дурни они!
– Точно, дурни…
– Я рада слышать, – мило улыбнулась Мелюзина, – что вы так почитаете Последнего Короля. И я решила сделать Брегену подарок – оживить Болдуина.
Все онемели.
Наконец торговец Вессель робко вякнул из-за спины бургомистра:
– Из могилы поднять, что ли? Так от него же одни кости…
– Зачем – из могилы? – учтиво ответила Мелюзина. – Я вселю его дух вот в эту бронзовую статую… А теперь, господа, позвольте мне остаться одной. Такие чары потребуют много сил, и день-другой я должна отдохнуть…
Ошалевший магистрат вывалился в коридор. Господин Селиус, отирая с бледного чела пот, сказал:
– Господа, это надо обдумать. Убедительно прошу всех держать услышанное в секрете.
Все закивали, полностью соглашаясь с бургомистром.
Увы, это мудрое решение запоздало: их недавняя беседа с чародейкой была подслушана!
На лестнице вихрем взметнулись юбки. Хлопнула дверь в трапезную. Весь дом огласил вопль Люсетты:
– Она хочет оживить Болдуина Последнего!
В этот день весь город, от богатого купца до мусорщика, ушел в глубину истории. Горожане жили в прошлом веке.
Бондарь:
– Слышь, сосед… Болдуин-то этот, король наш распоследний… у него такой, говорят, кулачище был!.. Идешь ты ему навстречу по улице, а он нынче не с той ноги встал. Он тебе в лоб – бряк! Ты с копыт – брык! Тебя поднимают и несут хоронить.
Шорник (боязливо):
– А ежели он бронзовый, так удар-то еще сильнее… И хоронить-то нечего будет…
Пекарь:
– Не о том думаете! Бряк, брык… вы лучше поспрашивайте стариков, какие при том Болдуине были налоги…
Плотник (тоскливо):
– А еще он по женской части был силен. Бывало, как увидит на улице бабу, сразу волочет ее во дворец, как волк – овечку…
Шорник (еще боязливее):
– Так он вроде будет… это… бронзовый?..
Плотник (еще тоскливее):
– Так моя Лина и в бронзовой кукле мужика разбудит!
Лавочник Вессель (мечтательно):
– Да, сосед, твоя Лина в ком хочешь мужика разбудит!
Все, хором:
– И куда, матерь вашу, смотрит магистрат?
А магистрат, собравшись в ратуше, говорил примерно то же самое и в тех же выражениях.
Разница была лишь в том, что бургомистр пригласил на совет городского архивариуса Розенкряка, лучшего брегенского историка. Архивариусу был задан четкий вопрос: что сделает король Болдуин Последний, вернувшись к жизни и власти?
Господин Розенкряк, весьма польщенный таким интересом к его научным изысканиям, ответил, что первым делом, вернувшись к власти, король Болдуин прикажет повесить магистрат в полном составе.
– За что?! – схватился за сердце Селиус.
– Не «за что», а «зачем», – сияя, ответил ученый муж. – Дабы ни с кем не делиться властью. Вторым шагом его величества будет требование о немедленной выплате городом налогов за все сто двадцать лет.
Тут уж за сердце схватился весь магистрат. Кроме тихого старичка, дремавшего в углу.
Никто уже не помнил, сколько лет было господину Кассиусу, владельцу нескольких доходных домов. Поговаривали, что он ровесник Последнего Короля. На собраниях магистрата старик обычно спал, а если просыпался, то ругал амбургцев.
Но сейчас бургомистр был готов ухватиться даже за такую ненадежную соломинку.
– Господин Кассиус, – воззвал он, – а каково ваше мнение о происходящем?
Старик приоткрыл один глаз.
– Мое мнение? – переспросил он ворчливо. – Мое мнение таково, что все амбургцы – ослы.
Бургомистр почувствовал, что последняя соломинка ломается в его пальцах. В самом деле, до чего он дошел – спрашивает совета у выжившего из ума старикашки!
– Додумались тоже! – продолжил Кассиус. – Поставили у реки статую Змееклювой Девы! Мрамора не пожалели! Вот что они станут делать, если их уродина оживет?
Селиус похлопал глазами… широко улыбнулся и низко, почтительно поклонился мудрому старцу.
В тот же день на постоялый двор заявилась делегация, причем весьма многолюдная: к магистрату присоединилась толпа горожан (как уже было сказано, брегенцы известны неукротимой любознательностью).
– Что там, у Селиуса? – поинтересовался пекарь, глядя на сундучок, который бургомистр нес сам, не доверяя никому.
– Там ар-гу-мен-ты! – важно выговорил лавочник Вессель, гордясь недавно подцепленным словом. – Причем аргументы хорошей чеканки и без спиленных краев.
Но пустить аргументы в ход бургомистр сумел не сразу, потому что всех отвлекла происходящая перед крыльцом безобразная сцена.
Хорошенькая Люсетта прижалась к стене. Ее золотистые кудряшки растрепались, голубые глаза были полны слез. А перед нею стояла гневная Мелюзина.
– Это ты, негодяйка, подслушивала у моих дверей? – тихо, страшно говорила пожилая женщина. – Это ты растрепала о моих намерениях всему городу? Ну и во что мне тебя за это превратить?
Бледная Люсетта вскинула руки ко рту, словно хотела задавить рождающийся там звук. И все же наружу вырвалось мерзкое кваканье.
Толпа глядела на это жуткое зрелище. Никто не посмел вмешаться.
Кроме одного человека.
Конюх Марк встал между чародейкой и ее жертвой, закрыл собой девушку.
– Прекрасная госпожа! – воскликнул он. – Если девочка виновата – молю о прощении! Молю во имя твоей волшебной силы, во имя прожитых тобой лет – и лет, которые ты еще проживешь! Что перед тобой эта бедняжка? Что перед тобой все мы? Капли росы на солнце! Миг – и нас нет! Так будь же снисходительна!
– Каким ты получился красноречивым… – криво усмехнулась Мелюзина. – Что ж, будь по-твоему… Брысь, паршивка!
Люсетта в ужасе умчалась, а чародейка обернулась к бургомистру:
– Ну, с чем пожаловали?
Бургомистр произнес заготовленную по пути речь. О, это была очень красивая речь! Суть ее сводилась к тому, что бронзовая статуя короля Болдуина – всего лишь фигура мужчины на коне. Разве требуется особое искусство, чтобы оживить человеческую фигуру? В древности это сделал Пигмалион, а ведь он не был даже волшебником – так, камнерез! А вот на том берегу реки, в Амбурге, стоит мраморная статуя, изображающая Змееклювую Деву, основательницу города. Это настоящее чудовище, изваянное большим мастером. Тот, кто сумеет оживить Деву, прославится в веках!
То ли сыграло роль ораторское искусство бургомистра, то ли произвели впечатление аргументы хорошей чеканки, но вскоре к крыльцу была подана карета с гербом на дверце. Отдохнувшие, сытые кони нетерпеливо перебирали копытами, кучер уже распахнул дверцу перед Мелюзиной.
Но тут на колени перед чародейкой бросился Марк.
– Госпожа! Ты сделала для меня больше, чем любой человек на свете, больше, чем отец с матерью. Окажи еще одно благодеяние – возьми меня с собой! Жизнь моя без тебя станет холодной, пустой и черной! Я буду твоим слугой, твоим защитником. Или убей, или позволь сопровождать тебя!